вв. Немало образованных греков уезжало в Италию, где они становились преподавателями древнегреческого языка, литературы, философии, ведь про Античность в Византии никогда не забывали. И это стало очень важным фактором для итальянского Возрождения.
2. Церковь в Византии и ее отличия от Римо-Католической
Между церквами Рима и Константинополя давно существовали культурные и политические различия. Можно казать, что конфликт между греками и римлянами – куда более древний, чем само христианство. Затем это противостояние было усилено политическим соперничеством между двумя столицами империи – Старым и Новым Римом, один из которых олицетворял латинскую часть римского мира, а другой – греческую. Церкви обеих столиц постепенно оказались во главе этих величайших культурных центров, унаследовав в некоторой мере их культурное и политическое соперничество. Однако в первом тысячелетии христианской истории это противостояние не повреждало вероучительного единства церкви, но лишь прибавляло ей человеческого и культурного разнообразия.
Продолжительные разделения в церкви происходят не из-за политики или культурных различий, но в связи с вероучением: та или иная община вводила новые элементы в христианское учение (догматы), которые другими не признавались или даже осуждались как ложные (так называемые ереси).
В конце первого тысячелетия в Западной церкви начали появляться новые элементы вероучения, которые смущали Восточную церковь. Одно из этих богословских нововведений касалось учения о Святой Троице: на Западе стали учить о том, что Святой Дух – одно из трех лиц Святой Троицы – исходит не только от Бога-Отца, но и от Бога-Сына: Filioque – «и от Сына». Эти слова были даже добавлены в латинский текст Символа Веры. Начиная с VII в. это учение распространялось по перифериям западного мира, а папский престол долго отказывался его признавать и тем более вносить в Символ Веры.
Другим новшеством стало переосмысление роли римского епископа (папы). Связано это было с тем, что римская кафедра на Западе (в отличие от Византии) была единственным патриархатом, а также единственной кафедрой, основанной апостолами: апостол Петр считался первым епископом Рима. К этому прибавлялось значение Рима как имперской столицы. Конечно, все это делало роль римского папы для Запада уникальной. На Востоке папа воспринимался как один из пяти патриархов: наравне с ним были патриархи Аександрии, Антохии, Иерусалима и, наконец, Нового Рима – Константинополя. Когда учение об исключительности Рима в вопросах церковного управления начало оформляться в официальную доктрину, церкви на Востоке просто не понимали, как такое может быть.
Помимо этих двух моментов – Filioque и учения о папской власти, – были еще споры о том, на каком хлебе нужно служить литургию: на квасном или пресном. Со временем на католическом Западе появится учение о чистилище – третьем пространстве загробного мира, отличного от рая или ада.
Собор, собравшийся в Константинополе в 879–880 гг. по инициативе патриарха Фотия и в присутствии посланников от римского папы (его легатов) постановил, что к Символу Веры не может быть прибавлений (речь шла о Filioque), а если кто их введет, то подлежит анафеме. Это было последним общим решением церкви до раскола XI в.
3. Подготовка к собору
Каждое поколение византийцев стремилось разрешить проблему церковного разделения с Римом: они помнили и о прежнем единстве, и о заповеди Христовой – «да будут все едино». Единство могло быть восстановлено путем переговоров, а могло – путем одностороннего возвращения отступивших. Но в древности оно обычно восстанавливалось на соборах. В XIII в. император Михаил VIII Палеолог вступил с католической церковью в личную унию: он перешел в католичество на Лионском соборе 1274 г. Это не только не было признано православной церковью как пример для подражания, но и сам император оказался лишен христианского погребения: его отказались отпевать как православные, так и католики.
В 1430-х гг. появилась надежда на то, что единство Востока и Запада можно попытаться восстановить на общем соборе, а не путем личных переходов или закулисных переговоров. Связано это было с возрождением соборного движения на Западе, так называемым «консилиаризмом». Это движение за увеличение роли соборов в управлении церковью было реакцией на усиление власти папы, которое как для правителей, так и для епископов Германии и северных стран Европы было и неудобно, и непонятно исторически. Вылилось это в собор, который собрался в швейцарском Базеле без благословения папы Евгения IV, правившего в то время в Риме. Собор длился с 1431 по 1449 г. Все это время католическая церковь была фактически разделена на сторонников папы и сторонников собора. И для каждой стороны оказалась важна поддержка православной церкви. Сторонники собора – епископы из Германии, Швейцарии, Англии, Скандинавии – знали, что в православной церкви сохраняется соборная структура, а папские претензии на власть были одной из причин раскола. Так что у отцов Базельского собора были основания считать, что именно они могут найти общий язык с православными. И они позвали представителей православной церкви приехать на их собор для восстановления единства. Быть может, этот вариант был утерянным шансом для восстановления единства Востока и Запада, а также для того, чтобы избежать Реформации, ведь злоупотребления папства были одной из ее причин?
Узнав о переговорах «консилиаристов» с православными, папская сторона тоже стала предлагать православным общий собор. Созыв папой собора, а уж тем более вместе с православными, лишил бы церковную оппозицию на Западе ее главных аргументов.
К кому стоило ехать византийцам? Вроде бы сходные представления о соборности сближали их с Базелем. Но исторически с католиками северных стран у византийцев было меньше контактов, чем с Римом. Италия воспринималась как очень близкая страна. Да и разделение произошло в свое время именно с Римской кафедрой! Был и политический вопрос: Византия видела в объединении с западными христианами возможность спасения Константинополя от турок. Это казалось возможным в случае объявления очередного крестового похода. А за это отвечал папа. Да и контактов было больше с итальянцами, которые имели свои торговые представительства (а заодно и монастыри) прямо в Галате – пригороде Константинополя.
Для византийцев был еще вариант устройства собора в Константинополе. Это могло бы стать видимым продолжением древних вселенских соборов, которые как раз и собирались на территории империи. Однако материальных ресурсов на это не имелось, а западным было дешевле привезти к себе православную делегацию, нежели ехать самим. Проведение собора на своей территории им было куда удобнее.
В итоге император Иоанн VIII Палеолог и патриарх Иосиф II решили вместе с большой православной делегацией отправиться в Италию на папских кораблях.
4. Путешествие в Италию и начало заседаний
Собор, который в католической церкви считается XVII Вселенским, длился с перерывами почти семь лет – 1438– 1445 гг. Он заседал сначала в Ферраре, потом во Флоренции и, наконец, в Риме. Православные принимали в нем участие в 1438–1439 гг., в Ферраре и во Флоренции. Византийская делегация состояла примерно из 30 человек, и в ней были представлены все поместные церкви, включая Русскую митрополию Константинопольского патриархата: она была представлена митрополитом Киевским Исидором и епископом Суздальским Авраамией вместе с их свитой.
Византийцы отплыли из Константинополя в конце ноября 1437 г. и прибыли в Венецию 8 февраля 1438 г. Переезд был совершен на папских кораблях и на папские средства. Дошло немало свидетельств греческих авторов об осторожном отношении многих членов делегации к перспективам собора еще до начала его работы. «Прибыв туда, мы немедленно на опыте узнали отношение к нам латинян, – писал св. Марк Эфесский, – иное, нежели надеялись. И немедленно нам пришлось отчаяться в благополучном конце».
Однако есть свидетельства и о том, что православные (а среди них и св. Марк Эфесский – единственный участник собора, не подписавший его решения) вначале воспринимали Флорентийский собор как возможность настоящего объединения, нового Торжества Православия. Вот что говорил Марк Эфесский в речи к папе Евгению IV на открытии собора в Ферраре: «Сегодня – предначаток всемирной радости. Сегодня члены Тела Христова, ранее разделенные и рассеченные в течение многих веков, спешат к взаимному единению. То, что некогда было объявлено как подлежащее рассмотрению Вселенского собора, то сегодня мы исполнили… О, ради самой Троицы, ради общей надежды, на которую и мы, и вы полагаетесь, не допустите, чтобы мы ушли без плода и без успеха!»
Он же говорил: «Я верил, что все у нас будет хорошо и мы совершим нечто великое и достойное нашего труда и надежд». При этом ряд обстоятельств окрашивали реальные ожидания православных участников в мрачные тона: полная финансовая зависимость православной стороны, связанное с этим проведение собора в Италии, а не в Константинополе, чрезмерная роль политической составляющей в позиции императора и исходящая из этого возможность насилия в принятии решений. По свидетельству Марка Эфесского, чаемый собор перестал быть для них таковым чуть ли не до начала заседаний.
5. Проблематика дискуссий
В Ферраре успели обсудить проблему чистилища. Как казалось, наименее сложную. Учение о некоем «третьем пространстве» – не рае и не аде, – в котором души усопших очищаются очистительным огнем от несущественных прегрешений, возникло на Западе вскоре после разделения, а было принято как догмат – как раз на Флорентийском соборе. Марк Эфесский подробно говорил о православном представлении о посмертной участи человека, в котором не оказывалось места новому учению о чистилище. По учению св. Марка, пока еще никто из почивших не пришел в какое-либо окончательное состояние. Участь человека не решена прежде второго пришествия Христова и окончательного всеобщего суда. Почему? Потому что человеческий род един, как и все члены Церкви, независимо от времени их жизни, поэтому праведники, усопшие раньше, ожидают тех, кто последует за ними позже. Для первых нет окончательного блаженства без последних. До Воскресения плоти даже праведники не имеют полноты жизни.