В 1778 г. Екатерина напишет в шутку (как утверждают историки) эпитафию. Среди прочего, в ней были такие слова: «В 14 лет она составила тройной план: понравиться своему супругу, Елизавете и народу – и ничего не забыла, чтобы достигнуть в этом успеха».
Екатерине было не чуждо чувство юмора, но сведения в эпитафии вполне реальны. К новому грандиозному предприятию Екатерина готовилась со всей ответственностью, не упуская из вида и малейшей мелочи.
«Молодая принцесса нравилась при русском дворе все больше и больше, – рассказывает историк Н.Д. Чечулин. – Едва вступив на русскую землю, она каким‑то особенным чутьем сразу поняла, что ей делать. Чтобы создать себе хорошее положение на новой родине, чтобы заслужить любовь и уважение тех людей, с которыми неразрывно связывалась ее судьба, Софья‑Фредерика‑Амалия Ангальт‑Цербтская, зная, что ей предстоит стать великой русской княгиней, решила действительно стать русской не только по положению, но и во всей полноте усвоив язык и веру народа, сжившись с его жизнью, полюбив его интересы и те хорошие качества, которые в нем были, примирившись с его особенностями и недостатками. Молодая принцесса Цербтская решилась на это не по логическим рассуждениям – это решение было ей подсказано сердцем и какими‑то неясными движениями ее широкого ума; ни отец, ни тем более мать не давали ей такого совета и не были способны его дать. Того пути, на который сразу вступила пятнадцатилетняя Софья‑Фредерика‑Амалия, не заметили ни ее будущий супруг, хотя он был совершенно в том же положении, ни обе ее невестки впоследствии; они не умели или не находили нужным идти по такому пути, хотя Екатерина ясно и прямо указала его им с первых дней их пребывания в России.
Принцессе даны были учителя: для русского языка – Ададуров и для закона Божия – Симон Тодорский, который занимался одно время и с великим князем. Принцесса училась если, может быть, и не с увлечением, то с замечательной настойчивостью. Как всем немцам, русский язык ей был труден, но она из всех сил старалась усвоить его; иногда, просыпаясь по ночам, она твердила склады и русские слова – и с первых же дней ее успехи удивляли всех».
Поражает, с какой настойчивостью немецкая провинциальная принцесса желала постигнуть все русское, и вспоминается царь Петр I, который стремился уничтожить все национальное и с удовольствием пользовался каждым новым выученным немецким словом. Россия оценила старания Екатерины, она простила даже убийство мужа – потомственного царя Петра Федоровича, внука Петра Великого, и признала чужеземку императрицей. Точно также византийцы принимали императоров чужеземцев‑простолюдинов, – не только далеко не из благородных фамилий, но и с позорной биографией. Остается удивляться тому, как они появлялись на троне мировой державы, но их деяния достойны еще большего удивления. Екатерину для России также послало провидение, и страна приняла этот дар судьбы.
За время правления этой приезжей немки, Россия вышла на совершенно новый уровень. Мы помним опустение целых областей при Петре I, при Екатерине же, построено 144 новых города. «…Екатерина отвоевала у Польши и Турции земли с населением до 7 млн. душ обоего пола, так что число жителей ее империи с 19 млн. в 1762 г. возросло к 1796 г. до 36 млн., армия со 162 тыс. человек усилена до 312 тыс., а флот, в 1757 г. состоявший из 21 линейного корабля и 6 фрегатов, в 1790 г. считал в своем составе 67 линейных кораблей и 40 фрегатов, сумма государственных доходов с 16 млн. руб поднялась до 69 млн., т. е. увеличилась более чем вчетверо, успехи промышленности выразились в умножении числа фабрик с 500 до 2 тыс., успехи внешней торговли балтийской – в увеличении ввоза и вывоза с 9 млн. до 44 млн., черноморской, Екатериною и созданной, – с 390 тыс. в 1776 г. до 1900 тыс. руб. в 1796 г., рост внутреннего оборота обозначился выпуском монеты в 34 года царствования на 148 млн. руб., тогда как в 62 предшествовавших года ее выпущено было только на 97 млн», – приводит красноречивую статистику В.О. Ключевский.
Территориальные приращения в царствование Екатерины были поистине великими, причем они не стоили многих потоков крови и немыслимого напряжения сил, – как это происходило в царствование Петра I. Речь Посполитая – крупнейшее государство в Восточной Европе прекратило свое существование. Екатерина долго и планомерно подбиралась к этому колоссу, давно стоявшему на истлевшем фундаменте. Впрочем, когда дело дошло до первого раздела Речи Посполитой, Екатерина сделала хорошую мину и произнесла такие слова, обращенные к своему французскому другу Дидро: «Если бы я могла еще отказаться от раздела, я охотно бы это сделала».
Самое интересное, что Екатерина почти не лукавила. Она действительно не была заинтересована в разделе Речи Посполитой в союзе с Австрией и Пруссией – она надеялась присоединить соседнее государство к Российской империи целиком и полностью. Ко времени первого раздела (1772 г.) влияние России в Польше было преобладающим. Можно сказать, Речь Посполитая находилась в сфере влияния России, причем, это будет мягкая, щадящая характеристика отношений двух стран: сенат и король принимали решения по «рекомендациям» русского посланника, который опирался на внушительное русское войско, русские армии бродили по Польше вдоль и поперек – как требовали обстоятельства европейской политики. Но когда хитроумный прусский король Фридрих II увидел, что польский вопрос Россия в состоянии решить одна, сделал все, чтобы огромное государство было разделено на троих.
Екатерина еще пожалеет, что приобрела не все, что планировала. По словам С.М. Соловьева, «Екатерина последнее время усердно занималась древнею русскою историею; ей было тяжело, что не все русские области войдут в состав Всероссийской империи, останутся за чужими стольные города знаменитых русских князей, но она рассчитывала, что со временем можно будет выменять их у Австрии на турецкие области».
Россия стала самой уважаемой страной Европы. Ее боялись, с ней искали союза, ее просили о помощи, с ней связывали надежды на избавление от чужеземного ига. Князь А.А. Безбородко (во времена Екатерины II в его руках фактически была сосредоточена внешняя политика России, а во времена Павла I получил должность канцлера) напутствовал молодых дипломатов: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».
«Так изображал международное положение России со времен Петра I до Екатерины II руководитель ее внешней политики Н. Панин, хорошо знавший политическую историю Европы своего века, – пишет В.О. Ключевский. – Международная улица России по‑прежнему оставалась тесна, ограничиваясь шведскими и польскими тревогами да турецко‑татарскими опасностями: Швеция помышляла об отместке и начиналась недалеко за Петербургом; Польша стояла на Днепре; ни одного русского корабля не было на Черном море, по северному побережью его господствовали турки и татары, отнимая у России южную степь и грозя ей разбойничьими набегами. Тяжелое чувство учеников, во всем отставших от своих западных учителей, еще более удручало национальный дух. Прошло 34 года царствования Екатерины, и Польши не существовало, южная степь превратилась в Новороссию, Крым стал русскою областью, между Днепром и Днестром не осталось и пяди турецкой земли, контр‑адмирал Ушаков с черноморским флотом, в 1791 г. дравшийся с турками недалеко от Константинополя, семь лет спустя вошел в Босфор защитником Турции, а в Швеции только душевно нездоровые люди, вроде короля Густава IV, продолжали думать об отместке. Международный горизонт России раздвинулся дальше ее новых пределов, и за ними открылись ослепительные перспективы, какие со времени Петра I едва ли представлялись самому воспаленному русскому глазу: взятие Константинополя, освобождение христианских народностей Балканского полуострова, разрушение Турции, восстановление Византийской империи».
Да! У Екатерины был реальный план восстановления государства, уничтоженного турками в 1453 г. – он получил название Греческого проекта.
Вынашивалась эта грандиозная идея много лет. В 1779 г. у Екатерины родился второй внук и его назвали Константином. Имя было выбрано не случайно. Дело в том, что основателем Константинополя считался император Константин, последний император тоже носил это имя; и согласно передававшемуся из уст в уста пророчеству, восстановить Византийское государство должен государь по имени Константин. Малолетний внук Екатерины прилежно изучал греческий язык и византийскую историю, даже не подозревая, с какой целью предполагалось использовать его приобретаемые знания.
К 1781 г. обнаружилось множество общих интересов у России и Австрии; главное – у них был общий опасный враг в лице Турции. В рамках борьбы с ним и возник Греческий проект. Согласно этому плану, турки совместными усилиями России и Австрии должны быть изгнаны из Европы. На землях Бессарабии, Молдавии и Валахии планировалось создание государства, названного по имени древней римской провинции – Дакия. Возглавить Дакию должен был ни кто иной, как внук Екатерины – Константин, при условии, что он откажется от наследования российской короны. Великие князья Павел Петрович и его сын Александр, в свою очередь, должны были поклясться, что не будут претендовать на константинопольский престол. (Видимо, для того принесены такие обещания, чтобы не испугать Австрию расширением границ России на Запад.)
Дакия был лишь началом грандиозного проекта. Екатерина выражала надежду, что австрийский император Иосиф II в случае благоприятного развития войны с Турцией, «не откажется помочь… в восстановлении древнегреческой монархии на развалинах павшего варварского правления, ныне здесь господствующего, при взятии мною на себя обязательства поддерживать независимость этой восстановленной монархии от моей».
Переговоры проходили в обстановке строгой секретности, но, как всегда бывает, недостаточно секретной для пронырливых шпионов. Часть выплывшей наружу информации привела в ужас остальную Европу. Прусский король Фридрих II писал своему посланнику в Петербурге графу Герцу 2 апреля 1782 г., ссылаясь сведения, полученные из Венеции: «Продолжают поступать довольно противоречивые новости о том, что оба императорских двора уже согласовали между собой раздел завоеваний, которые они намереваются сделать. Говорят, что не только Белград, но и часть Фракии, Молдавии и Валахии должны отойти венскому двору. Я, однако, с трудом верю, чтобы императрица так плохо позаботилась о собственных интересах и была готова отдать большинство обломков Турецкой империи австрийцам, за исключением Константинополя и Адрианополя… Франция, которая также что‑то прознала об этом проекте двух императорских дворов, бьет тревогу в Турции, и в случае если этот проект будет исполняться, она, кажется, решила противиться ему всеми своими силами».