Примерно в половине второго часа ночи с 28 на 29 мая 1453 г. турки пошли на решающий штурм города. К несчастью ранение выбило «из среды ромеев вождя их ― гиганта, воителя и человека». Хронист имеет в виду Джустиниани, ― генуэзца удалось перенести на корабль и вывезти из гибнущего Константинополя, но в пути военачальник скончался.
Византийцам осталось только умирать. Император мужественно разделил участь своих подданных. Последние мгновения защитников Константинополя описывает Дука:
Войско султана, «увидев бегство ромеев, в один голос завопив, вбежало за наружную стену, топча несчастных и убивая. Ворвавшись туда, они не могли вступить в ворота внутренней стены, потому что те были загорожены телами упавших и испустивших дух. Поэтому весьма многие стали входить в город со стен через их развалины, а выходящих им навстречу убивали. Царь же, отчаявшись, стоя и держа в руках меч и щит, сказал достойное скорби слово:
– Нет ли кого из христиан, чтобы снять с меня голову?
Ибо он был покинут совершенно всеми. Тогда один из турок, дав ему удар по лицу, ранил его; но и он дал турку ответный удар; другой же из турок, оказавшийся позади царя, нанес ему смертельный удар, и он упал на землю. Ибо они не знали, что это царь; но, умертвив его, оставили, как простого воина».
Множество народа искало спасение в Софийском соборе, ― ведь стены храмов служили укрытием даже для преступников. «Итак, ― повествует хронист, ― преогромный храм тот в один час сделался полным как мужчин, так и женщин: и внизу, и вверху, и в боковых пристройках, и во всяком месте толпа бесчисленная. Заперев двери на запоры, стояли, ожидая спасения. О, несчастные ромеи!» Турки сбили топорами запоры. «Когда они, вооруженные мечами, ворвались внутрь и увидели бесчисленную толпу, каждый стал вязать своего пленника, ибо не было там возражающего или не предававшего себя, как овца… Кто расскажет о плаче и криках детей, о вопле и слезах матерей, о рыданиях отцов, ― кто расскажет? Турок отыскивает себе более приятную (добычу); вот один нашел красивую монахиню, но другой, более сильный, вырывая, уже вязал ее: причина этой борьбы и захвата ― локоны, обнажившиеся груди и сосцы, поднятые от горя руки. Тогда рабыню вязали с госпожой, господина с невольником, архимандрита с привратником, нежных юношей с девами».
Величайший когда‑то город был отдан солдатам на разграбление; три дня и три ночи турки делали все, что пожелала их фантазия.
Христианский мир был потрясен падением Константинополя. Вместе со всеми шок испытала Москва; тем не менее, она была примерной ученицей Византии и постаралась извлечь максимальную пользу из печального события.
Россия. Третий Рим
Наследница Византии
Москва, при понятном стремлении к независимости (в том числе, и религиозной), не спешила рвать все нити, связывающие с Византией. Решительно отвергнув Флорентийскую унию, отправив в монастырь назначенного Константинополем митрополита, Русь продолжала поддерживать тесные связи с духовной матерью вплоть до ее падения.
После насильственного устранения униата Исидора, в 1441 г. Москва оставалась без митрополита целых семь лет. Обычно митрополит назначался из Константинополя, но на сей раз туда с просьбой было решено не обращаться, так как «не к кому было посылать: царь не таков, и патриарх не таков, иномудрствующие, к латинам приближающиеся». В то же время, избрание митрополита без одобрения патриарха означало бы разрыв многовековой связи русской церкви с константинопольским патриархатом. И вот, целых семь лет Москва думает, прежде чем навсегда отказаться от митрополитов‑греков и взять бразды церковного правления в свои, русские руки.
Подобная преданность умиравшему Константинополю вызывает удивление. Ведь Сербия и Болгария боролись за независимость всю свою историю; в том числе, добивались религиозной самостоятельности, едва приняв православие. Однако Руси не нужна сомнительная независимость ― она ею и так пользовалась в силу своей удаленности от духовного центра. У Москвы имелись более масштабные планы, ― ведь после неизбежной гибели Византии кто‑то должен принять ее духовное и политическое наследие.
Дальнейшее нахождение церкви без духовного главы грозило неприятностями и смутами, и, наконец, в 1448 г. было отдано предпочтение рязанскому епископу Ионе. Впервые на Руси был избран глава церкви, а не назначен из Константинополя, отныне и навсегда митрополиты, а затем патриархи, были русскими. И даже после этого акта Москва не хотела окончательно разрывать отношения с Константинополем. В июле 1452 г. ко двору последнего византийского императора Константина XI Палеолога отправляется посольство. С ним Василий II Темный просит Константинополь утвердить избрание Ионы митрополитом киевским и всея Руси. Оправдывая свое деяние, московский князь излагает все обстоятельства отстранения греческого митрополита Исидора, который, «покрывшись овечьей кожей, дела совершил подобно волку».
В 1454 г. был избран первый константинопольский патриарх уже после захвата Византии турками. Выбор греческого духовенства утверждал султан. Духовным отцом православных христиан стал образованнейший человек, прекрасный оратор и писатель Геннадий Схоларий. В свое время он был сторонником Флорентийской унии, однако на момент избрания Геннадий превратился в ее противника и ревностного хранителя чистоты православия (патриарх с иными взглядами был не нужен султану, целью которого стал раскол христианства). Казалось бы, такой патриарх должен удовлетворять и Москву, но той уже не было надобности ни в каком патриархе.
Русские решили, что не должны «принимать поставления ни на митрополию, ни вообще на владычество от цареградского патриарха, как живущего в области безбожных турков поганого царя». Русское стремление к самостоятельности существенно отличается от болгарского и сербского. Фактически Великое княжение Московское не объявило себя независимым от Константинополя, а переняло у него власть над православными народами. Состояние константинопольского патриархата анализирует церковный историк Александр Доброклонский: «Патриарх же с падения Константинополя все более и более беднел и слабел; он уже стал нуждаться в сторонней правительственной и экономической поддержке, поэтому обращался с просьбами к России или через своих послов, или сам лично».
Русские давно поняли связующую силу религии и надеялись, подобно Византии, распространить свою власть на прочие, исповедующие православие, народы. Пользуясь слабостью константинопольского патриарха, Москва расширяла власть национальной церкви с его согласия и благословения. Тот же церковный историк рассказывает о нехитром механизме:
«По отношению к северной митрополии при митрополите Ионе патриарх Геннадий сделал еще большую уступку: обязанный материальными пожертвованиями со стороны московского митрополита и великого князя, он дозволил на будущее время выбирать и поставлять северо‑восточного митрополита на Руси собором местных иерархов без предварительного сношения с ним. В таком духе русские епископы на Московском соборе 1459 года постановили: по смерти Ионы повиноваться только тому митрополиту, который по правилам святых апостолов и отцов будет поставлен в соборной церкви на Москве у гроба святого чудотворца Петра; при выборе преемника святого Ионы (Феодосия) так и было сделано».
Назначив себя хранителями истинного православия, русские приняли в наследство от Византии и светские притязания. Как мы помним, византийские императоры считались властителями мира, и Москве эта идея пришлась по душе. Государь стал позиционироваться как прямой и единственный наследник византийских (а до них, римских) императоров. Исходя из этих соображений, и нужно расценивать свадьбу великого князя московского с племянницей последнего византийского императора.
Триумф крови византийских императоров
Спустя 19 лет после падения Константинополя великий князь московский породнился с византийским императорским домом; в 1472 г. Софья (Зоя) Палеолог ― племянница императора Константина XI, внучка императора Мануила II ― стала женой великого князя Ивана III Васильевича(1440–1505 гг.).
Вместе с Софьей в Москву приехало множество мастеров мирового уровня. «Здесь (в Москве) жил мастер Трифон, ювелир из Катаро (город на побережье Адриатического моря), который изготовил ― и продолжал изготовлять ― много сосудов и других изделий для великого князя, ― сообщает венецианский дипломат Амброджо Контарини. ― Еще здесь жил мастер Аристотель (речь идет об Аристотеле Фьораванти(ок. 1420 – ок. 1486 гг.) ― знаменитом итальянском архитекторе и инженере, построившим Успенский собор в Кремле) из Болоньи, строитель, который строил церковь на площади. Также было здесь много греков из Константинополя, приехавших сюда вместе с деспиной». (Деспина ― супруга или дочь деспота. Так иностранцы называли Софью.)
Москва виделись для греков последним прибежищем истинного православия. Она стала для несчастных скитальцев второй родиной, все тот же орел расправил над ними крылья, ― после женитьбы на Софье Иван III принял византийского двуглавого орла в качестве великокняжеского герба. Так гибель Византии ― всеобщая печаль христианского мира ― невольно стала локомотивом, двинувшим Россию вперед, к новейшим достижениям цивилизации. Главные сдвиги, конечно, произошли в государственном строительстве.
Брак оказался на редкость плодовитым; пятеро сыновей нажила великокняжеская чета: Гавриила, Дмитрия, Георгия, Симеона и Андрея. Иван одарил их наследством еще при своей жизни. Преемником он назначил Ивана ― своего сына от предыдущей жены ― Марии. Однако Иван Иванович внезапно умирает, оставив сына Дмитрия, которому дед, согласно обычаю, и завещал княжение Московское.
И тут в вопрос престолонаследия вмешалась византийка. «Говорят, что эта Софья была очень хитрая, и по ее внушению князь делал многое, ― сообщает Сигизмунд Герберштейн. ― Передают, что, между прочим, она побудила мужа лишить монархии внука Дмитрия и поставить на его место Гавриила. Ибо по убеждению жены князь заключает Дмитрия в тюрьму и держит его там. Наконец перед смертью он повелел привести к себе Дмитрия и сказал ему: