Замечания посыпались со всех сторон, и в мгновение ока гостиная превратилась в место оживленных дебатов между сторонницами брака Элизабет и Николаса и его противницами. Ни одна тетушка или кузина не упустила возможности высказать свое мнение, не слушая никого другого, и в гостиной стоял сплошной гул голосов.
— Я нахожу это весьма забавным, — высказалась Элизабет с самым мрачным видом. — Каждая из присутствующих здесь женщин считает, что именно она знает, как мне следует жить. Вы не можете остановить их, мама?
— Что ты, милая, ведь они так славно проводят время! — Герцогиня окинула взглядом гостиную и усмехнулась. — Смею сказать, что ты устроила для членов нашей семьи самое замечательное в их жизни рождественское чаепитие. Нет ничего увлекательнее на свете, чем обсуждать, как должен жить тот или иной человек.
Элизабет вздохнула:
— Да, я представляю, но…
— И я подозреваю, что развлечение только начинается.
Мать легонько толкнула Элизабет и кивком указала на дверь.
Николас стоял в дверном проеме и со слегка насмешливой улыбкой наблюдал за женщинами семейства Эффингтон. Встретив взгляд Элизабет, он улыбнулся ей.
«Я люблю тебя, любил и уверен, что никогда не переставал тебя любить».
Мать наклонилась и, понизив голос настолько, чтобы ее услышала только дочь, сказала:
— Брак — это не всегда увлекательное приключение, моя девочка. — Герцогиня смотрела дочери в глаза так, будто понимала, что ее брак с Чарлзом не был таким совершенным, каким казался. — Но брак с тем, кого ты любишь, может оказаться величайшим из приключений. — Она повернулась лицом к двери и повысила голос: — Сэр Николас, как чудесно видеть вас снова.
Николас направился к ним. Гомон голосов в комнате тотчас утих, и все взгляды обратились на высокого, красивого мужчину — рыцаря! — устремившегося к Элизабет. Теперь ей было особенно ясно, почему столь многие из ее родственниц считают, что она сделает глупость, если упустит его.
— Ваша милость. — Николас поцеловал руку герцогине, бережно и почтительно поднеся ее к губам. — Вы, как всегда, прекрасно выглядите.
— Очень хорошо, сэр Николас. У вас много общего с моим сыном. Подозреваю, что вы сообща учились хорошим манерам в юности.
Николас рассмеялся:
— Только ради того, чтобы вы могли нами гордиться, ваша милость.
— Я и горжусь вами обоими.
— Для меня это очень много значит, мэм.
— Я подозреваю, что вы сюда явились не просто со светским визитом.
— Не вполне. — Николас улыбнулся Элизабет быстрой и решительно нахальной улыбкой, но ее это, как ни странно, ничуть не обеспокоило. — Я должен, однако, извиниться за опоздание. Оно, увы, было неизбежным.
Он повернулся к двери и кивнул. И тотчас в гостиную промаршировала шеренга официантов от «Фортнума и Мейсона», каждый с подносом.
— Бог мой, — пробормотала герцогиня.
— Хорошо сделано, сэр Николас, — одобрила Жюль. — Очень хорошо.
На подносах были тонкие ломтики утятины в тесте, салат из омаров, нарезанное кусочками мясо куропаток и трюфели в желе. На других подносах возвышались сложенные горкой изысканные пирожные, бисквиты и фигурный шоколад, а также свежие ягоды, безумно дорогие в это время года.
— Я услышал о дилемме леди Лэнгли, — начал Николас, потом откашлялся и продолжил: — и подумал, что мог бы оказать посильную помощь.
— Это и в самом деле посильная помощь, если учесть… — начала Элизабет, но ее перебила герцогиня:
Я думаю, это замечательно. Вы очень заботливы. К тому же это красиво подано. — Она ласково улыбнулась Николасу, который проявил корректность хотя бы в том, что не изображал самодовольство. — А ведь я была бы готова пари держать, причем на крупную сумму, что ни один джентльмен не имеет представления о том, что следует подавать на приемах для дам.
— Не могу принять всю честь на себя — мне была оказана всяческая помощь при неограниченных средствах. То и другое сотворило настоящие чудеса за самый короткий срок. Мне было бы крайне грустно, если бы ваш рождественский чай не удался.
Герцогиня поблагодарила сэра Николаса еще раз и обратилась к младшей дочери:
— Идем попробуем лакомства, доставленные стараниями сэра Николаса, пока там есть что пробовать. На Святках у всех разыгрывается неимоверный аппетит, и я тоже в числе тех, кто грешит чревоугодием.
Николас усмехнулся, но мудро придержал язык. Герцогиня кивнула и вместе с младшей дочерью присоединилась к остальным гостям. Николас подошел к Элизабет и окинул взором дело рук своих.
— Ну что? Выдержал ли я испытание?
Он был вправе иметь самодовольный вид: гостиную оглашали восторженные охи и ахи, пир шел горой.
— Бесспорно. —Ну и?
— И что?
— Я полагаю, вполне уместны были бы слова благодарности. Нечто в этом роде.
— Я очень признательна. Вернее, была бы признательна, если бы вы не наложили арест на мои счета просто ради того, чтобы показать свою власть.
Лиззи изобразила самую сладкую улыбочку. Ответная улыбка Николаса выглядела не менее сладкой.
— Это был прямой ответ на вашу попытку создать превратное представление о вашем характере при помощи лишенных всякого смысла трат.
— Они разговаривают так, будто давно поженились, — прозвучала реплика одной из теток.
Элизабет опять не заметила, как в гостиной воцарилась тишина. Лицо у нее вспыхнуло огнем. Николас наклонился к ней со словами:
— Я бы сказал, что это становится неотвратимым. Она увидела в его темных глазах радость и что-то еще, более глубокое, более важное… вечное.
И леди в комнате и сама комната как бы исчезли, остались только его глаза и гулкие удары ее сердца. В эту минуту Элизабет подчинилась тому, что было и вправду неотвратимым и единственно верным. Впервые за десять лет она всей душой поняла, что любила его тогда, любит теперь и не перестанет любить никогда. Он всегда был ее судьбой. Ее великой страстью.
— Вероятно, есть вещи, которым быть суждено, — проговорила она и увидела, как темные глаза Николаса загорелись радостным изумлением. Казалось, он готов заключить ее в объятия, но он только поднес к губам ее руку и произнес так, чтобы слышала она и никто больше:
— Прошу вас отужинать сегодня со мной, леди Лэнгли. Где-нибудь в половине девятого, если это удобно для вас.
Этот ужин… Элизабет понимала, что он будет началом того, чему быть суждено. Великой страсти. Великого безумия.
— Лучше не придумаешь, сэр Николас, — мягко ответила она.
— Не могу разобрать ни слова, — донеслось с некоторого расстояния бормотание одной из кузин. — О чем это они говорят?
— Не имею представления, — послышался чей-то ответ. — Но судя по выражению их лиц, пари держу, о чем-то хорошем.
Николас улыбнулся Элизабет, а она рассмеялась; ей было безразлично, кто и что об этом подумает.
— В таком случае до вечера, — сказал он, отпустил ее руку и обратился к герцогине: — Мне пора идти, ваша милость.
— Разве вы не присоединитесь к нам? — В глазах у матери промелькнула веселая искорка. — За чаем?
— Думаю, мне этого делать не следует. У вас поистине примечательное собрание гостей. Боюсь, я выглядел бы волком, пробравшимся в стадо ягнят.
— Николас, вы просто восхитительны. — Герцогиня рассмеялась. — Сказать по правде, это был бы не совсем обыкновенный случай — присутствие в стаде волка, который боится ягнят.
— Вы попали в точку, мэм. — Николас повернулся к дамам и отвесил общий весьма почтительный поклон. — Леди, примите мои поздравления с началом сезона и пошли вам Бог веселые Святки.
— Увидим мы вас на рождественском балу Эффингтонов? — спросила герцогиня.
— Я не пропущу его ни за что в мире. Всего доброго, ваша милость. — Николас повернулся к Элизабет: — Всего доброго, леди Лэнгли.
— Всего доброго, сэр Николас, — сдержанно попрощалась Элизабет, у которой внутри все дрожало от предвкушения событий сегодняшнего вечера.
Николас направился к двери. Элизабет смотрела ему вслед. К нему же были прикованы взгляды всех дам, которые вполголоса судили и рядили о том, как обаятелен, внимателен и заботлив сэр Николас.
— Любопытно, кто ему помогал, — послышался у Элизабет за спиной голос Жюль.
— Разумеется, люди «Фортнума и Мейсона», но это не имеет особого значения, — заметила герцогиня. — Самое главное, что он пришел на помощь Элизабет, показав себя с хорошей стороны.
Глава 16
Ник откинулся на спинку кресла, в котором сидел за письменным столом, и невидящим взглядом уставился на дверь библиотеки.
Что, черт побери, ему с этим делать?
Он машинально побарабанил пальцами по крышке стола. Элизабет настаивала на искренности между ними, но искренность — понятие расплывчатое и ускользающее, подверженное чисто личностной интерпретации. Какого рода искренность Лиззи имела в виду? Хотела ли она что-то узнать о его прошлом? Но прошлое есть прошлое, и его откровенность по этому поводу может причинить ей боль, и даже глубокую боль.
Что, если — при всяческом уважении к искренности как таковой — скрыть от нее это? Могут ли они с Элизабет начинать совместную жизнь, имея друг от друга тайны.
Он посмотрел на венские часы на каминной полке. Помещенная в нижней части часов забавная механическая игрушка — движущаяся фигурка сапожника, который своим молоточком отбивал секунды, — обычно вызывала улыбку у Николаса, но сейчас его интересовало только время. У него оставалось больше часа до приезда Элизабет. Более чем достаточно времени, чтобы переодеться к ужину, но слишком мало, чтобы все-таки найти ответ на мучивший его вопрос.
Проклятие, ответа, кажется, не существует. Во всяком случае, удовлетворительного ответа. Ник испустил долгий тяжелый вздох. Давно уже он не чувствовал себя до такой степени неуверенным. Да, любовь, вне всякого сомнения, дело тяжкое. Она туманит голову и лишает возможности мыслить хоть сколько-нибудь рационально.
Он не знал, как ей сказать, но понимал, что если умолчит, а она выяснит все сама, то не поверит, что он всего лишь хотел защитить ее. И не простит никогда.