й тайне от всего мира совершили головокружительный технологический рывок…
– Совсем нет, мой фюрер, – ответил Гейдрих, – ничего подобного я не утверждал. Как стало известно моей службе, первоначально «демоны» и большевики действовали отдельно друг от друга, не имея между собой ни малейшей координации, и лишь потом стали налаживать какую-никакую связь. У нас имеется донесение из службы функабвера, утверждающее, что пилоты «демонов» вступали в радиопереговоры с экипажами эскортируемых ими большевистских бомбардировщиков на чистом русском языке.
– Так, – сказал Гитлер, – понятно то, что ничего не понятно. С одной стороны, пилоты «демонов», как вы утверждаете, разговаривают на чистом русском языке, с другой стороны, они не имеют никакого отношения к нашей цивилизации. Как это можно совместить в одном мозгу так, чтобы не сойти с ума?
– Мой фюрер, – тихо произнес Гейдрих, – чудовищные летные характеристики «демонов» и их вооружения позволяют им терзать наши «мессершмитты», «юнкерсы» и «хейнкели» с той же легкостью, с какой закованные в сталь конквистадоры Кортеса и Писарро побивали орды голых индейцев, вооруженных дубинами. И в тоже время у испанцев тоже были местные союзники – слабые и обиженные местные племена, которых они взяли к себе на службу, чтобы с их помощью побить сильных, а потом поработить всех. А что если «демоны» уже давно задумали это вторжение, заранее выбрали себе будущего союзника, чтобы победить малыми силами и тщательно подготовились к тому, чтобы выполнить свой план? Опять же если вспомнить Уэллса с его марсианами…
– Возможно, – сказал Гитлер, – это единственная здравая мысль за сегодняшний вечер. Возможно, ты и прав, и пришествие этих новых «марсиан» грозит нам ужасающими бедами и полным уничтожением, особенно если учесть большевистские символы, которые несут на себе их аппараты. Но, вероятно, тут есть и новые возможности…
Глаза Гитлера закатились в некоем подобии припадка, он вытянул перед собой правую руку с растопыренными пальцами и начал вещать:
– В будущем германского народа я вижу огромную империю, по сравнению с которой все, что существовало прежде, это не больше, чем мелкие крестьянские наделы. Я вижу красный флаг, развевающийся над планетой, и хоть я не вижу символов на этом флаге, но это однозначно не большевистский серп и молот… Прежде чем принимать окончательное решение, которое будет грозить нам гибелью или невиданным процветанием, мы должны узнать об этих «демонах» как можно больше. Кто они, откуда пришли к нам, как они выглядят и, самое главное, чего они хотят от немецкого народа и почему ведут с ним борьбу на истребление. Сделайте это, Рейнхард, и история возвеличит вас до небес…
Неожиданно Гитлер вышел из транса и, сильно ссутулившись, отвернулся к стене.
– А теперь оставьте меня все, кроме Рейнхарда, – буркнул он, – мне надо хорошенько обо всем подумать и обсудить с единственным человеком, которому я могу доверять.
30 июня 1941 года, поздний вечер, Ивацевичи.
Кровавое солнце наконец-то ушло за горизонт и израненную землю покрыли темно-синие вечерние сумерки. Уходил в прошлое жаркий во всех смыслах последний день июня сорок первого года. В горле першило от пороховой и тротиловой гари, на зубах отчаянно скрипел песок. Битва за Ивацевичи сего дня была выиграна советскими войсками. По крайней мере, несмотря на крайнюю настойчивость противника и ожесточенные бои, гремевшие здесь от рассвета до заката, позиция эта так и осталась за советскими войсками. Но обо всем по порядку.
Поняв, что рубеж, прикрытый рекой Гривдой, в направлении Слонима прорвать никак не получается, генерал Гудериан изменил направление главного удара и утром тридцатого числа обрушил основную мощь двух моторизованных корпусов на окопавшуюся в Ивацевичах механизированную группу генерала Борзилова. Правда, и советские войска все это время не сидели сложа руки. Поскольку в районе Слонима сражение в общих чертах было завершено, противник оттеснен за реку, а мосты подорваны, в течение ночи к Ивацевичам прибыли дополнительные силы. Первым в распоряжение генерала Борзилова поступил сводный тяжелый гаубичный полк на мехтяге, за ним сводный легкий артиллерийский полк и два также сводных стрелковых полка, собранных из мелких групп окруженцев.
Поэтому когда с первыми лучами солнца, из-за леса от поселка Майск загавкали германские гаубицы, им в ответ гулко и солидно рявкнули МЛ-20 сводного гаубичного полка – мол, уймитесь, здесь вам не тут. При этом применение планшета, опирающегося на спутниковую разведывательную сеть, опять принесло буквально чудодейственный результат. После получасовой дуэли немецкая артиллерия утухла и возникала потом только в отдельные короткие моменты, чтобы мгновенно заткнуться после первого же ответа. А что еще делать, когда немецкие снаряды по указаниям звукометристов летят «примерно туда» (если вообще долетают до позиций большевиков), а советские один за другим ложатся прямо на немецкие огневые, круша орудия, убивая и калеча артиллеристов. К тому же артиллерийские наблюдатели, которые должны корректировать огонь по наспех созданному рубежу обороны, как всегда в таких случаях, пали невинной жертвой расчетов тяжелых лазерных ружей, которые перестреляли их как рассевшихся по веткам глухарей.
Около восьми часов утра, когда солнце было уже высоко, Гудериан, поняв, что внятной артподготовки уже не получится, двинул вперед свой танковый клин. От излучины Гривды до опушки болотистого леса раскинулся прибрежный лужок шириной примерно в полкилометра. По лесу может пройти только пехота мелкими группами, но там засели веселые имперские егеря и злые советские бойцы из сибирских лесовиков, на ходу хватающие егерские ухватки и хитрости. А это значит, что войти в лес немецкие солдаты могут, а вот выйти обратно – нет. Туда пойдешь – обратно не вернешься, «барса кельмес» по-гиурски. После нескольких бесследно сгинувших без единого выстрела разведывательных групп в этот проклятый лес никто не совался, тем более что это такое буйное нагромождение деревьев ничуть не напоминало чистенькие и аккуратные немецкие леса.
Таким образом, немецкие танки с пехотой атаковали исключительно в узкой пятисотметровой полосе, где тут же подверглись обстрелу из тяжелых лазерных ружей и закопанных по самые башни легких танков БТ-5 и Т-26, прикрытых на позициях самодельными маскировочными сетями. Баллистика у 45-мм танковых пушек такая же, как и у противотанковых сорокопяток, к тому же в танковой башне расчет защищен броней от пуль и осколков. А с неба на эту полосу смерти редко сыпались фугасные снаряды крупных калибров и очень часто трехдюймовые шрапнели еще шестнадцатого года французской выделки. Танкам шрапнель как слону дробина, зато пехоту от брони они отсекают вполне успешно. И не только отсекают – не зря же в прошлую Великую войну русские трехдюймовки у германцев назывались «косой смерти».
Так до полудня были отбиты три самых свирепых атаки, в результате которых немцы добились только того, что повыбивали весь закопанный в землю советский бронехлам, да заставили своими сгоревшими и подбитыми коробками все подходы к советским окопам. Ну и еще во время последней атаки, выстрелив последние шрапнели, замолчал сводный легкий артиллерийский полк, превратившийся в обузу до тех пор, пока не найдут и не доставят снаряды для полковых орудий калибра 76-мм.
Теперь немецкая пехота могла между сгоревших железных коробок почти беспрепятственно подобраться к советским окопам, однако потери в живой силе и технике во время этих атак ужасали. В 18-й и 10-й танковых дивизиях, совокупно было потеряно и повреждено более ста пятидесяти танков, среди которых были почти все тяжелые T-IV, которые шли в авангарде танкового клина. Потери в живой силе тоже были значительными. Можно было считать, что во время этой атаки ранеными и убитыми немцы потеряли целый пехотный полк из четырех имевшихся на утро этого дня.
Даже если в результате последующих атак советскую оборону удастся прорвать, все равно можно констатировать, что и 46-й, и 47-й моторизованные корпуса в любом случае утратили пробивную способность. Остаток танкового парка, в основном легкого, не дает им никаких преимуществ перед аналогично вооруженными соединениями РККА. И тогда Гудериан пошел ва-банк, бросив в атаку помимо сильно потрепанных панцергренадерских частей 10-й и 18-й танковых дивизий еще и эсесовцев из дивизии «Дас Райх». Задача он ставил следующую – используя корпуса сгоревших танков как прикрытие, подобраться к советским окопам вплотную и броситься в штыки. Мол, большевиков немного, и спасает их только огневая мощь, а на коротком расстоянии их можно без труда растоптать.
Первую атаку, в которой эсесманы держались позади простых пехотных топтунов, бойцы генерала Борзилова отбили, хотя и с превеликим трудом. Но в пулеметах почти закончились патроны, даже в стрелковых цепях на одну винтовку осталось по одной обойме, так что следующая атака обещала стать последней. Утешало бойцов лишь то, что идти к святому Петру теперь можно было с гордо поднятой головой, в окружении целой толпы убитых врагов – это же гораздо лучше того положения, когда тебя убивают, а ты не можешь сделать ничего. Приготовились к последней сватке и бойцыцы штурмовой пехоты, относившиеся к этому делу философски. Если надо, значит надо; во славу Империи, за Родину, за Сталина – вперед… Во главе мотоброневого отряда приготовился к контратаке и генерал Борзилов, пусть почти нет снарядов и патронов, но есть броня и гусеницы, на которые можно намотать еще немало врагов.
И вот в самый решающий момент к Ивацевичам волчьим скоком (сто шагов шагом, сто шагов бегом) подошла дивизия бывших военнопленных генерала Степанова, которая по дороге разграбила немецкий склад трофейного вооружения. Правда, вооружиться парням удалось весьма условно, потому что на складе было все, кроме патронов. Но есть же штыки, приклады, саперные лопатки, наконец, а также руки, ноги, ножи и оскаленная в яростной гримасе ненависть. Сходу бросившись в схватку, вчерашние военнопленные буквально разметали эсэсманов по сторонам, заставив уцелевших спасаться бегством еще несколько километров. Чтобы духу их тут больше не было. Отличились и бойцыцы штурмовой пехоты, которые дрались яростно и с вдохновением, в результате чего оставили по себе очень страшную память у солдат вермахта.