– Потерпишь?
– Давай, а то умру, аж сердце заходится…
Холодная вода привела в чувство, и стало совсем легко и хорошо. Марина сползла вниз, на ступеньку у пола – здесь дышалось в разы легче:
– Ты парься сам, я тут полежу.
– Может, в предбанник пойдешь? Я сейчас еще парку поддам, совсем как в аду станет, – предупредил Женька, снова берясь за ковш.
– Ой, мы и так в аду все время, – отмахнулась она, закрывая глаза, – мне просто жалко от тебя уходить почему-то.
Женька отставил ковш, сел рядом с Мариной и вдруг, поддавшись какому-то нахлынувшему чувству, сгреб ее за волосы и подтянул к себе:
– Поцелуй меня.
Она приникла к его губам долгим поцелуем, чувствуя, что сейчас Хохлу не удастся попариться. Женька поднял ее, усадил себе на бедра и понес в предбанник, на ходу покрывая поцелуями шею и грудь.
– …когда ты устанешь от меня? – поинтересовалась Марина, поглаживая уткнувшегося ей в живот лицом Хохла. Он все еще тяжело дышал, и от его горячего дыхания по коже Марины бежали мурашки.
– Не говори ерунды. Я никогда не устану, это невозможно.
– Я на это очень рассчитываю, – сказала она серьезно.
– А ты? – вдруг спросил он, переворачиваясь на бок и подпирая голову кулаком. – Ты когда опять устанешь от меня настолько, что снова сбежишь к какому-нибудь мажору, а, Маринка?
Она задумчиво погладила его по щеке, улыбнулась загадочно:
– Все-то ты хочешь знать… а может быть, я сама этого не знаю, а? И потом – я не от тебя бегаю, неужели ты за столько лет еще не понял? Я от тебя не уйду и не ухожу, меня просто изнутри что-то толкает. Наверное, мне хочется видеть, что я интересна пока еще кому-то…
– Тебе никогда не будет достаточно меня одного?
– Вот как раз тебя мне иной раз даже многовато, – рассмеялась она, демонстрируя свежий синяк на груди.
– Ну, перестарался, как всегда, – хмыкнул Женька, дотрагиваясь до него пальцами, – правда, ты не особенно возражала. Могла бы остановить, если больно.
Марина обняла его и поцеловала в мокрую макушку:
– Ты сошел с ума. Как мне может быть больно, когда это твои руки, твои губы, а? Ты самый лучший, Женька. Я тебя очень люблю.
– Тогда – в ноги! – негромко приказал Хохол, и Марина вздрогнула – она так любила его таким, жестким, волевым и подчиняющим ее. Ей и в голову не приходило воспротивиться или отказаться, напротив – в такие моменты она готова была на все, только чтобы ему было хорошо.
Когда Хохол не смог сдержать рвущегося из груди крика и двумя руками вцепился ей в волосы, Коваль вдруг подумала, что на самом деле абсолютно счастлива с ним. Так, как мало кто бывает счастлив, наверное. И самое ужасное будет потерять это чувство, это ощущение.
– Ты удивительная, Маринка, – подняв ее с колен и усадив к себе, пробормотал Хохол, – я никогда не видел женщины лучше.
– Ты вообще мало что видел, родной. Но, может, оно и к лучшему, а? Сравнить не с чем, – улыбнулась она, прижимаясь к его широкой груди и замирая от какого-то острого чувства внутри себя. Ей казалось, что в этот момент они с Женькой стали еще ближе, если такое вообще возможно. Ей было невыразимо хорошо рядом с ним, спокойно и надежно. Эти изуродованные кисти умели не только ласкать, они могли защитить ее от любой опасности.
С утра Марина решила, что пора заниматься делами. После бани вчера она мгновенно уснула, и Хохол категорически запретил ее будить, когда приехал человек, добывший нужную ей информацию. Ворон, лежа в своей спальне, попробовал было возразить, но Женька уперся:
– Ты, Мишка, только о себе печешься. А она, между прочим, тоже головой хорошо приложилась, когда твоя курица взрыв в кафе организовала. Доктор вообще велел лежать, а она вон – катается, проблемы твои решает. Имей совесть, до утра ничего не прокиснет.
И Ворон, поворчав, согласился. Он понимал, что если Наковальня сляжет сейчас, а с ее прошлыми ранениями это запросто, то ему будет очень затруднительно вот так, лежа в постели, в одиночку разгребать проблемы.
Выспавшись и чувствуя себя совершенно отдохнувшей, Марина поднялась в спальню к Ворону и постучала.
– Входи, не заперто, – раздался Мишкин голос.
Он уже успел позавтракать, о чем свидетельствовал поднос на тумбочке и чашка кофе в здоровой руке.
– Ну что, как оно? – садясь в кресло, поинтересовалась Марина.
– Да как… зудит все, сил нет, – пожаловался Мишка, отставляя чашку. – Сама-то как?
– Ой, я тебя умоляю! – засмеялась она, перекидывая ногу на ногу. – Как старик со старухой – ну чего, где ломит, как давление? Противно.
– Ты не темни, – посуровел Ворон, – Хохол сказал – ты головой вложилась, сотрясение.
– Что – первое или последнее? Переживу как-нибудь, – отмахнулась Марина, – ты лучше скажи, чего твой гонец вчера принес? Есть что дельное?
– Есть. Обшарили они весь город, чуть не в канализацию лазили, но нашли что-то похожее. Пацан молодой, с каким-то футляром, остановился в гостинице «Уют» – знаешь, где это?
– Откуда? Тут все так поменялось, что я уже улиц не узнаю, а ты хочешь, чтобы отели по названиям помнила.
– Ну, не суть – Леон в курсе, покажет. Думаю, что это тот, кто нам нужен. Живет там уже дней пять, все время один, и пару раз выходил из гостиницы с этим футляром. Мы там горничную прикормили, она обещала помочь.
– Быстро ты обернулся, молодец. Тогда я сегодня туда и наведаюсь, пожалуй.
– Одна не вздумай – Леона возьми и еще кого из пацанов, пусть он решит.
– Да разберемся, – фыркнула Марина, доставая сигареты, – я ж не маленькая – в одну калитку переться туда, где снайпер засел.
– Ну да, ну да, – согласно кивнул Мишка, – да и Хохол присмотрит. Слушай, ну он у тебя кремень. Вчера говорю – буди, приехал человек, а он ни в какую – мол, до завтра не прокиснет то, что человек твой привез. Бережет.
– Я у него одна, – с усмешкой бросила Коваль, – если меня не беречь – вообще никого не останется. Да и привык он за столько лет, что меня с моим характером иной раз притормаживать нужно.
– И чего – получается?
– Ну, как видишь.
– Стареешь ты, Наковальня. Раньше-то хрен тебе по деревне, что Хохол сказал, а теперь…
– А теперь и ты моложе не сделался. Даже вон телка твоя и то на тебя же поперла, – ехидно заметила Марина, и Мишка пригорюнился:
– И не говори! И чего ей, стерве, не хватало? Блямбы в паспорте? Дура! Что это меняет?
– Да в принципе ничего. Но ей, видно, статуса хотелось – в такие годы и все любовница, а замуж не берут.
– Ну, теперь и этого не увидит.
– Не боишься?
– Чего? Я таких еще пучок надергаю, а то и лучше. А ей уже и билет купили – в один конец.
Марина с интересом уставилась на Ворона. Она не сомневалась, что он накажет Ксению, но вот как? Вряд ли станет марать руки ее кровью, но что-то мерзкое однозначно выкинет, она его неплохо знала. В ответ на застывший в ее глазах вопрос Мишка хмуро улыбнулся:
– Ты не думай, я ее мочить не стану – на фиг? Рожу вот попортили ей пацаны, это да. И поедет в Воркуту жить, я ей там квартиру куплю. Пока будет поездом трястись, там уж все приготовят – живи и радуйся, что вообще живешь.
– Злой ты, Мишаня, – вздохнула Марина.
– Ну, ты у нас ангел с крылышками! – отрезал он. – Не будет такого, чтобы мной баба командовала! И этой урок на всю жизнь.
– Учитель нашелся…
– Ладно, заканчивай, – жестко велел Мишка, которому этот разговор явно перестал нравиться, – не твое это дело. Я ж тебе советов не даю.
– Так и я вроде как не советую, – улыбнулась она примирительно и встала. – Все, Мишаня, поехали мы, пока утро. Раньше сядешь… и все такое.
– Ты смотри там, аккуратнее, – буркнул он.
– Ради тебя постараюсь. – Марина от двери послала Ворону воздушный поцелуй, вышла в коридор и заорала: – Джек, Леон, собирайтесь, мы уезжаем!
Хохол, сидевший в кресле в просторном холле второго этажа, поморщился:
– Ну, что ты кричишь? Одевайся иди, Леон уже с раннего утра тачку под парами держит, Ворон так и сказал, что ты сразу метнешься. Готовы мы, тебя только и ждем.
Она подошла к мужу вплотную, наклонилась и поцеловала:
– Ты самый лучший, знаешь?
– Куда уж лучше-то…
– Вот именно – некуда. Все, пять минут – и я в машине.
Леон решил никого больше с собой не брать, рассудив, что вдвоем с Женькой они вполне справятся сами.
– Там вроде не Геракл, так – пацаненок, поди-ка, не поломает нас по одному.
– Ты смотри, чтобы он не успел за винтовку схватиться или еще за что, а то вот тогда-то и попрыгаем все, – насмешливо предостерегла Марина с заднего сиденья, – такие, знаешь, непредсказуемые бывают. Не забывай, что он на родного отца попер в свое время, а это тоже…
– Да ну – при чем тут отец его.
– Как смотреть. Нужно очень сильно ненавидеть человека, чтобы решиться оружие на него поднять, зная, что он тебе по крови свой.
– Твоему племяшу это не помешало, – буркнул Хохол и осекся, поняв, что сморозил лишнее, но, к счастью, Леон увлекся обгоном и не услышал. Марина сделала большие глаза, и Женька виновато кивнул, глядя в зеркало заднего вида.
В маленькой гостинице было как-то пусто и очень серо. Старые ковровые дорожки на полу, темные стены, выкрашенные до половины снизу темно-зеленой краской, обшарпанный потолок.
– Это ж почем тут апартаменты? – негромко спросил Хохол, брезгливо осматриваясь.
– Рублей двести в сутки, – ответил Леон. – Это вообще не гостиница, а что-то типа кемпинга для дальнобойщиков, потому и стоит на выезде. На заднем дворе у них автосервис, там фуры паркуют обычно.
– Жесть вообще, – пробормотал Женька, и Марина фыркнула:
– Избаловался ты в забугряндиях, забыл, как люди-то на родине мыкаются.
– Да лучше б мне этого и не вспоминать, – с намеком ответил Хохол, давая понять, что это по ее инициативе они снова в России.
– Вот номер, – шепотом сказал Леон, остановившись перед дверью в самом конце коридора.
Хохол на цыпочках подошел к соседней двери и приложился ухом.