Поэтому поначалу он нисколько не удивился, что, войдя в кабинет, женщина сразу же поставила руки в боки и, не жалея красок и голосовых связок, выдала странную речь про «самодурство и несправедливость», а также про антисемитизм, фашистские концлагеря и страдания принца Гамлета вперемешку. Отрывок был выбран для показа явно неудачный: Петрович терпеть не мог концептуальной прозы. Но читала она его занятно, с неподдельным чувством.
Петрович посмотрел на часы и выделил посетительнице еще несколько минут. Отрывок и впрямь слушался на одном дыхании, актриса оказалась любопытной, способной потянуть сложные характерные роли.
Все нынешнее утро главный режиссер как раз мучительно пытался решить в новом спектакле проблему ритма и безуспешно старался высечь из замученной труппы крупицы темперамента, не говоря уж о шекспировских страстях. Здесь — все было готово, на кончике языка.
Быстро смерив просительницу взглядом, Петрович не смог не признать, что, несмотря на полноватую талию и грудь, которую не спрячешь ни под каким костюмом, в ней есть природный темперамент и даже «огонь» — в последнее время он часто повторял во время репетиций именно это слово. Такой мощной женской натуры у него в труппе точно не было, и теперь, прикрыв воспаленные от бессонницы глаза (ближе к весне у него почему-то всегда начиналась бессонница), Петрович начал мысленно перебирать строчки в штатном расписании. Он прекрасно знал, что там нет ни одного свободного места, но при необходимости всегда можно было отыскать какую-нибудь щель.
— Эх, я как-нибудь без вашего процесса обойдусь, — вдруг сказала женщина, когда Петрович намекнул ей на возможность включения в творческий процесс. — У меня с братом всяких процессов хватает. Но я за Павлушу пришла похлопотать, потому что он вас как огня боится…
И дальше, без всякого перехода, загадочная посетительница стала требовать назначить актера Павла Крошевича на роль Гамлета, поясняя, что у всякого человека, и даже у самого Принца Датского, может не вовремя заболеть живот и приключиться понос, а ведь роль как будто бы нарочно «с него вживую списана».
— Извините, а вы в курсе, что пьеса была написана несколько столетий назад? — поинтересовался Петрович. — И я могу вас уверить — точно не для артиста Крошевича. Вы, кстати, сами ее читали?
— Если бы не читала, может, и не пришла бы, — спокойно ответила Ленка. — Но я нарочно книжку у своей подружки взяла, у самой лучшей в городе визажистки, чтобы поглядеть, чего он так мается. Вначале ничего не понятно было, но ночью, в половине второго, меня словно кто-то по голове шарахнул, и прямо в слезы бросило. Он ведь тоже со мной точно так же обращается, как тот с Офелией, — то говорит, что жить не может, а то весь день как сквозь стенку глядит. Я потом всю ночь заснуть не могла: этот Принц чешет словами моего Павлика, а вы делаете вид, что не замечаете… или нарочно.
— Может, все-таки наоборот? — усомнился Петрович, мысленно вспоминая выражение лица Крошевича, которого он про себя называл спящей красавицей. Но тут же поймал на себе такой снисходительный и жалостливый взгляд Ленки — сверху вниз, как на глупенького. На него уже лет сорок, если не больше, никто так не смотрел.
Не известно, о чем они говорили еще почти целый час, но результат поразил многих: Петрович хохотал!
В театре уже успели забыть, что этот маленький, нервный человек умел так по-детски, взахлеб, смеяться, растирая кулаками слезы на глазах!
А после еще несколько дней Петрович во время репетиций делал лирические отступления, рассуждая вслух о «святой народной простоте», «философии наива» и прочих отвлеченных предметах. Было очевидно, что он до сих пор находился под сильным впечатлением от визита незнакомки.
Мало того, Петрович даже пытался уговорить Ленку поработать в театре распространителем билетов, и она согласилась на это, но только в порядке обмена на Гамлета, «баш на баш». Насчет роли Петрович ничего конкретного так и не сказал, и всякий раз, когда Ленка возвращалась к этой теме, на режиссера почему-то накатывал очередной приступ смеха, только и всего. А на следующее утро неожиданно объявил, что во втором составе на роль Гамлета будет пробоваться Крошевич, и от многих не укрылось, что при этом он снова захихикал.
— И что ты думаешь, Вер, Павел мне за это хотя бы спасибо сказал? — патетически, и впрямь как заправская актриса, воскликнула Ленка. — Ничего подобного! Он мне закатил скандал, назвал последними словами и убежал из дома. Рано утром, когда тебя дома не было. И снова — без шапки! Нет, Вер, ты только подумай, Вер, сколько подлости на белом свете! Я же для него старалась как могла, пылинки, можно сказать, сдувала, пропихнула этого бездаря, Вер, на главную роль! И сама же по мозгам теперь получила.
— Но ты же только что говорила, что он — талант?
Ленка задумалась и ответила не сразу, с неохотой:
— Может быть, конечно, не спорю. Но когда он, Вер, меня обижает, то я сразу вижу, что ничего хорошего в нем нет, сразу все куда-то девается. Вот и с Вовчиком, с братом, у меня точно так же бывает. Иногда — человек, а временами — придушила бы своими руками. К нему сегодня три раза Олег приходил, ну, помнишь, сынок твоей мадамы ресторанной. А я уже знаю — когда он приходит, жди какой-нибудь гадости, он всегда мальчишек на всякие темные дела толкает. Его-то самого родители уже несколько раз от милиции откупали, а мальчишки сидят по его милости. Да и у нас, в случае чего, нет столько денег, чтобы в тюрягу не угодить. Погано у меня что-то, Вер, на сердце, ох и погано. Из-за Павлика, конечно, но не только. Вот увидишь — Павлик еще прибежит мне в ножки кланяться…
— Конечно, прибежит, — вздохнула Вера. — Может, все как-нибудь обойдется?
Она и себе это вслух сказала, для самоутешения.
Однажды Антон ее спросил: «Мама, а вон тот маленький мишка из сказки про трех медведей — он ведь потом Винни Пухом стал?»
Помнится, этот простой вопрос совершенно Веру сразил: он ясно давал понять, что в детском сознании существует единый, неделимый сказочный мир. И в этом мире ничего бесследно не исчезает, а происходят постоянные метаморфозы, превращения. Там одни и те же любимые герои переживают в разных обличьях множество жизней и приключений, непобедимый богатырь под разными именами (хотя бесспорно, что главное тайное его имя — Антон!) совершает подвиги, а потом незаметно переходит наводить порядок совсем в другую сказку.
«Вот так. А моя жизнь дала трещину, а теперь уже и вовсе начала разваливаться на куски, — с тоской подумала Вера. — И я не знаю, что же делать, как ее собрать во что-то целое. Такое чувство, что я проваливаюсь куда-то или до сих пор никак не проснусь».
— Скрытная ты, Вер, все же, как и не подруга, — вдруг вздохнула Ленка. — Как будто я и так не знаю, почему ты такая замороченная? Да ладно, ты можешь ничего не говорить, если не хочешь. Но я видела тебя с тем, с чернявым. И вот что скажу: не нужна ты ему, Вер, совсем. И я Павлу тоже не нужна нисколечко. Никому мы с тобой, Вер, не нужны, горемыки бедные. Знаешь что, давай, Вер, напьемся, а? Плевать нам на всех, точно? Пусть катятся куда хотят! А я только дверью хлопну и плюну еще в спину: тьфу вам всем, тьфу на вас…
— Хватит тебе болтать, — тихо сказала Вера.
— Да уж прям, ничего я не болтаю! — не унималась Ленка. — Видела я твоего как-то на улице, поглядела, как глазки его черненькие так и бегают: туда-сюда, туда-сюда, на баб встречных. А ты идешь с ним рядом, смотришь ему в рот, ничего вокруг не видишь. Я до сих пор понять не могу, и как ты еще, Вер, в канализационный люк какой-нибудь открытый не свалилась, а то пришлось бы косточки твои подбирать.
— Видела? А почему не подошла? Познакомились бы… — немного растерялась Вера.
Они и впрямь один раз выходили вместе с Александром в ближайший гастроном, почти что под покровом ночи, но никого из знакомых по дороге вроде бы не встречали, в том числе и из соседей.
Давно она не видела Ленку такой разъяренной.
— Да если бы я даже и подошла, ты меня, наверное, Вер, в этот момент и не узнала бы совсем. И потом — не хочу я, Вер, с ним почему-то знакомиться, не годится он для тебя совсем. Нет мебели — и это не обстановка.
— Ну о чем ты говоришь? — несколько смутилась Вера. А потом подумала, что ведь Ленка могла иметь в виду кого угодно — и вовсе не обязательно, что она сейчас говорила про Александра.
Может, видела ее, к примеру, с Анатолием Сергеевичем — учителем по биологии из бывшей школы? Или с Сергеем, который как раз недавно приходил навестить Антона?
— Я просто хочу сказать, что ты, Вер, в сто раз его лучше. Он мизинца твоего не стоит, чтобы так на него смотреть, — подвела итог Ленка. — И мне за тебя от всей души было обидно… Эх, Вер, я вообще мечтала бы с тобой насовсем породниться. Я тут с Вовчиком недавно своим говорила — он сказал, что скоро вылечится, бросит всю свою бодягу. Я, конечно, понимаю, что он тебе не пара пока, но кто знает, что с нами дальше будет, ничего нельзя загадывать…
— Это уж точно, — кивнула Вера.
Теперь она поняла, что нападение Ленки на ее неведомого спутника имело вполне конкретную цель. Способ был один, и он был хорошо известен с давних времен, — занять глухую оборону и переждать.
— Ладно, так уж и быть, скажу, прибегал сегодня этот твой чернявенький, беспокойный он у тебя какой-то… — помолчав, сказала вдруг Ленка. — Я его сразу узнала. У него чемоданчик еще был в одной руке заграничный, весь в наклейках, и шарф такой красивый, в клеточку, и весь он был какой-то нараспашку. Он, конечно, ничего смотрится, лучше, чем Вовчик. Как женщина я тебя, Вер, могу понять. И голос приятный. Я, когда он вниз спускался, с лицом таким расстроенным, сказала, что ты только что к клиенту ушла, к старику своему. Я ведь все правильно объяснила?
— А он что сказал?
— Ничего. Головой вот так сделал — и вниз по лестнице дальше пошел.
И Ленка настолько похоже изобразила наклон головы Александра, что Вера чуть не разревелась навзрыд.