Он налил себе воды и вернулся на свое место за столом, решив, что пауза получилась достаточно продолжительной, чтобы все присутствующие вполне осознали, что никакого «радостного воссоединения» с его стороны не предвидится, как не приходится ожидать от него и щенячьей радости по случаю нежданного обретения собственной семьи. Он вырос без них и добился того, чего добился, не как Мориц Вильф, а как Эрик Минц. Они в его сиротстве, судя по всему, не виновны, но и родственных чувств к этим людям он пока не испытывал. И не факт, что будет испытывать когда-нибудь потом. Шок от первого знакомства уже прошел, и Эрик снова был в форме.
«Итак?»
– Ты, разумеется, этого не знаешь, Эрик, но ведешь ты себя совершенно так же, как твой отец, – прокомментировала его маневр Эрмина Вильф.
– Послание получено, – чуть улыбнулась матриарх. – Мы будем обращаться к тебе так, как ты привык. Но, с твоего позволения, Эрик, без формальностей. Так что можешь обращаться ко всем присутствующим на «ты» и по имени. Меня называй Бредой.
– Благодарю вас, Бреда, – Эрик тоже умел улыбаться. – Мне не мешает обращение на «ты», но я привык, обращаясь к старшим по возрасту или званию, использовать местоимение «вы». Надеюсь, это не станет проблемой?
– Ни в коем случае, – вполне серьезно ответила глава клана. – И, если позволишь, я хотела бы задать тебе вопрос.
– Я в вашем распоряжении.
– Вернее, несколько вопросов.
– Я постараюсь на них ответить, если, конечно, они не касаются государственных секретов империи Торбенов.
– Это даже не обсуждается, – заверила Эрика Бреда Вильф и сразу же перешла к делу:
– По нашим данным, ты вырос в приюте, в который попал в возрасте шести-семи лет. Я правильно излагаю факты?
– Полагаю, вашей разведке не удалось выяснить никаких подробностей моей биографии до того момента, как я поступил в звездную академию, – дополнил Эрик так и не заданный ему, но подразумеваемый вопрос.
– Времени не хватило, – ответила за матриарха молчавшая до сих пор пожилая женщина, которую Бреда представила последней, назвав Елизаветой Вилков-Имри.
«А вот и разведка клана пожаловала…»
– Коротко говоря, детство свое, имея в виду раннее детство, я помню смутно, но должен признать, что прошло оно невесело. – Все это ни для кого в империи, из тех, разумеется, кто хотел и имел право об этом знать, тайной не являлось, и Эрик не собирался скрывать того, где и как проходили его детские годы от членов вновь обретённой семьи. – Я рос беспризорником на улицах одного из самых паскудных городов на планете Эвр, а Эвр в империи Торбенов, и вообще-то, числится известной свалкой человеческого мусора. Так что окружали меня в детстве настоящие отбросы общества: бездомные бродяги, бандиты и прочее отрепье…
Возможно, не стоило рассказывать этим людям о всех тех мерзостях, которые ему пришлось пережить в раннем детстве, но, с другой стороны, кому и рассказывать, как не им. Если в самом деле хотят, чтобы он стал членом их семьи, должны знать, кто он и через что прошел. Поэтому он не стал смягчать свой рассказ, описывая перипетии своей судьбы, но и углубляться в излишние подробности тоже не стал. Говорил, как есть, но коротко и только по делу, и, естественно, без оценочных замечаний. Никогда никому не жаловался, не стал этого делать и сейчас. Зачем?
– Спасибо, Эрик, – поблагодарила его за рассказ Елизавета Вилков-Имри. – Разумеется, нам было бы интересно услышать и о том, как ты учился в академии и обо всем прочем, что связано с твоей блестящей карьерой, и все мы надеемся, что ты нам об этом еще расскажешь, но сейчас я хочу спросить тебя о другом. Тебя никогда не удивляло то, как быстро ты учишься?
– Удивляло, – кивнул Эрик. – Но позже я узнал, что у меня крайне высокий уровень интеллекта…
– Выше ста шестидесяти?
– Да.
– Ты ведь знаешь, что сто шестьдесят по определению граница гениальности?
– Знаю, – подтвердил Эрик.
Он еще хотел было добавить, что гением себя тем не менее не считает, поскольку не находит убедительных тому доказательств, но промолчал. Его ведь не об этом спрашивали.
– Гениальность подразумевает наличие какого-либо специального таланта, – подал реплику Питер де Врейн.
– Я читал об этом, но никакого особого таланта за собой не замечал.
– Как вышло, что мальчик с улицы говорит и читает на нескольких языках, причем на всех этих языках изъясняется, как культурный, хорошо воспитанный и высокообразованный человек? – А этот вопрос задала уже Мария Фокин.
«У них или роли расписаны, или командная игра уже вошла в привычку!»
– Я быстро учусь.
– И много ты встречал людей, которые учились бы так быстро и настолько эффективно?
Любопытный вопрос, и ответ на него прост: не встречал вообще. То есть способных людей Эрик знал довольно много, с двумя из них он даже спал. Но такого уровня обучаемости, как у него, не видел ни разу.
– К чему вы клоните?
– К тому, что такая обучаемость лежит за гранью нормы и сама по себе является специальным талантом.
– Это часть моего генотипа? – сообразил Эрик.
– Да, – подтвердила его догадку матриарх клана. – Быстрый ум, невероятная обучаемость, крепкие нервы, выдающееся тактическое мышление и уникальная способность располагать к себе людей…
Что ж, все вроде бы так и обстояло. Думал Эрик быстро и зачастую о нескольких вещах сразу, – что для многих других людей казалось невероятным, – учился легко, ну а нервы у пилотов ракетоносцев должны быть крепкие по определению, иначе нельзя. Но вот два последних пункта в панегирике[62], «пропетом» Бредой Вильф, его неожиданно – или, напротив, ожидаемо, – смутили.
«Выдающееся тактическое мышление? У меня? Серьезно? Но, с другой стороны…»
Если посмотреть на события последних лет с этой точки зрения, получалось, что Эрик и в самом деле зачастую правильно предугадывал действия противника, видел картину боя во всей ее сложности, с первого взгляда «узнавая» намерения сторон, их ходы на шахматной доске сражения и открывающиеся в связи с этим перспективы.
«Что ж… возможно… может быть…»
Великим тактиком он себя, положим, не числил, но следовало признать, был в этом деле неплох. Так что, возможно, в словах Бреды и содержалось некое зерно истины. Но вот относительно способности вызывать симпатию у других людей…
Эрик стремительно «пробежался» по короткой истории своей жизни и с некоторой оторопью вынужден был признать, что плохо относились к нему люди, которые не знали его лично или не успевшие с ним толком познакомиться. И, напротив, все, с кем он входил в более или менее длительные отношения – служебные, дружеские, любовные, – очень быстро начинали относиться к нему более чем положительно, даже если при первом знакомстве такое развитие событий было отнюдь не очевидно. Капитан 2-го ранга Эльст, капитан-лейтенант Линдблат, адмиралы Север, Моргенштерн и Мельник, Клодина Люфор, Вера и Андрей Мельники, Анна, наконец.
«Не на сто процентов, – вспомнил он про лейтенантов Ги д’Аламбера и Роберта Шотта, – но ведь ревность и спесь – это очень сильные чувства, их никакой симпатией не перебьешь!»
– Хотите сказать, что умение располагать к себе других – это врожденный талант?
– Разумеется, – подтвердила свою мысль Бреда Вильф. – И талант этот имеет наследственный характер.
– То есть таким был мой отец?
– В целом ты повторяешь его генотип не только внешне, но и внутренне, – признала матриарх, – но кое-какие черты достались тебе все-таки от матери. Каждый новый Вильф Осевой линии наследования чем-то отличается от остальных, и ты, Эрик, не исключение. Похож на отца, но все-таки не он.
– Благодарю вас, господа! – вежливо поклонился всем присутствующим Эрик. – И вам, госпожа Бреда. Я услышал от вас много интересного о себе и своей семье, но, как я понимаю, есть нечто, ради чего, собственно, и затевался весь этот разговор. Я прав?
– Да, – подтвердила матриарх. – Ты проницателен, Эрик, но об этом мы поговорим уже после обеда, и разговор этот будет с глазу на глаз…
Время поговорить тет-а-тет наступило только через полтора часа. Отобедали – ни одного знакомого блюда или напитка, но все если и не вкусно, то как минимум приемлемо, – поговорили о том о сем, но ни разу ни о чем серьезном, и разошлись каждый по своим делам. Эрика же Бреда Вильф пригласила в свой личный кабинет, чтобы переговорить с глазу на глаз о чем-то настолько важном, что откладывать этот разговор и далее нельзя.
– Что бы ты сейчас ни думал, Эрик, но, посетив Ставку Вильфов, ты запустил процесс, который уже не остановить. Об этом я и хотела с тобой поговорить.
Бреда и Эрик сидели в креслах один напротив другого и говорили, глядя друг другу в лицо.
– Что-то необратимое? – Вопрос напрашивался, разве нет?
– В каком-то смысле.
– Тогда давайте, Бреда, перейдем к делу, – предложил Эрик. – Итак?
– Прежде всего, тебя признал клан.
– Весь клан?
– Его Исполнительный комитет.
– То есть сегодняшний обед…
– Присутствующие единогласно признали тебя Морицем Якобом Вильфом.
– Благодарю вас, Бреда… Я польщен! – Эрик пока не знал, стоит ли ему кого-то за что-то благодарить, но с другой стороны, как говорили в древности, не было ни гроша, да вдруг алтын. Был безродным бродяжкой, а стал природным аристократом. Так что и отказываться от чести «быть признанным семьей» причины вроде бы нет. Но оставался вопрос.
– Это накладывает на меня какие-то обязательства?
– Чисто формальные, поскольку никто не может заставить тебя быть тем, кем ты быть не захочешь.
– В чем выражаются эти обязательства?
– Ты принимаешь имя и признаешь себя членом семьи.
– Я могу быть Морицем Вильфом здесь и Эриком Минцем в империи?
– Можешь, – кивнула Бреда. – В этом случае ты получаешь титул нобля республики Холод и долю в наследстве.