Существенным предметом раздора католиков и православных являлось то, что первые причащались пресным хлебом, а вторые ― квасным. И в этом деле никто не пострадал. «Еще мы определяем то, ― говорилось в соборном постановлении, ― что Тело Христово во истину пресуществляется как в опресночном, так и в квасном виде, и что священники могут пользоваться для служения как тем, так и другим».
Никогда еще латинская церковь не шла на такие уступки православию. Удивительное становится понятным, когда мы оценим трудности и ближайшие перспективы папства. Недавнее множество пап подорвало общеевропейское доверие к этому институту. Как следствие, начала зарождаться реформация. Наибольшее недовольство проявила Англия: все ее население ― от простолюдина до короля ― было возмущено тем, что английские деньги плотным ручьем текли во французский Авиньон ― в то время как Англия и Франция находились в состоянии Столетней войны. Предвестником реформации можно считать профессора Оксфордского университета Джон Виклифа. Он первым выступил за секуляризацию земель, принадлежащих монастырям и церкви, и его призывы благосклонно встретило английское общество. Тогда Виклиф пошел дальше: в 1379 г. он выразил сомнение в необходимости существования папы, утверждая, что Иисус Христос, а не папа римский, является главой церкви. Затем Виклиф произнес тезис, что Библия, а не церковь должна являться единственным авторитетом верующего. Его стараниями священная книга христиан в 1382–1384 гг. была переведена на английский язык и стала доступна любому смертному.
Рим объявил Джона Виклифа еретиком, но остановить реформацию было невозможно. Студенты из Чехии, обучавшиеся в Оксфорде, принесли его идеи на родину. Там еретические семена попали на благодатную почву: Чехия страдала из‑за засилья немцев и церкви, ― достаточно сказать, что Пражскому архиепископу принадлежало 900 городов и сел. Ян Гус, ставший в 1402 г. ректором Пражского университета, призвал лишить церковь земельных владений в Чехии. В 1412 г. он развернул широкую кампанию против постыдной продажи индульгенций. Смелый чех был осужден на Констанцком соборе и 6 июля 1415 г. сожжен на костре. Расправа над ним лишь разозлила Чехию и привела к целой полосе войн, получивших название гуситских.
В сравнении с Виклифом и Гусом еще недавно ненавистные православные схизматики показались Риму родными братьями. Тем более, от турецкой опасности пришла пора спасаться не только Константинополю, но и Риму.
Католики шли на все уступки православным; отстаивалось лишь верховенство папы в христианском мире и его право созывать Вселенские соборы. Главы православной церкви с огромным трудом согласились на такое положение вещей, выговорив при этом полную автономию для себя. Вслед за признанием папы главой Вселенской церкви была включена оговорка: «С сохранением привилегий и прав патриархов Востока». Однако и такая уния не устраивала многих. Подписать акт отказалось духовенство, прибывшее с патриархом Марком Эфесским. От окончательного провала унии спасло то обстоятельство, что ее яростный противник ― патриарх Иосиф ― умер во Флоренции до окончания собора.
Психологически не подготовленным к союзу с Римом оказалось низшее духовенство, монашество и православный народ, ― за несколько столетий эти категории свыклись с мыслью, что католики являются врагами православия, и свою позицию не могли сменить на противоположную за несколько дней или месяцев.
План императора по спасению государства путем союза с Римом закончился тем, чем заканчивался всегда. «Православная церковь оказывала ожесточенное сопротивление этим попыткам, ― оценивает ситуацию Диль, ― стараясь восстановить общественное мнение и разжечь народный гнев против политики императоров».
Константинопольские и восточные церковные иерархи добились своего, но при этом срубили сук, на котором сидели. Их яростное желание сохранить независимость от Рима привело к тому, что независимости возжелали восточные православные церкви, ― но уже от константинопольского патриарха. Церковь стала разваливаться на уделы, а государство семимильными шагами пошло навстречу своей гибели. Вслед за непатриотичными патриархами весь мир стремился извлечь пользу из византийских проблем.
Во Флоренции не состоялось объединение обоих христианских конфессий, но что еще хуже, ― рухнула мечта о едином православном мире, который признавал символическое главенство византийского императора и централизованную церковную власть Константинопольского патриарха.
Московская Русь стала последним крупным государством, хранившим духовную верность Константинополю. Она даже не вспоминала о данном Византией в 1380 г. обещании, что митрополиты должны назначаться только по предоставлению Великой Руси. Москва продолжала принимать митрополитов, присылаемых из Константинополя: грека Фотия сменил Исидор ― грек или эллинизированный болгарин.
Исидор являлся яростным сторонником объединения католичества и православия; и этот образованнейший человек, красноречивый, блестящий дипломат сделал для унии больше, чем любой другой православный иерарх. Еще будучи игуменом одного из константинопольских монастырей, Исидор в качестве посла участвовал в работе католического собора в Базеле в 1433 г. Здесь будущий московский митрополит выступил с пламенной речью, пропагандируя идею объединения церквей. Осуществивший ее, по мысли Исидора, «создаст грандиозный памятник, могущий соперничать с колоссом Родосским, вершина которого достигла бы небес, и блеск которого отражался бы на Востоке и Западе».
Не случайно Исидор занял пост митрополита Московского, ― таким образом византийский император надеялся, склонить русскую церковь к унии. Вопрос очень существенный, потому что Русь являлась самым богатым приходом константинопольского патриарха, именно Москва регулярно жертвовала обнищавшему Константинополю деньги на то или иное мероприятие.
Исидор прибыл в Москву 2 апреля 1437 г., а уже 8 сентября этого же года отправился в Италию для участия в объединительном Соборе. Великий князь московский Василий II Темный видимо до конца не понимал целей этого мероприятия, по крайней мере, он щедро снабдил всем необходимым отправившегося в путь Исидора вместе с многочисленной свитой из русских духовных и светских лиц (около 200 человек).
Блестящий политик почти год добирался до итальянского городка Феррары. Митрополит делал частые остановки в Твери, Новгороде, Пскове, Риге, многих германских городах; путешествие он использовал для налаживания контактов и пропаганды религиозного единства христиан.
18 августа 1438 г. Исидор прибыл в Феррару и стал одним из самых активных участников собора. В январе 1439 г. собор перебрался во Флоренцию, и здесь заседания проходили довольно трудно, обе стороны неохотно шли на жертвы, которые требовало объединение двух далеко не дружественных церквей. Даже главный инициатор союза ― византийский император ― устал от бесконечных споров и собирался уехать в Константинополь. Лишь один Исидор упрямо и энергично боролся за единение православия и католичества. Он использовал все средства: источники повествуют, как московский митрополит обрушился с грубой бранью на митрополита гераклейского за его несогласие с некоторыми пунктами унии, как он предлагал не допускать к голосованию открытых противников церковного союза, более того, Исидор требовал предать анафеме несогласных с унией.
Наконец, 5 июля 1439 г. уния была подписана. Исидора за активное содействие благому делу папа возвел в сан кардинала‑пресвитера.
Обратно в Москву митрополит возвращался все также неторопливо: через Венгрию, Польшу и Литву. Эх! Его бы медлительность пригодилась в деле воплощения унии в жизнь, но тут митрополит‑кардинал проявил непростительную поспешность. Исидор вернулся в Москву 19 марта 1441 г; здесь же перед ним несли католический крест. Во время торжественной службы в Успенском соборе, первым митрополит помянул папу, тогда как раньше этой чести удостаивался константинопольский патриарх.
Подобные выходки митрополита поставили прихожан в тупик. Впрочем, недоразумение длилось недолго. Добрые московские христиане вспомнили слова константинопольского патриарха Антония, обращенные к их великому князю Василию Ивановичу в 1393 г.: «Тех только царей отвергают христиане, которые были еретиками, неистовствовали против Церкви и вводили развращенные догматы, чуждые апостольского и отеческого учения». Через три дня после прибытия в Москву митрополит‑кардинал по приказу великого князя Василия был взят под стражу и отправлен в Чудов монастырь. Полгода Исидор провел в монашеской келье, и лишь 15 сентября 1441 г. ему удалось бежать. После недолгого пребывания в Литве незадачливый митрополит перебрался в Рим, где ему пришлось довольствоваться титулом кардинала.
В следующий раз этот неутомимый политик всплыл на международной арене необычным образом. Явственно видя приближающуюся гибель Византии, император Константин обращался к Западу с мольбами о помощи. Однако вместо желаемой помощи, в Константинополь прибыл бывший московский митрополит ― Исидор. В декабре 1452 г., то есть за пять месяцев до падения города, он повторил неудачный московский эксперимент: в Св. Софии Исидор торжественное провозгласил унию и отслужил униатскую обедню с поминовением папы. Это вызвало чуть ли не бунт среди населения Константинополя.
Ненависть к братьям‑католикам была столь высока, что среди византийцев было в ходу выражение: «Лучше турецкая чалма, чем папская тиара». Что ж, они ее получат… «Многим западным историкам представляется очевидным, что, отвергая унию, византийцы бессмысленно и упрямо шли на самоубийство, ― оценивает ситуацию историк С. Рансимен. ― Следует, однако, иметь в виду, что простой народ под влиянием монахов был глубоко и страстно предан своей вере, ее обрядам и традициям, которые считались ниспосланными свыше; измена им была смертным грехом. Это был век глубокой религиозности. Византийцы не сомневались в том, что их земная жизнь ― только прелюдия к грядущему вечному бытию. Купить себе безопасность здесь, на земле, ценой вечного спасения ― об этом не могло быть и речи. Среди них отмечалась и склонность к фатализму. Если на них надвигалась катастрофа, то это ― кара Божья за прегрешения».