На этот раз были тщетны затеи изворотливого Андроника; бесчисленные преступления последних двух лет, словно воск, заткнули уши слушателей. Византийская земля устала питаться человечьей кровью, небу надоело спасать обезумевшего честолюбца.
Андроника привели к тюрьме и там на его гордую шею надели ошейник с двумя цепями, на которых ранее держали львов, потом заковали в кандалы ноги. В таком виде его повели к императору Исааку Ангелу. В пути над знатным пленником издевались все кто смог дотянуться до его тела: Андроника били по щекам, толкали пинками, клочьями рвали его знаменитую бороду и волосы на голове, выбивали зубы; кому повезло меньше, ― осыпали его ругательствами.
Это было лишь начало издевательств. По словам крестоносца Робера де Клари, византийцы долго не могли выбрать вид мучений для своего императора: «одни говорили, что его надо сжечь, другие ― что его надо бросить в кипящий котел, чтобы он подольше жил в мучениях, третьи говорили, что его надо протащить по улицам города; так они не могли достигнуть согласия между собой, какой смертью покарать его и какие мучения причинить ему». Андроник удовлетворит всех, ибо окажется поразительно выносливым, и даже Никита Хониат, осуждавший деяния тирана, его пожалеет:
«Затем его отдают на всеобщее поругание, причем над ним издеваются и бьют кулаками даже женщины, и особенно те, чьих мужей он умертвил или ослепил. Наконец ему отрубили секирой правую руку и снова бросили в тюрьму, где он оставался без пищи, без питья и малейшего попечения. А спустя несколько дней ему выкалывают левый глаз, сажают на паршивого верблюда и с торжеством ведут по площади. Нагая, как у старого дерева, и гладкая, как яйцо, голова его была не покрыта, а тело прикрыто коротким рубищем.
Жалкое то было зрелище, исторгавшее ручьи слез из кротких глаз. Но глупые и наглые жители Константинополя, и особенно колбасники и кожевники и все те, которые проводят целый день в мастерских, кое‑как живут починкой сапог и с трудом добывают себе хлеб иголкой, сбежавшись на это зрелище, как слетаются весной мухи к подойнику и к сальным сосудам, нисколько не подумали о том, что этот человек недавно был царем и украшался царской диадемой, что все его прославляли как спасителя, приветствовали благими пожеланиями и поклонами и что они дали страшную клятву на верность и преданность ему. С бессмысленным гневом и в безотчетном увлечении они злодейски напали на Андроника, и не было зла, которого бы ему не сделали. Одни били его по голове палками, другие пачкали ему ноздри пометом, третьи, намочив губку скотскими и человеческими извержениями, выжимали их ему на лицо. Некоторые поносили срамными словами его мать и отца, иные кололи его рожнами в бока, а люди еще более наглые бросали в него камни и называли его бешеной собакой. Одна распутная женщина, схватив из кухни горшок с горячей водой, вылила ему на лицо…».
В таком издевательском триумфе Андроника везли до ипподрома; там его стащили с полудохлого верблюда и повесили за ноги между двух столбов. 67‑летний старик оказался на удивление живучим, он до конца хранил мужество и в полном сознании переносил все мучения. Андроник никого ни о чем не просил, лишь периодически задавал вопрос терзавшим его глупцам: «Для чего вы еще ломаете уже сломанный тростник?»
«Между тем бессмысленнейшая чернь и после того, как его повесили за ноги, не оставила страдальца в покое и не пощадила его тела, но, разорвав рубашку, терзала его детородные члены. Один злодей вонзил ему длинный меч в горло до самых внутренностей. А некоторые из латинян со всего размаха всадили ему в задние части ятаган и, став около него, наносили ему удары мечами, пробуя, чей меч острее, и хвастая искусством удара. Наконец после такого множества мучений и страданий, он с трудом испустил дух, причем болезненно протянул правую руку и провел ею по устам, так что многие подумали, что он сосет каплющую из нее горячую кровь, так как рука недавно была отрублена».
История Андроника и Мануила кажется необыкновенной, но она типична для Византии: императоров убивали родственники довольно часто. На сей раз они слишком увлеклись борьбой за трон, и этим обстоятельством воспользовались внешние враги. Кому‑то некоторые моменты жизнеописания Андроника покажутся неестественно жестокими, однако такие же зверства творились и на Руси; здесь в борьбе за власть брат убивал даже не двоюродного, но родного брата. Кто не знает Святополка Окаянного, предательски уничтожившего Бориса и Глеба? А, казалось бы, честный дележ! наследства Ярослава Мудрого развалил в конечном итоге страну и превратил русскую княжескую семью в чудовище, поедающее самого себя! Только русские летописцы в отличие от византийских хронистов описывали братские войны не красочно и подробно, но скромно и лаконично.
Сходство процессов на Руси и Византии подчеркивает Никита Хониат. Собственно, все страны, так или иначе соприкасавшиеся с Византией, вместе с хорошими традициями копировали и дурные:
«Так пример братоубийства, показанный в царе‑граде, сделался как бы образцом, моделью или даже общим правилом для всех концов земли; так что не только персидские, тавроскифские (русские), далматские… государи, но и влиятельные лица разных народов, обнажив мечи против единокровных родственников, наполнили свои отечества убийствами и мятежами».
Время катастроф
XIII век принес неисчислимые бедствия как Руси, так и Византии; казалось эти страны, как сиамские близнецы, были прочно соединены и одновременно обречены на радость и страдание. Процветание Византии было связано с Македонской династией, на Руси в это время возникло сильное централизованное государство, принявшее христианство, а князья породнились с византийской императорской семьей.
За взлетом на вершину начинается спуск, ― иногда он настолько стремителен, что превращается в падение. Первой упала Византия… Погубили Ромею не давние враги ― иноверцы‑мусульмане, и не алчные кочевники, а христиане, отправившиеся в поход с самыми святыми намерениями.
Четвертый крестовый поход (1198–1204 гг.) ― его основными участниками были французские рыцари, ― не задался с самого начала. Если предыдущую кампанию возглавляли три западных короля, то инициатором этой явился папа римский Иннокентий III (1198–1216 гг.). Не успели крестоносцы покинуть Францию, как в мае 1201 г. умирает их предводитель граф Тибо Шампанский, следом за ним ушел главный казначей, священник Фульк ― с его смертью у крестоносцев начались финансовые проблемы. Возглавить грандиозное мероприятие предлагали герцогу Одо Бургундскому, потом графу Тибо Бар‑ле‑Дюк, но оба отказались от почетной должности. Видимо они не верили в успех похода. Наконец удалось уговорить маркиза Бонифация Монферратского.
Целью кампании крестоносцы определили Египет, а не Иерусалим ― где находился Гроб Господень; бароны посчитали, что на Ближнем Востоке они «не смогут добиться никакого толка». Далее следовало определиться со способом доставки войска на противоположный берег Средиземного моря. С просьбой крестоносцы почему‑то обратились к самому хитрому и коварному правителю Европы ― венецианскому дожу Энрико Дандоло.
Венецианцы любезно согласились обеспечивать крестоносцев продовольствием в течение одного года и предоставить корабли для перевозки 4500 рыцарей, 9000 оруженосцев и 20000 пеших ратников. За услуги французы обязались уплатить 85000 марок. Послы крестоносцев приняли условия Венеции, даже не подумав о том, что назначенная цена равнялась годовому доходу английского и французского королевств. Таким образом, погасить долг не представлялось реальным.
Численность крестоносцев, пришедших в Венецию, оказалось гораздо меньшей, чем предполагалось (всего ― 10–13 тысяч воинов). Дело в том, что большинство фламандских рыцарей отплыло в Сирию на собственных кораблях из Фландрии; часть французских рыцарей отправилось по собственной инициативе на Святую землю из Марселя. Построенных венецианцами кораблей оказалось в три раза больше, чем требовалось для собравшегося войска; однако коль заказ сделан, то должен быть оплачен полностью.
Финансовый вопрос у рыцарей всегда был больным, ― во время уплаты аванса они залезли в долги к венецианским купцам и ростовщикам. Затем принялись собирать деньги с рыцарей; после этой процедуры, по словам Робера де Клари, дела их стали плохи, и «войско сильно обеднело», но венецианцам остались должны почти половину требуемой суммы.
С этой поры благородные крестоносцы, помимо своей воли, превратились в обычных наемников Энрико Дандола. Впрочем, от наемников их отличало то, что за кровавую работу рыцари не получали денег, а отрабатывали долг за корабли и снаряжение, которые никогда им не понадобятся для путешествия на Святую землю.
Чтобы французы ощутили безвыходность ситуации, и чтобы гости не создали угрозу для Венеции, дож поселил их на острове св. Николая. Более того, венецианцам было запрещено перевозить их в город. Крестоносцы начали испытывать большую нужду в продуктах из‑за их дороговизны; многие убегали с острова, разочаровавшись в предприятии. Начались болезни, согласно сведениям «Константинопольского опустошения», «смертность была столь велика, что живые едва успевали хоронить умерших».
Теперь Энрико Дандоло попросил завоевать для Венеции город Задар на побережье Адриатического моря, ― в счет долга. Из‑за этого крупного торгового центра Венеция упорно соперничала с Венгрией, проиграла битву, но не оставила надежды взять реванш. Обнищавшим крестоносцам дож, как добросовестный гид, рассказал, что Задар «весьма хорош и весьма богат всяким добром».
Так, невероятным образом, войско крестоносцев изменило направление похода и в ноябре 1202 г. взяло штурмом христианский город, принадлежавший королю Венгрии, который сам принял крест и готовился к походу в Палестину. Подобное поведение возмутило некоторое количество крестоносцев: отказался участвовать в позорном мероприятии граф Симон де Монфор, часть крестоносцев ушло в Венгрию.
Папа Иннокентий III был в ужасе от деяний своих подопечных. Он отлучил от церкви крестовое воинство, но затем отменил наказание в надежде, что рыцари наконец‑то обратят свои помыслы к Святой земле. Однако крестоносцы попали в цепкие руки Энрико Дандоло, который продолжал решать с их помощью венеци