— Не представляю, где вы раздобыли эту информацию, мистер Шейн. Я определенно не сказал ничего…
— Беатрис рассказала, — холодно ответил ему Шейн. — И это, и многое другое, пока мы с ней прикончили бутылку виски в ее спальне после вашего отъезда.
Гастингс вздохнул и снял пенсне.
— Беатрис нельзя полностью доверять.
— Особенно если рядом выпивка или нечто, носящее брюки, — весело согласился Шейн. — Но она совершенно откровенно рассказала, что Эзра оставил все свое состояние Альберту… но не наследникам и правопреемникам Альберта, если тот умрет раньше. То есть если опустить юридическую терминологию, Хоули получат деньги, если Альберт умер раньше Эзры. Но, если он был жив в момент смерти своего дяди, он является законным наследником и все деньги достаются его бывшей жене.
— Ну… по существу это верно. — Казалось, что сорвавшееся с тонких губ Гастингса признание причиняет ему физическую боль.
— Я повторяю свой вопрос: кто-нибудь из них понимал эту ситуацию до того, как вы зачитали им завещание?
— Думаю, они были в курсе, что Эзра собирается оставить Альберту по крайней мере большую часть своего состояния, — осторожно ответил Гастингс.
— И им также было известно, что Альберт все завещал своей бывшей жене?
— Я допускаю, что они действительно об этом знали.
— Ну, тогда не надо быть гением, чтобы догадаться, что деньги они получат лишь в том случае, если Альберт умрет первым, и что им не достанется ни цента, если он прожил на плоту пять дней.
— Это может быть очевидным для вас или для меня, мистер Шейн, поскольку мы хорошо разбираемся в юриспруденции. Но я совсем не уверен, что они смогли бы сами рассуждать так логично в создавшейся ситуации. На самом деле сегодня утром у меня сложилось четкое впечатление, что никто из них не осознавал значения даты смерти Альберта, пока я им этого не объяснил.
— Беатрис говорила, что вы мастер на всякие объяснения, — как бы невзначай бросил Шейн.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, например, что Эзра присвоил все деньги своего брата, с которым у него было общее дело.
Гастингс брезгливо поджал губы.
— Тут не было ничего противозаконного. Абель Хоули был непрактичным человеком и никудышным бизнесменом. Он неудачно вложил деньги и потерял свою долю семейного состояния, в то время как Эзра постепенно и с умом приумножил свою.
— И с момента смерти своего мужа Сара Хоули целиком зависела от Эзры?
— Он был с ней более чем щедр, несмотря на то что по закону у него не было вообще никаких обязательств содержать семью брата.
— Этот запущенный старый дом вряд ли свидетельствует о большой щедрости миллионера.
— Не представляю, какое это может иметь отношение к обсуждаемому вопросу.
— А вот какое — действительно ли миссис Хоули и Беатрис останутся без средств к существованию, если деньги Эзры получит вдова Альберта?
— Практически… боюсь, что да.
— Есть ли вероятность того, что вдова благородно поделится с ними?
— Боюсь, что у меня нет возможности ответить на этот вопрос, мистер Шейн. Кстати, до сих пор еще нет твердых доказательств, что миссис Мередит унаследует эти деньги.
— Мередит? — нахмурился Шейн.
— После развода жена Альберта вышла замуж за некоего Мередита.
— Вы хотите сказать, что еще точно не установлено, сколько дней Альберт прожил после аварии самолета?
— Совершенно верно, мистер Шейн. Именно это я и хотел сказать.
— Есть двое оставшихся в живых после аварии. Они могли бы назвать точную дату, — размышлял вслух Шейн, наклонившись вперед, чтобы погасить сигарету в идеально чистой пепельнице на столе Гастингса.
— Совершенно верно. И если вам известно что-либо об их местонахождении, мне бы очень хотелось встретиться с ними.
— Плюс еще и дневник, который Грот вел на плоту, может точно указать день и час смерти Альберта, — продолжал Шейн, не обращая внимания на слова Гастингса.
— Какой дневник?
Шейн удивленно взглянул на него.
— Я думал, вы знаете, что Джаспер Грот вел дневник.
— Откуда?
— Разве о нем не писали в газетах?
— Мне не встретилось ни одного упоминания о подобном дневнике.
— Насколько я понимаю, «Дейли ньюс» купила права на его публикацию, — пожал плечами Шейн. — Они собираются напечатать отрывки из него.
Гастингс молчал, нервно крутя в руках пенсне, как будто переваривал эту новость.
— Если бы этого дневника не существовало, — рассудительно сказал Шейн, — предложение Беатрис разыскать двух очевидцев и подкупить их, чтобы они показали под присягой, что Альберт умер раньше своего дяди, было бы вполне обоснованным. Надо полагать, у вас аналогичное предложение, — небрежно закончил он.
— Что? Взятка?! Ничего подобного мне и в голову не приходило.
— Когда на кону пара миллионов, это имеет смысл, — возразил Шейн.
— Абсурд! Я бы и обсуждать это не стал.
— Так или иначе, но дневник — это камень преткновения, — признал Шейн. — Сам по себе он гораздо более весом, чем любые свидетельские показания. И пока он существует, говорить с Гротом или Каннингемом просто не имеет смысла.
— И где же находится означенный дневник? — требовательно спросил Гастингс.
— Кажется, этого никто не знает… наверняка. — Шейн задумался. — Если вчера вечером он взял его, когда отправился к Хоули…
— Нет никаких доказательств того, что он там был, — поспешно возразил Гастингс.
— Беатрис сказала, что она сама его пригласила.
— Но он не пришел в назначенное время.
— Это она так говорит, — спокойно согласился Шейн. — Вот почему так важно знать, представлял ли кто-нибудь из них вчера вечером, что точное время смерти Альберта может значить для них два миллиона долларов. И если да, то это могло бы объяснить, почему Грот так и не вернулся домой.
— Вы что, намекаете, что он был у Хоули и что он не вернулся домой? — возмутился Гастингс.
— Должен заметить, что за два миллиона долларов Беатрис вполне способна стукнуть по башке любого. Да и старая леди тоже, если судить по тому, как она себя ведет. Джеральд… не знаю. — Шейн медленно покачал головой, вспоминая появление мужа Беатрис в ее спальне.
— Уверяю вас, что все Хоули — люди в высшей степени порядочные.
Шейн усмехнулся.
— Мы оба знаем, — весело сказал он, — что Беатрис — пьяница и нимфоманка в придачу. И мне не надо напрягать свое воображение, чтобы представить себе, как старая леди размахивает своей тростью у кого-то над головой. Черт, само собой разумеется, — убедительно продолжал он, — что они должны до смерти ненавидеть бывшую жену Альберта. Как хладнокровно она развелась с ним, когда его забрали в армию. А сам он расстроился из-за этого?
— Альберт не делился со мной своими чувствами по поводу развода.
— Вы помогали ему составлять завещание в пользу его жены, если она даже разведется с ним и выйдет замуж повторно?
— Да, я.
— И вы не задали ему вопрос по поводу этого условия? — недоверчиво спросил Шейн.
— Как его поверенный, я точно следовал инструкциям. Итак, мистер Шейн, по-моему, мы уже обсудили все, что только можно. — Адвокат отодвинул свой стул и поднялся.
Шейн продолжал сидеть, положив ногу на ногу.
— Мы еще не говорили о Леоне Уоллесе, — сказал он.
— О ком?
— Вы слышали, как я спрашивал о нем миссис Хоули?
— Я смутно припоминаю, что вы называли это имя, — неохотно кивнул Гастингс. — Но я понятия не имею, кто он такой.
— Я уже говорил сегодня утром. Это садовник, которого они наняли год назад.
— У них нет садовника как минимум год, — возразил Гастингс.
— Это очевидно, если обратить внимание на состояние парка. Именно это меня и удивляет.
Гастингс решительно направился к двери.
— Вряд ли это может быть предметом обсуждения, — холодно произнес он.
Шейн не шелохнулся.
— Предметом обсуждения является необъяснимое исчезновение Леона Уоллеса около года назад.
Гастингс замер, уже положив руку на дверную ручку. Он стоял спиной к Шейну, но детектив видел, как все тело его одеревенело от напряжения.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к моим клиентам. По-моему, он просто был уволен из соображений экономии.
— Возможно, — кивнул Шейн и медленно поднялся. — Кто подал на развод — Альберт или его жена?
— Миссис Хоули начала бракоразводный процесс в Неваде.
— На каком основании?
— Видимо, психологическая несовместимость. — Гастингс толкнул дверь и повернулся, встревоженно глядя на Шейна. — Что ж, все точки над «и» расставлены. Не думаю, что можно получить что-либо полезное, если бередить старые раны.
— Возможно, вы правы, — согласился Шейн и вышел в приемную. Дверь за ним тут же громко захлопнулась.
Он уже подходил к выходу, когда в приемную вошли двое. Мужчина был высоким и бледным, с длинными, как у обезьяны, руками. Женщина — молодая и ухоженная — показалась Шейну еще более сексуальной во плоти, чем на свадебной фотографии мистера и миссис Хоули, которую Шейн видел этим утром в архиве «Ньюс».
— Привет, Джейк! — сказал Шейн. — Какие темные делишки могут быть у такого стряпчего, как ты, в приличной адвокатской конторе?
Джейк Симс невесело усмехнулся:
— Это я тебе могу задать такой вопрос, ищейка. Не хочешь ли ты сказать, что уважаемый адвокат Гастингс опустился до такой степени, что нанял тебя?
Шейн радостно улыбнулся ему в ответ.
— Может, представишь меня Мэти?
Она оценивающе изучала его, чуть склонив голову набок, и ее глаза без тени смущения говорили, что ей нравится то, что она видит.
— Кто это, Джейк?
— Это именно тот парень, от которого надо держаться подальше, — проворчал Джейк Симс. Он крепко схватил ее за руку и подтолкнул мимо Шейна к столу, за которым сидел маленький человечек. Она повернула голову к Шейну, не отводя от него глаз, и ее полные яркие губы сложились в маленький кружок — то ли в разочаровании, то ли в обещании.
— О’кей, миссис Мередит, — сказал Шейн. — Мы еще увидимся. — И вышел прежде, чем она успела ответить.