Флорентийская уния не принесла православному миру ничего, кроме розни; вскоре патриархи Александрии, Иерусалима и Антиохии обнародовали акт, в котором подписание унии назвали «нечестивым делом». По‑иному они не могли поступить, так как все три патриархата оказались на территории турецкого султаната, а последний находился в состоянии войны с Западом и, естественно, не желал объединения своих врагов.
Католическая церковь на протяжении последующих столетий признавала решения Флорентийского собора, и в XIX в. папа Лев XIII в своей энциклике призывал православных к объединению на основании унии 1439 года. На условиях Флорентийского собора в конце 20‑го века на Украине возродилась униатская церковь, появилась она и в других европейских государствах.
Падение титана
Рим и Запад все же пытались спасти Византию, хотя историки утверждают, что Флорентийская уния была напрасной затеей. Другой вопрос: удачной или нет была попытка.
Папа Евгений IV организовал крестовый поход против турок с участием венгров, поляков и румын. Возглавил объединенную армию польско‑венгерский король Владислав. Однако в битве у города Варны в 1444 г. крестоносцы потерпели сокрушительное поражение, погиб и король Владислав.
Постоянную борьбу с турками вел орден госпитальеров, обосновавшийся на Родосе, но он не мог преломить ситуацию.
Отчаявшись, император Иоанн VIII (1425–1448 гг.) ― инициатор Флорентийской унии ― искал дружбы только у турецкого султана. Ему удалось ценою подарков и денежных выплат предотвращать осаду Константинополя вплоть до своей смерти. Но даже виртуозная ромейская дипломатия не могла бесконечно оттягивать смерть государства‑долгожителя.
Случилось то, чего давно ждал весь мир, при следующем и последнем императоре ― Константине XI Палеологе (1449–1453 гг.). Судьба подарила Византии на исходе ее истории правителя, о котором могло мечтать любое государство. «Честность, благородство, энергия, храбрость и любовь к родине были отличительными чертами Константина…», ― рисует его портрет А.А. Васильев.
Константин пришел, когда ничего не возможно было исправить, изменить. Население Константинополя чувствовало надвигавшуюся грозу и стремилось укрыться в глубине Европы: в Греции, Италии…; в столице ромеев исчезали целые кварталы, их место заняли поля и сады. Накануне турецкой осады в некогда величайшем городе мира с миллионным населением проживало не более 50 тысяч человек. Английский историк С. Рансимен собрал свидетельства очевидцев:
«Гонсалес де Клавихо, посетивший Константинополь в первые годы XV столетия, был поражен тем, насколько такой громадный город полон руин, и Бертрандон де ла Брокьер несколько лет спустя пришел в ужас от его заброшенности. Перо Тафур в 1437 г. писал о редком и поразительно бедном населении Константинополя. В отдельных его районах казалось, что вы находитесь в сельской местности с цветущими по весне зарослями диких роз и поющими в рощах соловьями».
Император приказал свезти в город весь хлеб, который можно было найти в окрестностях столицы; по его распоряжению ремонтировались городские стены. Однако пустота государственной казны не позволила сделать многого. Современник тех трагических событий ― византийский историк Дука ― описывает мытарства талантливого венгерского инженера:
«Задолго до того явившись в Константинополь, он объявил приближенным царя о своем искусстве, а те доложили об этом царю. Царь же назначил ему содержание, недостойное его знаний, ― но и его, сколь ничтожно и малочисленно оно было, не выдавали мастеру». Искуснейшему инженеру надоело прозябать в нищете, и он бежал к молодому турецкому султану Мехмеду II. «А тот, с любовью приняв его и оказав ему почести, дает ему и провиант и одежду, а плату такую, что если бы царь дал только четвертую ее часть, не убежал бы этот мастер из Константинополя».
Венгр не даром получал деньги: «в три месяца было сооружено и выплавлено чудище некое ― страшное и необыкновенное». Дука описывает испытание самой мощной на то время пушки:
«По всему Адрианополю было объявлено, что гул и грохот будут, как от грома небесного; это было сделано, дабы от внезапного грохота люди не онемели, а беременные женщины не разрешились преждевременно. Итак, рано утром мастер поднес огонь к пороху; когда нагрелся в бомбарде воздух, и ядро было выброшено, оно полетело, наполнив воздух тяжким шумом, окутав все дымом и мглой. Гул же распространился в длину до 100 стадий; а камень упал далеко от того места, откуда был выпущен, ― примерно в одной миле. В месте же, где он упал, образовалась яма величиной в сажень. Такова сила взрыва пороха, бросающего камень».
Соперник Константина XI двадцатиоднолетний турецкий султан Мехмед II был умен и хитер не по годам. Возраст султана ввел византийцев в заблуждение, и они тратили последние деньги, чтобы подкупить старого везиря Халиля, славившегося своим миролюбием. Создалось впечатление, что султан находится под влиянием везиря, ибо Турция стремилась заключить дружеские договоры с европейскими соседями. Европа, очарованная миролюбием султана, перестала считать турок своими врагами, а Мехмед «ночью и днем, ложась в постель и вставая, внутри своего дворца и вне его, имел одну думу и заботу, какой бы военной хитростью и с помощью каких машин овладеть Константинополем». Когда бдительность Европы была благополучно усыплена, молодой султан напрочь забыл миролюбивые советы Халиля и устремился к стенам Константинополя.
Турки выставили для войны с умирающим городом 100‑тысячную армию, оснащенную лучшей в Европе артиллерией и усиленную не знающими страха профессиональными воинами ― янычарами.
Армия защитников Константинополя была более чем скромной. Накануне император приказал своему секретарю Франдзису переписать всех способных носить оружие мужчин. В списки Франдзиса попало 4983 грека и несколько менее 2 тысяч иностранцев. Константин настолько удручен был этими цифрами, что приказал держать их в тайне от подданных.
Неверно распространенное мнение, что Запад ни оказал существенной помощи гибнущему городу. Константинополь самоотверженно защищали всегда враждовавшие между собой генуэзцы и венецианцы (им принадлежали целые кварталы здесь же, в городе). Если бы греки сражались также как итальянцы, Константинополь мог устоять. В защите города принимали участие каталонцы.
«Итак, царь Константин вместе с живущими в Галате генуэзцами, насколько была возможность, в высшей степени заботился о защите города, ибо и генуэзцы полагали, что если бы город был взят, то и их укрепление сделается пустынным, ― описывает византиец Дука действия чужестранцев. ― Поэтому еще раньше послали они в Геную письма, прося помощи: и ответили им оттуда, что на помощь Галате уже идет один корабль с 500 тяжеловооруженных. Да и венецианские торговые триремы прибыли из Мэотийского залива и реки Танаис и из Трапезунда: царь и живущие в городе венецианцы не позволили им уйти в Венецию, и они остались на случай помощи городу. Подобным же образом прибыл из Генуи некто по имени Иоанн Лонг, из рода Джустиниани, с двумя преогромными кораблями, имея на них вместе с вооруженными генуэзскими воинами и военные машины, ― многие и прекрасные, дышащие яростным духом. И был этот Иоанн муж искусный, а в схватках и в военных сражениях сомкнутым строем весьма опытный. Царь принял его с честью, и наделил его воинов жалованием, и осыпал милостями, и почтил его саном протостратора, ― и он взял на себя охрану лежащих у дворца стен».
Генуэзец Джустиниани защищал самый опасный участок, именно здесь султан сосредоточил мощные пушки «и всякие другие приспособления для разрушения стен».
К осаде Константинополя турки приступили в начале апреля 1453 г. «Итак, с этого времени латиняне вместе с Иоанном сражались героически, выходя из ворот города и стоя во внешнем укреплении и по рву, ― рассказывает византийский историк. ― Часто, выскакивая и за ров, ромеи вступали в рукопашный бой с турками, иногда отступая, иногда же захватывая пленных. Но это не приносило ромеям пользы, ибо, по правде сказать, один ромей был против двадцати турок. Как могли они лицом к лицу сражаться с турками и уцелеть?» Вылазки было решено прекратить и все силы сосредоточить на отражении турецких атак со стен.
Первая половина апреля прошла в незначительных локальных схватках; казалось, противники испытывали силы друг друга, искали слабые места. Особенно опасными для константинопольских стен были турецкие пушки. Огромные ядра вдребезги разбивали тысячелетнюю кладку. Ночью защитники наспех латали повреждения подручным материалом, но такой ремонт был ненадежен и стены с каждым новым днем продолжали сыпаться под прицельным огнем превосходных пушек султана Мехмеда.
20 апреля в первый и последний раз защитникам Константинополя улыбнулось счастье. Три генуэзских корабля и одна византийская галера, груженная зерном, нанесли огромный урон турецкому флоту и прорвались в осажденный город. Султан не смог спокойно наблюдать за подобным безобразием: он «верхом на коне устремившись в море, хотел было пересечь пучину и на коне доплыть до своих кораблей, настолько он был сердит на своих; за ним последовало и войско в военных доспехах». Командующий турецким флотом, в сущности, храбрейший человек, немедленно лишился своей должности, а его имущество было роздано янычарам, словно военная добыча. Перед этим адмирал подвергся унизительному наказанию. Он был приведен к султану, «брошен на землю и четырьмя прислужниками был растянут на земле, вождь сам своими собственными руками стал бить его, дав сто ударов золотой палкой».
Весь следующий день свирепствовала турецкая артиллерия; ее ураганный огонь буквально смел одну из башен и разрушил примыкавшую к ней стену. Если бы последовал приказ к штурму города, то участь его бы решилась 21 апреля, но султан видимо решил насладиться страхом обреченного города.
22 апреля константинопольцы в ужасе наблюдали необычное зрелище. Накануне осады они закрыли вход в городскую гавань массивной железной цепью, но теперь вражеские корабли по суше перетаскивались из Босфора в Золотой Рог в обход преграды. Венецианцы и генуэзцы пытались сжечь турецкий флот, но их постигла неудача. 40 итальянских моряков спасшихся с потопленных кораблей доплыли до турецкого берега; всех их казнили на виду у защитников Константинополя. В отместку осажденные вывели на стену 260 пленных турок и так же публично обезглавили. Началась война без милости и пощады.