– Я смогу, – Эрик в своих словах был уверен, хотя и не знал, откуда взялась эта уверенность, задача-то действительно не из простых. – Если пойду на тяжелом разведчике… Что-нибудь вроде «нарвала» или «стено»[93]… У меня таких кораблей нет, но если одолжите, то я пойду первым. Установлю маяк и проведу по нему всю эскадру.
– Как-то вы, Мориц, уж слишком в себе уверены…
– Я себя хорошо знаю, – пожал плечами Эрик. – Оцениваю вероятность успеха в семьдесят процентов, и бёза нас там уж точно не ждут.
– То есть вы все это говорите серьезно?
– Я такими вещами не шучу, – усмехнулся Эрик. – Дайте мне десять-двенадцать часов, и я выдам вам более точную оценку вероятности успеха.
– Трое суток, – обдумав предложение Эрика, решил Вюгер. – Наступление назначено на восемнадцатое декабря. У вас, Мориц, есть трое суток, чтобы окончательно решить, куда переместится ваша эскадра: сюда или сюда, – указал он указкой. – Время пошло…
5. Восемнадцатое декабря 2534 года,
система Дзеты Мьёльнира
Более точные расчеты с привлечением всех лучших навигаторов и физиков группировки и тренировки до седьмого пота позволили поднять вероятность успеха до восьмидесяти двух процентов. Но выше головы прыгнуть все-таки не удалось. Слишком много переменных, слишком большая область неопределенности. Однако восьмидесятидвухпроцентная вероятность успеха гораздо лучше девяностопятипроцентной возможности влететь в западню. Поэтому выбор, в конце концов, пал именно на кобальтовую Зет. И как это часто бывало с Эриком, в тот момент, когда он принял окончательное решение, сомнения покинули его, и на сердце снизошло холодноватое спокойствие. Не то чтобы он не боялся. В бою, вернее, в преддверии боя, страх присутствовал всегда. Другое дело, что он слабо влиял на поступки и решения Эрика, и это было главное.
Тем не менее не боятся только дураки, и перед началом сражения Эрик, как и положено настоящему мужчине, привел свои дела в порядок, оставив несколько распоряжений и подтвердив составленное ранее завещание, а также написал прощальные письма, которые будут отправлены адресатам – Бреде Вильф, Кате и детям, Вере, Андрею и Анне – только в случае его смерти. И уже со спокойной душой занял место пилота в разведчике типа «Нарвал». Это была тяжелая и мощная машина, хорошо защищенная от внешних угроз и великолепно приспособленная для выполнения деликатных миссий, вроде той, которую собирался провернуть Эрик. Вместе с ним в прыжок уходили еще пять членов экипажа – второй пилот, навигатор, оператор оружейных систем и два аналитика разведслужбы, – и, разумеется, все они были добровольцами.
– На борту, – сообщил Эрик, подключившись к внутрикорабельной системе связи. – Все готовы? Перекличка!
Разумеется, при наличии биоконтроля перекличка выглядит махровым анахронизмом, но, что любопытно, сохранилась эта традиция и по ту, и по эту сторону Пустоты. Практически везде.
– Диспетчерская, прошу разрешения на вылет! – выслушав бодрую перекличку экипажа, продолжил Эрик исполнять предполетный регламент.
– Вылет разрешаю!
Разрешение звучало странно, учитывая тот факт, что «Ниндзя-2» уже успел не только вылететь, но и набрал скорость перехода, и разрешение касалось, собственно, не вылета как такового, а самого прыжка.
– Створ открыт! Параметры сопряжены! – сообщил диспетчер. – Удачи, «Ниндзя»!
И всё, собственно. Эрик подключил «скальп» бесконтактного интерфейса, окинул внутренним взором изготовившуюся к броску эскадру – все тридцать девять вымпелов, выстроившиеся в походный ордер, – выдохнул мысленно «С богом!» и повел корабль в «створ»…
В следующие девяносто минут – по данным объективного контроля – он потерял два кило живого веса. Куда делся этот вес – отдельный вопрос, но врачи наверняка знают ответ и на это, и на многие другие человеческие недоумения. Другое дело – нервы. Сколько Эрик сжег нервных клеток, не знает никто, но, судя по ощущениям, резервы были вычерпаны под ноль. Однако все это было неважно, пока он «протискивал» свой «нарвал» между многочисленными сциллами и харибдами гиперпространства, искаженного близостью к рудиментарным аномалиям пространственно-временного континуума. А потом, когда он уже выскочил в точке выхода, ему и в голову не пришло поэтапно вспоминать свой зачетный слалом в нигде и никогда несвязанного топологического пространства. Живой, и слава богу! А времени и сил на пустяки как не было, так и нет. Первым делом осмотреться, – но, к счастью, очевидной угрозы поблизости не обнаружилось, – затем определиться с координатами «окна» и, наконец, запустить пробойный маяк. Маяк заработал сразу, и, учитывая синхронизацию временных потоков почти во всех секторах вселенной, первые крейсера его собственной эскадры появились в пункте «Зет» всего через семь минут. Но противнику, к счастью, было не до них. В то же самое время, когда эскадра Эрика совершала переход, адмирал Вюгер выполнял отвлекающий маневр: девять беспилотных кораблей-брандеров один за другим с интервалом всего в две минуты вошли в основное «окно перехода» и тем самым не только вскрыли устроенную бёза засаду, но и отвлекли внимание противника от находившейся совсем неподалеку – разумеется, имея в виду космические масштабы – зоны перехода 37-й эскадры.
Ну, а потом был бой, и Эрик сполна выполнил все взятые на себя обязательства, атаковав флотилию бёза, обозначенную в планах как А3, сразу с нескольких направлений. Атака удалась. В ней проявились и элемент неожиданности, – хотя сказать, что Эрик застал противника со спущенными штанами, было бы большим преувеличением, – и выучка, и непоколебимое упорство в достижении цели. Бой длился почти четыре часа, – поскольку бёза защищались яростно и небезуспешно, – но поле боя все-таки осталось за 37-й эскадрой. Однако это был отнюдь не конец сражения. Обе стороны – и бёза, и люди – маневрировали, наступали и отступали, чтобы снова контратаковать, несли потери, вводили в бой подкрепления и последние резервы, но не желали уступить поле боя врагу.
И все это время – практически тридцать семь часов за малым исключением – Эрик раз за разом оказывался под огнем. От залпов импульсных орудий палуба не то что ходила ходуном, временами ее словно бы бросало в озноб. Пуски тяжелых противокорабельных ракет заставляли вздрагивать и корпус огромного крейсера, и всех находившихся на нем членов экипажа. От перегрузки энергонакопителей и бортовых реакторов временами во внутренних сетях корабля исчезало электричество, и отсеки, в которых размещались боевые посты, погружались в полумрак, едва подсвеченный включавшимися автоматически аварийными лампами. В жилых отсеках за ненадобностью было выключено не только освещение, но и климатизаторы. Камбуз, симуляторы и прочая дребедень были выключены в интересах экономии энергии и заблокированы в интересах безопасности. Люди часами не поднимали лицевых щитков своих шлемов, закрывшись внутри герметичной боевой брони. Не ходили по-человечески в туалет. Не мылись, не отдыхали и, разумеется, не спали. Весь их рацион состоял из витаминизированной и обогащенной минералами, микроэлементами и глюкозой воды, высококалорийных энергетических батончиков и боевых биостимуляторов, от которых едва не вскипала кровь. Эрик время от времени – если вдруг случалась пауза – пил кофе, но это единственное, что он мог себе позволить. Есть он не мог вовсе – в горло не лезли даже эти гребаные батончики из прессованных гранул, – а вместо обычного допинга принимал внутривенно боевую нейрохимию холодянского розлива.
Казалось, бой не закончится никогда. Система Дзеты Мьёльнира полыхала. Корабли и космические крепости вели интенсивный огонь, а Вюгер хотел от Эрика то того, то другого. «Атаковать!» – приказывал он. «Отступить!» «Прикрыть», «вклиниться», «стоять» или «перекрыть доступ». Великий кукловод управлял сражением, бросая в огонь эскадры, тактические группы и отдельные крейсера. Но временами, сообразно обстановке, Эрик принимал решения сам, и тогда – в рамках общей картины боя – 37-я эскадра маневрировала, «входила в клинч» или отрывалась от противника, «контратаковала» или держалась из последних сил. Вели огонь орудия, уходили к целям противокорабельные ракеты, артиллерийские автоматы и лазерные кластеры удерживали периметр, а Эрик руководил боем и, когда не оставалось другого выхода, брал управление крейсером на себя, подключаясь к боевым системам корабля через адаптивный интерфейс. Чаще всего это касалось одного лишь «Флибура», но пару раз – а на самом деле в куда большем количестве случаев – Эрик управлял сразу двумя-тремя кораблями. А однажды даже провел самостоятельно контрудар силами семи крейсеров.
В результате всех этих действий Эрик, как, впрочем, и все другие члены экипажа, был вымотан до последней возможности. Усталость была настолько сильной, что он перестал обращать внимание на второстепенные детали обстановки: на попадания в корпус крейсера, на пробитие бронестенок внутренней капсулы или разрушение надстроек. Медики уносили людей прямо с боевых постов. Раненых и убитых замещали вторые и третьи номера. Но крейсер был жив и вел бой. Единственная пауза, которую он мог себе позволить – это время на пополнение боеприпасов и смену энергостержней. Тот из кораблей, у которого подходил к концу боезапас, «выкрикивал» просьбу, и его тут же прикрывали, позволяя отойти в тыл, который порой был не более безопасен, чем фронт, и принять все необходимое с одного из трех вооруженных транспортов, находившихся в боевых порядках эскадры.
В общем, это был ад во плоти, но в конце концов это сражение – оно длилось долгих тридцать семь часов! – холодяне все-таки выиграли. Не сразу и не вдруг, но тем не менее победили. Впрочем, победа далась немалой кровью. Одна 37-я эскадра потеряла в бою до половины своего списочного состава. Адмирал Вюгер, ничего толком не объяснив, назвал случившееся «Сталинградом», и Эрику пришлось лезть в справочник по древней истории, чтобы понять, о чем адмирал ведет речь. Но когда он все-таки понял, то вынужден был согласиться: что-то