Надо заметить, что законы Сингапура отличаются жестокостью (впрочем, как и всякие законы, раз и навсегда решающие проблему преступности); в этом государстве практикуется наказание палками и смертная казнь через повешение.
Принятые меры привели к тому, что с 70‑х гг. XX в. Сингапур не знает межнациональных конфликтов; уровень преступности у него один из самых низких в мире, а уровень жизни и доходы граждан ― одни из самых высоких.
Премьер‑министр Ли Куан Ю решил и проблему коррупции; поскольку Россия безуспешно борется с ней целое тысячелетие, то неплохо бы изучить опыт Сингапура. Он довольно несложен: были упрощены процедуры принятия решений, удалены всякие двусмысленности в законах в результате издания ясных и простых правил, вплоть до отмены разрешений и лицензирования. В общем, было сделано все, чтобы у чиновников не возникало поводов брать взятки, а у бизнесменов ― их давать. Одновременно были увеличены зарплаты судей до фантастических размеров, и увеличено жалование госслужащих, занимающих ответственные посты. Естественно, без всякой жалости наказывали попавшихся коррупционеров, ― даже близкие родственники премьера попали под не знающий пощады механизм.
Под дамокловым мечом
Вслед за Василием III московский трон занял Иван IV (1533–1584 гг.). Он навсегда отнял у деда прозвище «Грозный», и оспаривать его больше не появлялось желающих. «Жестокость и властолюбие византийских императоров, коварство хитроумных московских князей, темперамент и отвага литовских кондотьеров ― гремучая смесь…», ― так характеризует царя Э.Радзинский.
Великие князья давно поняли, что Русью можно править только с помощью страха; только сильный, внушающий ужас, государь может сохранить за собой трон и спасти страну от саморазрушения.
«Он применяет свою власть к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех; из советников, которых он имеет, ни один не пользуется таким значением, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком‑нибудь деле, ― рассказывает об отце Ивана Грозного, Василии III, иностранный дипломат. ― Они открыто заявляют, что воля государя есть воля божия и, что ни сделает государь, он делает по воле божией. Поэтому также они именуют его ключником и постельничим божиим; наконец, веруют, что он ― свершитель божественной воли».
Итак, почва для тирана была готова, правителя с твердой рукой всегда ждали и принимали как должное. Подчиняться суровой власти ― это многовековая русская привычка. Немцу не понять необычной русской традиции: «Неизвестно, или народ по своей загрубелости требует себе в государи тирана, или от тирании государя самый народ становится таким бесчувственным и жестоким».
И все же, когда носителем самой высокой власти является человек, а не суровый закон, ничего хорошего не получается. Рано или поздно на троне появляется безумный убийца, и начинается кровавая вакханалия, бессмысленные жертвы без числа сопровождают его правление.
Иван IV жил в суровое время, но его жестокость превзошла все разумные пределы даже в глазах деспотов. Казалось, Нерон вернулся из преисподней в сей бренный мир, ― и для своих опытов избрал Москву.
Иван Васильевич убивал всех: врагов и друзей, уничтожал чужие города и свои собственные, под его рукой, словно трава под косой, падали виновные, но еще более ― невинные. Он настолько привык к чужим смертям, что пытался их разнообразить. Его изощренный ум изо всех сил старался изобрести смерть жестокую, ему было предпочтительнее, чтобы жертва как можно дольше испытывала боль: не только физическую, но и душевную.
«Главное наслаждение царя, которого руки и сердце были обагрены кровью, ― рассказывает очевидец событий, ― заключалось в том, чтобы выдумывать новые мучения, пытки и смертные казни над теми, на которых он гневался или которых наиболее подозревал, именно над теми из своего дворянства, которые пользовались наиболее доверием и любовью его подданных. Он оказывал особенную милость свирепой военщине и разному сброду, чтобы этим оскорблять дворян и производить раздор».
Любой тиран мечтает о великих делах, о подвигах, но не всегда задуманное получается. Ливонская война стала трагедией и для Прибалтики, и для России. Шесть недель Иван IV пытался взять Ревель, но «имел небольшой успех и с потерею шести тысяч человек поторопился отступить, постыдно оставив осаду, ― описывает события англичанин Джером Горсей. ― Внезапная оттепель и наводнение больших тамошних рек были причиною, что Иван лишился при отступлении большей части своей артиллерии, добычи, багажа и, по крайней мере, 30 тысяч человек. Вне себя от ярости, взбешенный тем, что был отбит и потерял большую и лучшую часть своей армии и артиллерии, он поспешил совершить самую кровавую, жестокую резню, о какой когда‑либо слыхали. Царь прибыл в Нарву: ограбил и расхитил в городе все его богатства, имущества и товары, убивал и умерщвлял мужчин, женщин и детей и раздавал добычу своей татарской армии».
Ивану пришлось убраться на свою территорию, но крови от этого не стало литься меньше. Прежде всего, нужно найти виновных в неудачной войне. Не будет же царь сам себя наказывать? Иван Васильевич не стал мелочиться, выискивая отдельные личности, было объявлено, что Новгород и Псков, «составили заговор убить его и действовали заодно с неприятелем, чтобы уничтожить его войско…»
Псковичи и новгородцы предпочли бы, чтобы их владения посетил лютый враг, чем собственный царь. «Он убивал и умерщвлял мужчин, женщин и детей, попадавшихся его войску на пути между Новгородом и Псковом, двумя величайшими «торговыми» приморскими городами на востоке».
Пскову лишь чудом удалось избежать гибели, но Великому Новгороду была уготована печальная участь. Государь ввел в город 30 тысяч татар и 10 тысяч стрельцов, и началась ужасная резня ― до полного опустения. Затем он приказал тащить силой из окрестных деревень и городов «народ всякого звания: монахов, поселян старых и малых, купцов с их семьями, имуществом и скотом ― и гнать сплошь на поселение в обширный и разоренный Новгород, подвергая их новому роду смерти, потому что многие из них умирали от моровой язвы, возникшей от зараженного и вредного воздуха».
Жестокость была абсолютно беспочвенной. Еще в предыдущем столетии дед Ивана Грозного окончательно подчинил Новгород. В 1478 г. вечевой колокол ― символ независимости ― отвезли в Москву, и с тех пор вместо посадников городом управляли присылаемые из Москвы наместники. Более того, по подсчетам историков, за 1484–1499 гг. 87 % новгородских земель сменили владельцев: земли местных бояр перешли к московским служилым людям. Так что Иван Грозный издевался над потомками московских переселенцев.
У нового Нерона, как и у всякого антихриста, особую ненависть вызывало духовное сословие. К ненависти присоединился и меркантильный интерес, так как затратные и бессмысленные проекты Ивана IV опустошили казну. Он заметил, что церковь накопила огромные богатства, ― тотчас последовало требование все ценности передать в государственную казну.
Чтобы духовенство не вздумало проигнорировать «просьбу» царя, он устроил нечто похожее на гладиаторское представление времен Нерона (с участием первых христиан). Так описывает забавы Ивана Грозного английский дипломат:
«Царь приказал привести больших медведей, диких, свирепых и голодных, из темных погребов и клеток, хранимых нарочно на случай таких увеселений и забав,… в пространное место, обнесенное высокою стеною. Выведено было около семи главных виновников ― толстых жирных чернецов, одного за другим, с крестом и четками в одной руке, и при этом, по великой милости царя, в другой руке они держали копье в пять футов длины для своей защиты. Выпустили дикого медведя ― и тот с ревом и рычанием стал кидаться на стену с открытою пастью, заслыша жертву по чутью, приходя в большую ярость от крика и возгласов в народе, свирепо наскочил на одного чернеца и смял ему голову, туловище, внутренности, ноги и руки, как кот мышонка, растерзал и платье в куски, пока добрался до тела, крови и костей, и так сожрал первого чернеца, как свою добычу.
Медведь был застрелен пушкарями и разнесен на куски, в виде забавы. Затем вывели второго чернеца и нового медведя и остальных ― одного за другим; и так все семь были съедены поочередно, как первый. Только один, более догадливый, повернул свое копье так ловко, что, всадив его в землю, направил прямо на грудь медведю, который сам наскочил на копье; медведь был ранен, оба легли на месте; но чернец все‑таки не избежал растерзания. За свою доблесть он был причислен к святым пережившими его собратиями Троицкого монастыря. Забава эта была настолько же увеселительна для царя и зрителей, сколько ужасна и неприятна для всего сборища монахов, которые на этом месте были одновременно созваны… Из них еще семь человек были приговорены к сожжению».
Измены… измены… Тиран не может без них существовать; когда нет явного предательства, оно придумывается, ― маховик репрессий должен работать непрерывно. И снова среди жертв духовные особы…
«В то время царь был сильно занят розыском важной измены, ― рассказывает Джером Горсей, ― задуманной против него Елисеем Бомелием, новгородским епископом и некоторыми другими».
Допрос происходил таким образом, что добиться нужного признания не составляло труда. «Его (епископа) руки были затянуты назад и выворочены из суставов, ноги вывихнуты из чресел, спина и тело перерезаны проволочными плетями; и тогда он показал многое сверх того, что было написано, и что желал знать царь. Иван приказал пытавшим сжарить Бомелия. Его взяли из‑под пытки и привязали к деревянному шесту, или вертелу; его изрезанная и окровавленная спина и тело жарились и вздувались на огне до тех пор, пока они не сочли его умершим». Однако пытаемый оказался необыкновенно живучим.
Человек, которому по сану полагалась отпускать грехи, после допроса признался в таких преступлениях, что ему позавидовал бы и сам дьявол: