Особая статья ― благотворительность. Забота о людях, оказавшихся на дне жизни, в конце XVII в. была, пожалуй, более действенной, чем в начале XXI в. Этот вопрос привлек внимание и В.О. Ключевского:
«По указу царя произвели в Москве разборку нищих и убогих, питавшихся подаяниями, и действительно беспомощных поместили на казенное содержание в двух устроенных для того богадельнях, а здоровых определили на разные работы. На церковном соборе, созванном в 1681 г., царь предложил патриарху и епископам устроить такие же приюты и богадельни по всем городам, и отцы собора приняли это предложение».
Вопреки сложившемуся мнению, в XVII в. Россия прекрасно интегрировалась в европейскую жизнь и играла в ней не последнюю скрипку. «Так, русский хлеб стал одним из решающих факторов внешней политики в Западной Европе, ― приходит к выводу Ю.А. Лимонов. ― Именно благодаря его поставкам кардинал Ришелье сумел стабилизировать внутреннее положение Франции в 30‑х гг. XVII в. и потушить восстания на юге страны. Именно торговля с Московией помогла Голландской республике в первой половине XVII в. сохранить свою независимость. А лорд‑протектор Английской республики Кромвель и претендент на трон Англии и Шотландии принц Карл Стюарт, будущий король Карл II, соперничали друг с другом, стараясь заручиться поддержкой Москвы».
Почему же время правления Михаила Романова и его сына ― Алексея ― не привлекало пристального внимания историков, а поэты не прославляли в одах деяния этих царей. Да потому что никого не интересует размеренный эволюционный путь развития, человеческому воображению нужны революции, перевороты, катастрофы, кровавые войны.
Петр I и его новый порядок
Достижения Петра I (1682–1725 гг.), которые вывели Россию на совершенно новый уровень…, ― о них написано много. А если копнуть глубже, то его успехи не более чем миф. Стране нужны герои, и сыну Алексея Михайловича выпала честь занять один из пустующих мраморных постаментов. Не вполне заслуженно… Он много суетился, он искренне желал сделать страну великой и цветущей, но лишь увел с дороги, протоптанной отцом и дедом, и бросил на распутье в полном недоумении.
Идолом царь стал, как ни странно, для коммунистических лидеров. Почему? Да потому что методы Иосифа Виссарионовича и Петра Алексеевича были одинаковы: все то же презрение к человеческой жизни, безжалостный слом предыдущего фундамента и бешеная гонка за Западом, и, конечно, жажда добиться результата любой ценой. Похвально упорство в достижении цели ― как таковое, но средства не оправдывали результата. Да и она сама цель, в конечном итоге, оставалась недостигнутой.
Приходу Петра предшествовало правление его сестры ― Софьи (1682–1689 гг.). Ее регентство при малолетних братьях потерялось за великими деяниями Петра Великого, умная образованная царица представлялась обывателю интриганкой и узурпаторшей, опиравшейся на садистски настроенных стрельцов. Но оказывается, в ее правление полным ходом шли реформы, которые вели Россию к могуществу и всеобщему благоденствию. Успехи Софьи не могли не отметить даже враги; свояк Петра I ― князь Б.И. Куракин ― сообщает в своих записках:
«Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было; и все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножилась коммерция и всякие ремесла, и науки почали восставлять латинского и греческого языку… И торжествовала тогда довольность народная».
Фаворит Софьи и государственный деятель князь В.В. Голицын был горячим поклонником Запада. Он заводил в России новшества, которые затем припишут Петру: ввел немецкий строй в войско и отменил местничество, он посылал дворян в Европу для обучения. Голицын хотел сделать армию профессиональной: вместо не отличавшихся воинственностью рекрутов предполагалось набирать дворян, специально обучавшихся военному делу.
В бытность Голицына развернулось грандиозное строительство: в деревянной Москве возвели более трех тысяч каменных домов.
Казалось бы, именно такой помощник и нужен Петру. Но…
Задумал князь еще одно величайшее дело: освобождение крестьян от крепостной зависимости. План его отнюдь не был плох: крестьянам государство предоставляла земельные участки, а они, в свою очередь, платили бы царю ежегодный налог. Доход казны, по расчетам князя должен был удвоиться. Соответственно увеличивалось жалование дворянам, ― им выгоднее находиться на государевой службе, чем заниматься сельским хозяйством. Таким образом, все оставались в выигрыше.
Петр решил, что строить новую Россию дешевле руками рабов. При нем крепостные приписывались даже к заводам, а князя Голицына Петр лишил боярства, вотчин, поместий и сослал в Архангельский край.
Реформы шли и до Петра, но их размеренная неторопливость почему‑то не понравилась историку В.О. Ключевскому:
«Русские люди XVII в. делали шаг вперед и потом останавливались, чтобы подумать, что они сделали, не слишком ли далеко шагнули. Судорожное движение вперед и раздумье с пугливой оглядкой назад ― так можно обозначить культурную походку русского общества в XVII в.» Что ж, Россия была верна идейному предку; древние римляне руководствовались замечательным крылатым выражением «Торопись медленно», и столь же неторопливо прибрали к рукам почти весь известный им мир.
Петр, как ураган, ворвался в дом с отменным порядком, где все стояло на своих местах, лежало на своих полках. Лихорадочно он принялся размещать вещи в доме под названием Россия по своему усмотрению. Естественно, что‑то при этом сломалось, что‑то новый властитель выбросил; что‑то совершенно не к месту появлялось в этом, неспешно обновляемом столетие за столетием, доме, но Петр упрямо тащил спальный гарнитур на кухню, ― потому, что ему так хотелось.
Молодой царь пристрастился к посещениям немецкой слободы и с удивлением заметил, что там совсем другая жизнь. Он научился курить трубку, весело пьянствовать, ― с танцами и смазливой Анной Монс, заботливо подложенной немцами к нему в постель. Здесь он позабыл о своей жене ― Евдокии Лопухиной, ― о древних царских палатах, да и сама Россия стала ему ненавистной. Не в 1917 г. немцы впервые помогли устроить в России революцию, а гораздо раньше…
Вместо умудренных государственным опытом бояр, царя теперь окружали сомнительные личности. Даже историк Ключевский, не имевший намерений опорочить правление Петра и добросовестно искавший положительные его моменты, нелестно отзывается о новых друзьях царя:
«К комнатным стольникам и спальникам, к потешным конюхам и пушкарям присоединились бродяги с Кокуя. Рядом с бомбардиром «Алексашкой» Меншиковым, человеком темного происхождения, невежественным; едва умевшим подписать свое имя и фамилию, но шустрым и сметливым, а потом всемогущим «фаворитом», стал Франц Яковлевич Лефорт, авантюрист из Женевы, пустившийся за тридевять земель искать счастья и попавший в Москву, невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, веселый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальной зале, неизменный товарищ за бутылкой, мастер веселить и веселиться, устроить пир на славу с музыкой, с дамами и танцами…»
Православная церковь не могла одобрить забавы царя, и он… создал свою церковь: «Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор». Проще говоря, на Русь пришел очередной антихрист и упорно требовал своей доли русской крови. Петр не упускал ни единой возможности для того, чтобы оскорбить и унизить православную церковь. Вот описание царского «Собора», составленное В.О. Ключевским:
«Он состоял под председательством небольшого шута, носившего титул князя‑папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы. При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав… В этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и постановления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии. Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвым… Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему ― путь к венцу мученическому».
В двадцатипятилетнем возрасте царь, по свидетельству английского епископа Бернета, уже не мог обходиться без вина. Со временем Петру стал необходим напиток покрепче; и чтобы не выглядеть на чьем‑то фоне неприлично, самодержец решил споить всю страну. Он любил потчевать, как радушный хозяин, всех мало‑мальски значимых людей. «Но его хлебосольство порой становилось хуже демьяновой ухи. Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам, ― продолжает рассказывать Ключевский о привычках «великого» реформатора. ― Бывало, ужас пронимал участников и участниц торжества, когда в саду появлялись гвардейцы с ушатами сивухи, запах которой широко разносился по аллеям, причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада. Особо назначенные для того майоры гвардии обязаны были потчевать всех за здоровье царя, и счастливым считал себя тот, кому удавалось какими‑либо путями ускользнуть из сада. Только духовные власти не отвращали лиц своих от горькой чаши и весело сидели за своими столиками; от иных далеко отдавало редькой и луком. На одном из празднеств проходившие мимо иностранцы заметили, что самые пьяные из гостей были духовные, к великому удивлению протестантского проповедника, никак не воображавшего, что это делается так грубо и открыто».
Видимо царь отбирал наиболее склонных к пороку священнослужителей, чтобы они своим примером побуждали к тому же мирян. Уничтожить православную церковь стало мечтой царя, ― она мешала ему творить беззакония и вакханалию. Еще перед своей смертью в 1690 г. патриарх Иоаким заклинал царя не общаться с «богомерзкими» иноверцами: «латины, лютеры, кальвины»; решительно выступает иерарх против «непотребных» иноземных порядков. Столь же непримирим к западным новшествам и следующий патриарх ― Адриан (1690–1700 гг.). Нравоучения настолько надоели Петру, что после смерти Адриана он упразднил сан патриарха. Затем начался откровенный грабеж монастырей. Отныне лучшими церковными землями распоряжался учрежденный Петром Монастырский приказ. Доходы с них шли не на нужды церкви, а в царскую казну. За 11 лет своего существования приказ заработал свыше 1 млн. рублей; при этом монастырские вотчины стали напоминать выжатый лимон, и Петр в 1721 г. вернул разоренные земли монастырям.