озаботилась», что нечувствительно перешла от того к этому. И с энтузиазмом юности уже собралась было забраться к нему под одеяло, но тут, как всегда, не вовремя в комнате отдыха объявились врачи и, выпроводив Катю Вильф в коридор, снова взялись за Эрика. Согласно стандартному протоколу, доктор ’т Хоофт с ассистентом собирались сейчас проверить качество «переноса» и, что, пожалуй, важнее – состояние нервной системы Эрика после инкорпорирования «полноразмерной матрицы третьего типа». Дело в том, что, в известной мере, Эрик представлял собой некий малоизученный научный феномен, и это вызывало у господина нейрокорректора нешуточную озабоченность, не говоря уже о научном интересе.
– Видите ли, коммодор, – объяснил Эрику создавшуюся ситуацию Дирк ’т Хоофт, – ваш случай уникален, так как в прошлом матрицы такого уровня сложности ставились только тем Вильфам, которые родились и выросли под наблюдением наших специалистов. Для них инкорпорирование являлось обычным делом, так как их к этому специально готовили с раннего детства. Сначала матрицы первого уровня сложности. Что-нибудь вроде умения стрелять из лука или техники плавания стилем брасс. Затем матрицы второго уровня. Вам мы их тоже поставим, но несколько позже. Адмирал Фокин был, разумеется, великим флотоводцем, но в те времена, когда он служил на флоте, пилотирование боевых кораблей несколько отличалось от того, с чем придется иметь дело вам. Умение управлять современным крейсером как раз и является примером матрицы второго уровня сложности, так как речь здесь идет не только о моторных или сенсорных навыках, но также о большом объеме информации, которой должен обладать пилот тяжелого корабля. Ну, а командующему эскадрой, кроме того, следует знать тактико-технические характеристики своих и чужих кораблей, современные тактические приемы, учитывающие мощность используемого вооружения и так далее. Все это и относится к матрицам второго уровня, только после установки которых, в обычном случае, и переходят к матрицам третьего уровня. Вы же всех этих ступеней подготовки не проходили, и в результате ваша нервная система перенесла серьезный стресс. Вот мы и хотим проверить, все ли прошло гладко.
– Ну, и что со мной не так? – Эрик предположил, что есть в этой истории что-то еще, и, как тут же выяснилось, не ошибся.
– Не то чтобы не так, – поморщился доктор ’т Хоофт в ответ на его вопрос, – но ваш мозг, коммодор, необычайно активен, и я пока не знаю, хорошо это или плохо. Просто, знаете ли, светится весь! Не должен, по идее, но факты упрямая вещь, он светится!
– То есть мой мозг весь в работе?
– Можно сказать и так, – пожал плечами доктор ’т Хоофт, – но я хотел бы, прежде всего, проверить устойчивость нервных связей и скорость прохождения по ним командных импульсов. Затем мы исследуем вашу сенсорную систему и обратные связи в эффекторном кольце. Если все нормально, и эффект возбуждения нервной системы связан с чем-то другим, надо бы разобраться, хорошо это или плохо, и где находится источник повышенной активации. Где-то так.
– Что ж, – согласился Эрик, выслушав доктора, – давайте проверять!
Он был отнюдь не против дополнительной проверки. И дело здесь было не столько в его доверии к познаниям и профессионализму господ нейрокорректоров, сколько в его собственной обеспокоенности состоянием своей нервной системы. Уже одно то, что он вспомнил то, что не должен был помнить, было похоже на чудо, и Эрик не отказался бы узнать, не сломал ли этот феномен что-нибудь важное в его многострадальной голове. Но кроме эффектов, связанных с активизацией механизмов памяти, очнувшись после вмешательства, Эрик обнаружил и кое-что еще.
Сначала он не обратил внимания на изменившиеся характеристики своего восприятия, но, когда к нему наведалась его молодая жена, игнорировать случившуюся метаморфозу стало уже попросту невозможно. Первое впечатление было такое, что Катя «едва шевелится». Она двигалась так медленно – как сонная муха или при ускоренной съемке, – что Эрик едва не высказал свое раздражение вслух. Но мало того, что Катя «поспешала крайне медленно», она еще и говорила слишком громко и при этом невозможно растягивала слова. Эрику понадобилось время – секунд десять-пятнадцать, никак не меньше, – прежде чем он сообразил, что проблема не в ней, а в нем. Его восприятие изменилось. Чувства обострились, а время реакции ускорилось. Эрик ведь и раньше мог любого обставить, если речь шла о скорости обработки информации, но сейчас это было уже за гранью разумного. Он даже испугался, что так теперь все время и будет жить в замедленном мире, но, к счастью, довольно быстро обнаружил, что может сознательно регулировать как скорость восприятия, так и его порог.
Сейчас он уже знал, что может ускоряться, но может так же работать «в обычном режиме». Это было ценное качество и крайне любопытный феномен, но кроме того, это могло стать и причиной для беспокойства. Иди знай, не являются ли все эти странные эффекты результатом того, что у него в голове сломалось что-нибудь важное, чего ему потом будет не хватать?
«Пусть проверяют!» – решил он, отдаваясь на милость господ нейрокорректоров.
И они проверяли. Долго и упорно, и со всех углов зрения. Но ничего так и не нашли. Все было нормально с его мозгом, кроме разве что того факта, что он работал, что называется, за двоих!
5. Пятое апреля 2534 года, Холод
Утро пятого апреля 2534 года, а вернее, восход Солариса, Эрик встретил на балконе Северного редута. Это была старая крепость, оставшаяся еще от тех времен, когда кланы делили власть и пригодные для освоения территории силой оружия. Эпоха клановых войн, как рассказали ему хронисты, началась примерно через сорок лет после высадки на Холод и продолжалась почти семь десятков лет. Именно тогда практически бесследно исчезли некоторые фамилии, а другие превратились из Великих домов в Малые. Вильфы в ту пору тоже поглотили кое-кого из своих врагов и соратников. Во всяком случае, именно тогда в клан, как младшие дома и клиенты, вошли Поляковы, де Врейны, Мюстерсы и Менухины. Впрочем, войны, в конце концов, отгремели, кровь пролилась, и пирог власти и богатства был поделен. Осталась память о том страшном времени, и вот такие реликвии былых времен, как Северный редут – крепость, запирающая устье Невы.
Сейчас в старой крепости располагался Штаб первого кондотьера «Армада Вильфа» – командующего вооруженными силами клана Вильф. Следует, однако, иметь в виду, что это была уже совсем не та армия, если сравнивать ее с той, которая сражалась некогда в клановых войнах. Нынешний командующий и его штаб имели несколько иные функции: они поддерживали связь с Главным Штабом вооруженных сил республики Холод, занимались рекрутским набором и обучением волонтеров в интересах республики и клана, а также курировали резервистов и руководили небольшой, но отлично обученной и оснащенной частной армией клана, которая охраняла стратегические объекты Вильфов на территории Гардарики и анклавы клана на других материках, островах и планетах. Соответственно, в распоряжении Алека Чарни – первого кондотьера «Армада Вильфа» – находилась и тяжелая бронетехника, и боевые корабли – крейсера, эсминцы и фрегаты, – не входящие при этом в состав холодянского флота, но являвшиеся вместе с космическими силами других кланов последним резервом республики.
Эрик прилетел к адмиралу Чарни, чтобы познакомиться – все-таки он теперь не последнее лицо в семье – и заодно обсудить с ним некоторые персоналии, поскольку 37-ю эскадру формировал именно первый кондотьер. Но по ходу разговора – а он как раз и происходил на балконе Северного редута – возникли и другие вопросы. Эрику, например, стало интересно, какими силами располагает сейчас клан.
– У нас три миллиона семьсот тысяч кланников и еще порядка восьмидесяти миллионов полноправных граждан здесь в Гардарике и на других контролируемых кланом территориях, – ничуть не удивившись вопросу, начал посвящать Эрика в подробности адмирал Чарни. – В крайнем случае, если мобилизовать всех без исключения способных нести оружие, мы можем поставить под ружье около десяти миллионов бойцов. Скорее даже одиннадцать, но это будет зависеть от многих привходящих факторов. И еще тысяч двести наберем среди договорных рабов и среди клиентов из числа переселенцев и внеклановых городских групп в больших агломерациях. Но это, как ты сам понимаешь, только на случай полного обвала. Учти также, что более половины этих людей будут мобилизованы центральным командованием, ну а остальные понадобятся нам, чтобы прикрыть эвакуацию стариков, женщин и детей, и чтобы вывезти хотя бы часть наших активов. Полагаю, что, даже если все пойдет вкривь и вкось, этот момент наступит нескоро. Думаю, лет через тридцать. Быстрее бёза до нас не доберутся. Но тенденция станет очевидна уже лет через пятнадцать-двадцать, а к этому времени, даст бог, в моем кресле будет сидеть уже кто-нибудь другой, и это ему придется начинать процесс постепенного отхода. Однако я надеюсь, что флот с поставленной задачей справится, и «великий драп» так и останется всего лишь гипотетическим планом на крайний случай.
Что ж, рассуждение трезвое, но на то Чарни и кондотьер, чтобы думать на опережение. А Эрика, который, выслушав кондотьера, в очередной раз признал, что остаться на Холоде было абсолютно правильным решением, уже интересовал другой, более актуальный на данный момент вопрос.
– Я, собственно, имел в виду темпы пополнения наших шестой, двадцать первой и тридцать седьмой эскадр, если, конечно, будет кого пополнять.
Мысль неприятная, зато честная. Если бёза настолько сильны, как докладывает разведка, флоту предстоит вполне эпическое побоище. Но думать о том, что его собственная эскадра может лечь костьми где-то там, на границах республики, не хотелось, а вот о пополнении после понесенных потерь следовало побеспокоиться заранее, потому что убыль «вымпелов» и личного состава в ожидавшей холодян резне представлялась возможной, и, скорее всего, даже неизбежной.