Далее Зосим утверждает за Патроклом прерогативу давать рекомендательные письма к папе клирикам «любого звания и степени» (sub quovis ecclesiastico nomine vel gradu) изо всех областей Галлии (ex Gallicanis unde unde regionibus), которые направляются в Рим, причем, как уточняет Зосим, это касается всех – «от епископов до самого последнего церковного чина» (ab episcopis usque ad ultimum ecclesiasticum gradum)[98]. В завершении послания Зосим в приказных выражениях требует от Патрокла соблюдения правил поставления мирян, переходящих с государственной службы в духовную: «Наши писания доведи до всеобщего сведения, дабы и ты знал, что то самое, что запрещено всем, не позволено и тебе»[99].
В письме от 5 марта 418 г., написанного также ввиду дальнейших «нарушений» Прокулом Массилийским папских постановлений, Зосим вновь указывает, что Патрокл Арелатский получил «власть митрополита» (auctoritas metropolitan!) в силу «приговора апостольского престола» (apostolicae sedis pronuntiatione)[100]. Папа призывает Патрокла «со строгостью и суровостью» (rigore censuraque) выступать против незаконных действий Прокула Массилийского в силу того, что ему была делегирована папская «должность»[101].
Последнюю фразу следует отметить особо, поскольку в ней Зосим ясно говорит о делегировании неких папских прерогатив. Далее он поясняет свою мысль, имея в виду того же Прокула Массилийского: «Почему он не думает, откуда ты, дражайший брат, имеешь эту свою власть, [несмотря на то], что мы постановили и постановляем, кто бы ни приходил из тех в наши области, их не следует принимать без твоих рекомендательных писем, и не следует одобрять тех, кого ты, будучи поставлен в провинции, сам не одобришь?»[102] Таким образом Зосим открыто объявляет себя источником власти Патрокла Арелатского и выражает удивление, – невозможно оценить, насколько искреннее, – почему столь очевидное обстоятельство не принимается во внимание Прокулом Массилийским. Понятие власти (potestas, έξουσία) применительно к митрополиту обозначало полномочия последнего утверждать рукоположение епископов его провинции и как таковое зафиксировано в 4-м и 6-м правилах Никейского собора[103]. Указывая на то, что Патрокл имеет полномочия митрополита, полученные от Рима, Зосим представляет Римский собор инстанцией, способной наделять митрополичьей властью епископов за пределами римской церковной области[104]. Более того, как следует из предыдущей фразы, Зосим подчеркивает, что делегирует свою «должность» (officium) предстоятелю Церкви Арелата, что в рамках существующей римской юридической практики по сути означало передачу iurisdictio mandata[105]. Тем самым данное послание является первым папским посланием, в котором римское юридическое понятие «delegatio» применяется в церковно-административной сфере, несмотря на то, что первая попытка делегирования полномочий римским епископом фактически представлена в послании папы Иннокентия I Руфу Фессалоникскому в 412 г.[106]
В силу, с одной стороны, имевшего места делегирования (delegationem), а с другой, состоявшегося на Римском соборе в сентябре 417 г. запрещения Прокулу рукополагать, все последующие рукоположения со стороны последнего Зосим рассматривает как произошедшие «вопреки правилам» (contra regulas), что по сути дела подразумевает противоречие деяний Прокула канонам, а отнюдь не папским постановлениям[107]. Далее, в письме народу и клиру Массилии Зосим указывает на многочисленные нарушения Прокулом церковной дисциплины, а также на тот факт, что последний уже был сужден папским судом. Тем не менее, он призывает народ избрать нового епископа, «опираясь на совет» Патрокла – митрополита их провинции[108]. Тем самым очевидно, что ни папский суд, ни враждебная позиция митрополита не могли повлиять на епископа, находившегося в согласии со своей паствой.
На основе всего вышеизложенного можно сделать ряд наблюдений касательно церковно-политической ситуации в Галлии в рассматриваемый период, характера действий папы Зосима и их влияния на развитие концепции папской власти.
Общеполитическая ситуация начала V в., связанная с узурпациями и варварскими вторжениями, диктовала меры по усилению централизации. Укрепление церковно-политического положения Арля как новой столицы провинции и резиденции префекта взамен Трира встраивается таким образом в общую логику политической консолидации и соответствующего церковно-политического усиления новых административных центров в период поздней античности – к примеру, Медиолана, Равенны, Константинополя, Фессалоники, Первой Юстинианы. Если на Востоке процессы церковно-политического возвышения происходили путем либо императорской, либо смешанной императорской и соборной санкции, в Западной Римской империи начала V в. возможным посредником в таком деле был признан римский епископ. Таким образом, этот процесс на Западе следует рассматривать не в контексте усиления папства, а в контексте государственно-административного и, как следствие, церковно-политического развития Римской империи. То, что поддержание авторитета римского епископа не было при этом даже второстепенной задачей, показывают последующие за описанными события, относящиеся к понтификату Зосима, во время которых на первый план межцерковной коммуникации по решению императора выступает Аврелий Карфагенский[109].
Факт переноса резиденции префекта претория Галлий в Арль привел к усилению административной роли арелатского епископа и породил спор о юрисдикции с епископом Вьенны – главного города провинции. Несмотря на то, что по вопросу датировки перенесения резиденции префекта претория Галлий из Трира в Арль среди исследователей ведутся споры[110], очевидно, что точка в этом процессе была поставлена знаменитым эдиктом императора Гонория от 17 апреля 418 г., в котором тот утверждал за городом титул митрополии и делал его местом проведения традиционных съездов знати диоцеза Семи провинций (Concilium Septemprovinciarum)[111]. Таким образом, очевидно, что попытка Зосима обеспечить непосредственную власть Арелатского митрополита в ряде ближайших провинций лежит в русле этого процесса. Город, становящийся соборным центром в светском отношении, становится таковым же и в церковном со всеми вытекающими для местного епископа преимуществами[112].
Исходя из общих тенденций эпохи, Зосим следовал в русле того гражданско-административного представления, что столица префектуры должна была иметь особую, более крупную, область юрисдикции[113]. В этом отношении его политика очевидным образом мотивировалась государственными интересами[114]. Факт того, что Нарбонн на некоторое время оказался резиденцией вестготов, а провинция Первая Нарбоннская оказалась по соседству с их последующим местопребыванием, мог потребовать более тесной политической интеграции внутри диоцеза Семи провинций, которая влекла за собой и интеграцию церковную[115]. Этот примат политических интересов также поясняет и удивительное на первый взгляд пренебрежение Зосима интересами других южно-галльских митрополитов, права которых нарушались возвышением Патрокла – прежде всего, Массилийского, Нарбоннского и Вьеннского[116].
Эта политическая логика, безусловно определявшая действия Зосима, отрицалась последним на уровне деклараций. Так, в качестве единственного обоснования возвышения Арелата и связи последнего с Римом папа выставляет чисто мифологическое – связь с апостолом Трофимом. Вероятно, такой ход был необходим для того, чтобы и в данном пункте скрыть разрыв с позицией предшественника Зосима Иннокентия, недвусмысленно выступавшего против того, чтобы церковно-административные порядки следовали за порядками гражданско-административными. Так же, как и в пелагианском сюжете, подход Зосима не имел перспективы: по представлениям обиженных галльских митрополитов, права последних были восстановлены при преемнике Зосима Бонифации.
О некоторых аспектах сочетания мозаик и фресок в интерьерах византийских храмов
ВИЗАНТИЙСКИЕ ОЧЕРКИ:
Труды российских ученых к XXIV Международному Конгрессу византинистов
BYZANTINE STUDIES:
Essays Presented by Russian Scholars to the 24th International Congress of Byzantine Studies
А.В. Захарова
Захарова Анна Владимировна, Кандидат искусствоведения, доцент, Московский Государственный Университет имени М.В. Ломоносова, Исторический факультет; Ломоносовский пр-т, д. 27, кори. 4, 119991 Москва ГСП-1; Старший научный сотрудник, зав. сектором византийского искусства, Государственный институт искусствознания, Козицкий пер., д. 5, 125009 Москва; zakharova^inbox.ru
Аннотация: В статье предпринята попытка пересмотреть традиционную интерпретацию комбинации мозаик и фресок в византийских храмах как признак некой местной традиции, провинциальности, нехватки средств или кадров. Автор дает обзор известных примеров такой комбинации в искусстве V–XIV вв. в различных регионах, в т. ч. в Фессалонике, на Афоне, в Константинополе. Этот обзор показывает, что комбинация мозаик и фресок в одном интерьере была достаточно распространенным явлением в византийском искусстве, в т. ч. в памятниках столичного круга. Кроме того, выясняется, что роспись по сырой штукатурке нередко делалась под мозаичной кладкой или рядом с границей мозаики в качестве вспомогательного, технического приема. Особое внимание уделяется двум крупнейшим ансамблям XI в. с сочетанием мозаик и фресок: собору Св. Софии в Киеве и кафоликону монастыря Осиос Лукас в Фокиде. В Св. Софии Киевской в ходе недавних исследований украинские реставраторы Ю.А. Коренюк, Р.Б. Гуцуляк и Н.А. Шевченко обнаружили, что в некоторых местах слой штукатурки с обрамлениями и орнаментальными мотивами, выполненными в технике фрески, лежит под мозаикой. Это дало основания для предположений о том, что мозаики были сделаны взамен выполненных ранее фресок. На основании разбора других аналогичных случаев в византийских храмах автор показывает, что это предположение вряд ли верно; более вероятно, что мозаики и фрески выполнялись одновременно одной большой группой мастеров. В качестве ближайшей параллели приводятся мозаики и фрески в кафоликоне монастыря Осиос Лукас. В ходе натурных исследований автором было выяснено, что в кафоликоне Осиос Лукас также в некоторых местах обрамления и орнаменты, выполненные в технике фрески, лежат под мозаичной кладкой. Это было обусловлено техническими и эстетическими аспектами сочетания двух живописных техник и мраморной облицовки. Автор приводит новые аргументы в пользу того, что в Осиос Лукас эти работы также велись практически одновременно одной большой артелью. Кроме того, высказываются два предположения, связанные с соотношением живописной и мраморной декорации кафоликона. Во-первых, фреска с изображением Иисуса Навина, написанная на стене, примыкающей к кафоликону церкви Богородицы, и закрытая плитой мраморной облицовки в процессе декорации кафоликона, очень близка по стилю остальным росписям кафоликона и должна датироваться не второй половиной X в., а первой половиной XI в. Во-вторых, необычное выделение в иконографической программе алтаря парных мозаических изображен