в, тягот и любой иной горести. Так рассудив и решив в душе своей, они захватили с собой немного самых необходимых вещей, сколько сами могли снести, и под прикрытием ночи и темноты вместе с детьми направились по пути, ведущему в Египет. Некоторые из их бывших соседей, привычные поступать зло, увидев, что дом остался без хозяев, тотчас же вошли в него и, так как некому было помешать злодейству, разграбили все серебро, золото и дорогие одежды, которые там были, ибо оказались немилосерднее самого диавола, наславшего испытание на Евстафия и кровных его.
В это время в городе праздновалось всенародное торжество в честь победы над персами. На нем должно было присутствовать стратилату, ибо ему предназначено было там почетное место. Весь город ликовал, а собравшиеся в театре воодушевлены были великой радостью, стратиг же, главное лицо на этом празднестве, не появлялся. Всех охватило удивление и печаль, коснулись они и самого императора. Когда же люди узнали, что Евстафию случилось претерпеть и какие беды постигли дом его и что, сломленный их тяжестью и не снеся позора, он покинул город, удалившись с глаз тех, кого знал, погрузились в печаль, и радость переложилась в глубокое уныние, и все вельможи и император скорбели, не в силах равнодушно взирать на злосчастие столь великого мужа. Однако сокровенной ото всех осталась истинная природа случившегося с ним и то, что он изменил свою веру.
И вот славный Евстафий с женой и детьми, держа, как мы сказали, путь в Египет, подходит к какой-то гавани и берегу. Найдя там готовый к отплытию корабль, они всходят на него. Море было спокойно, и попутный ветер надувал паруса, но оно яростно обрушило на них новые беды. Хозяин корабля оказался варвар и человек необузданного нрава; не знаю, умел ли он сражаться с морем и порывами бури, но зато был на все готов и отважен, когда дело касалось бури страстей и плотских порывов. Взглянув на Феописту и убедившись, что она хороша собой, он жадно смотрел на нее, пленился красотой женщины и не сводил с нее глаз. Когда путь окончился, варвар схватил женщину, сказав, что не отпустит ее и возьмет в вознаграждение за то, что доставил Евстафия сюда. Хотя супруги согласились отдать все свои деньги, чтобы он получил много более того, что ему полагалось, варвар ничего не хотел слышать, но, взглянув на них как лютый убийца, вновь повлек злосчастную, которая — о злосчастие — тем сильнее влекла его к себе. Евстафию, если он не будет молчать и не помирится на том, что вместе с детьми останется невредим, он сказал, потрясая мечом: «Он тебя и против воли заставит замолчать».
Великого Евстафия тотчас сковал страх: ни руки его, ни язык не повиновались ему. Случилось это потому, что варвар угрожал ему смертью, а еще более из-за внезапности происшедшего. И вот божественный этот муж, хотя и вопреки воле своей, взял детей и пошел по пути, ведущему в Египет, постоянно обращая глаза назад, чтобы, пока это было возможно, видеть жену. Не зная, что ему делать и не имея помощника, Евстафий был в растерянности и терзался печалью. Плакать он не мог, ибо сильное горе, подобно пламени, иссушающему природную влагу, не давало глазам его источать слезы. Но то, что еще будет рассказано, затмевает это тяжелейшее, как вы знаете, для любящего мужа и ни с чем не сравнимое горе. Ибо как бог по доброте своей никогда не перестает благотворить, так диавол не насыщается злодеяниями. Благородный этот муж, словно потеряв половину существа своего и не имея иного утешения в постигшем его несчастье, кроме слез по своей жене, уходит один с детьми, этим напоминанием о своей родительнице; терзаемый в душе острой болью, он благодарит бога за мудрые приговоры его и устроение. Они достигают какой-то реки, которую из-за быстрого течения и полноводности весьма трудно было перейти. И вот, не отваживаясь переправиться с детьми, Евстафий берет на плечи сначала одного сына и переносит на другой берег. Опустив его на землю, он возвращается, чтобы взять второго, и видит, что лютый лев уже схватил в пасть свою этого младенца. Ужас объял самое сердце мое, охватит он, думаю, и ваше, когда узнаете о случившемся. Если столь сильно страдают внемлющие этому рассказу, понятно, как страдал родитель? Но Евстафий явил стойкость и в этом несчастье, ибо, хотя был отцом, желал показать себя и сыном, послушным отцу небесному. Должно нам держать в уме, что несчастье его не кончилось на этом. Увидев это ужасное зрелище, пораженный в самое сердце и не зная, что делать, так как он отчаялся спасти этого сына, Евстафий бросился к другому. И, когда возвращался к оставленному на том берегу младенцу, единственной своей надежде и единственному наследнику рода, что же случается? Язык мой сковывает самое нужда рассказать об этом, и я не знаю, как поведаю о несчастии. Еще не достигнув того берега и не оплакав судьбы первого сына, еще весь объятый огнем, с еще пылающей внутренней, обратив глаза на второго, он видит — о горькое зрелище, о злосчастные его глаза! — как волк уносит младенца в своей пасти, и тот, кого он любил, обречен стать пищей зверя. Как он это стерпел? Как вынес? Как у него достало сил видеть это? Как не отдал он богу душу свою? Конечно, божественная рука утешающего печалящихся простерлась над ним, чтобы по слову Павла, «при искушении даст и облегчение».[582] И вот, придя в себя и уповая единственно на бога, он снова пустился в путь, лишенный богатства, лишенный отечества, лишенный жены и детей. Истинно, человек этот был морем несчастий и зол! Но смотри на несказанно благосклонное попечение божие, на то, как суровость его и горечь его в начале в конце обращается радостью для истинно добрых и боголюбивых душ. Ведь со зверьми, похитившими сыновей его, случилось вот что. Лев, утащив мальчика, перешел реку выше того места, где Евстафий оставил ребенка, и побежал в пустыню. Но тот, кто связал чрево кита, чтобы невредим остался в нем пророк,[583]и ныне пришел на помощь. По устроению его пастухи напали на льва, и бог сделал, чтобы младенец в его пасти остался невредим и не претерпел никакого зла, волк же, повстречав землепашцев, из пасти своей, словно из спального покоя, выпускает второго младенца, совершенно нетронутого и неуязвленного.
А они, я разумею пастухов и землепашцев, живших по соседству друг от друга, подобрали младенцев и человеколюбиво у себя взращивали, ибо подвигнуты были человеколюбием зверей и боялись, чтобы лев и волк не оказались в сравнении с ними более сострадательны к людям. Ни подобравшие младенцев, ни сами они не подозревали о связывавшем их родстве.
После множества постигших Евстафия ударов и одержанных побед он, стойкий и великий душой, еще терпел голод, и уповал на руки свои, и, сделав их единственной поддержкой своего существования, работал за плату, и трудом зарабатывал себе пропитание. Паче же уповал он на щедрую руку всевышнего, которая, раскрываясь, оделяла всякую тварь благословением своих даров, и просил бога призреть на него. Живя так, он неустанно молился с сокрушенным сердцем и смиренным духом, говоря: «Совсем не оставь меня, человеколюбец, призри на уста мои и на сердце мое, дай в терпении и благодарности прожить остаток дней и так обрести покой ото множества моих утеснений, ибо ты благословен во веки». Затем его вновь охватывала печаль, и он словно искал побуждения для слез, и хотел истязать плоть и смирять дух, благодарил бога, и говорил себе так: «Увы, некогда по красоте я был, как цветущее дерево, ныне же как дуб, которого лист опал, и как сад, в котором нет воды».[584]Повторял он и слова, некогда служившие иудеям угрозой, и то, что рек схожий с ним подвигом Иов: «Кто даст мне месяц за месяцем прежние дни, когда бог хранил меня, когда светильник его светил над головою моею, когда господь призирал на дом мой и пути мои обливались елеем, а скалы источали для меня млеко.[585] Теперь я остался один, лишен богатства, лишен рабов, лишен и той, что делила со мной жизнь. Не дано мне, увы, иметь ни любимых детей моих, никого, кто бы утешил и спас меня». Затем, снова подняв глаза к небесам, стал говорить: «Помню, господи Иисусе Христе, как ты рек, что должно мне приять такие же, как Иову, испытания. Но теперь вижу, что мои страдания тяжелее его: у Иова ведь оставалась жена его, и друзья, и отеческая земля, услада для глаз. Я же лишен всего этого, нищ, сир, без отчизны, без крова, потерял друзей, силой отнята у меня даже та, с кем я делил жизнь. Печалями своими равен я Иову, но утешениями не равен». Такое и подобное этому он говорил, стенаниями своими и слезами показывая великую печаль души, словно сбылись над ним слова: «Слезы будут для него хлебом день и ночь».[586]
Положив некую деревню, называвшуюся Вадис, пределом своих долгих скитаний, стратиг — увы, добровольный изгнаник в чужой земле — там зарабатывал себе скудное пропитание. Где-то вблизи этой деревни — о сколь дивно, боже, твое устроение — жили и его сыновья. Об их родстве не знали ни они сами, ни те, кто их взял на воспитание. Стратиг прожил в Вадисе 15 лет, когда сам работая в поле, когда за вознаграждение сторожа поля.
А тот варвар, который по своей истинно великой распутности похитил жену Евстафия — и здесь видно благое строение божие, — ликовал и радовался, завладев ею. Однако он ничего не добился, кроме того, что показал себя злодеем, ибо рука всевышнего позаботилась о благе этой женщины. И как прежде господь, тяжкими ударами поразив фараона, чудесно сохранил Сару для супруга,[587] так п Феописту он сохранил ее мужу нетронутой и не узнавшей беззаконного смешения, покарав варвара смертью. Когда этот злодей, как он того заслуживал, умер, Феописта безопасно могла остаться там, куда он ее увез. Но это было еще скрыто от Евстафия, чтобы вперед он получил иное, малое утешение. Но смотри, что будет дальше. Во времена те варварское племя, среди которого жила Феописта, нарушило союз с римлянами, напало на их землю и, захватив богатую добычу, без урона возвратилось назад. Случившееся внушило великую тревогу тому, кто владел тогда скипетром римской державы. Решив защитить римлян, он вспомнил тут о человеке, который мог достойно вести войну. Это был Евстафий. И вот, не медля, Траян, ибо Траян правил тогда римской державой, посылает на его розыски. Он велел искать Евстафия во всякой земле и во всяком городе, а нашедшим была назначена немалая награда. Многие для этого рассеялись по всем углам земли. Два мужа, они звались Акакий и Антиох, которые были слугами Евстафию, пока он был стратигом, и несли воинскую службу, и лучше других знали этого мужа, совершив долгий путь, с помощью божией приходят в деревню, где Евстафий питался от трудов рук своих, исполняя всякую сельскую работу. Когда они к нему приблизились, ни по одной черте не могли узнать его, ибо облик Евстафия изменили постоянные горести, и из-за великого того страдания поступь его была неверной, а лицо печальным. Простота и бедность его одежды тоже не позволили им узнать этого мужа, среди многих знаменитого и не имеющего себе равных. Евстафий, хотя и не узнанный, узнал пришедших. Когда он увидел известных ему людей, сердце у него сильно забилось, и снова он вспомнил прошлое, и улегшееся уже страдание оживилось. Однако стойкий этот муж овладел собой, скрепив сердце, терпел и молчал, чтобы оказаться победителем не только врагов, но и своих страстей.