— Ну что вы ко мне пристали? — сапер попытался разыграть сцену обиженного. — За кого принимаете? Как разговариваете? Да я с первого дня на войне. Собственную кровь проливал… Боевую награду имею… — Тут он даже театрально выпятил грудь, на которой, сияя золотом и эмалью, красовался орден боевого Красного Знамени.
— Снимите с него… Сейчас же, — распорядился Борцов, обращаясь к начальнику заставы. — Ему нацепили немцы, сорвав с погибшего героя. В абвере таких наград целая коллекция, мародеры потрудились прямо на поле боя… Верно я говорю? — вопрос этот относился уже к власовцу.
Эффекта, на которой тот рассчитывал, не получилось, и потому лучше было промолчать. Не осмелился он хоть что-либо сказать пограничникам о не спускающем с него глаз майоре. Тем более что тот вскоре сам заговорил:
— Где были завербованы?
— В Летцене. Там находилась часть русской освободительной армии.
— Освободительной? — вспыхнул майор. — Это вы-то освободители? Подняли белый флаг, сдались врагу без боя, целой армией вместе со своим командующим сдались. Настоящие освободители должны были потом восстанавливать линию фронта и не где-нибудь, а под Ленинградом. И они это сделали ценой своей крови и жизней. Вот кто освободители. А вы презренный трус и предатель. Да как вы посмели ступить на русскую землю, тем более снова в роли предателя… Куда же держали путь?
— В расположение 22-й гвардейской армии.
— Небось и на приличную должность? Как по легенде? Шеф не поскупился?
— Начальником штаба инженерного полка.
— А откуда у вас транспорт? Может, перемахнули на нем через линию фронта?
— Фронт я пересек один, на бомбардировщике, — выжал из себя власовец. — Сбросили западнее Витебска, приземлился в лесу, на поляне. Парашют спрятал в кустах, сам выбрался на дорогу. На мое счастье подвернулся мотоцикл.
— Где же его хозяин? Прикончили?
— Нет, только оглушил. Оттащил в сторону, а сам завел эту коляску и в лес. Тут-то и напоролся на пограничников.
— Все?
— Так точно.
— Нет, не все. Далеко не все и не так точно… Хватит вам юлить, пора бы и о собственной шкуре подумать. Наверное, уже сообразил, что мы хоть и побывали в одном гнезде, но пути очень даже разные. Вот досмотрят коляску, запоешь по-иному.
В этот момент послышался голос Самородова. Прозвучал он уверенно.
— Товарищ майор, тайное становится явным. Прошу взглянуть лично.
При подходе Борцова он решительным движением сбросил с коляски грязный запылившийся брезент.
— Смотрите, сколько вещдоков!
В коляске мотоцикла лежали аккуратно сложенные портативный радиопередатчик, рация, два комплекта сухих аккумуляторных батарей, пара ручных гранат и толовая шашка. Отдельно, в пакете из плотной оберточной бумаги, был завернут комплект армейского обмундирования.
— Новенькое, как с иголочки, — пояснил начальник заставы, срывая обертку. — Судя по добротному трико и звездочкам на погонах, большому чину предназначено. Не для себя вез, сам еще не дорос до полковника.
— А мы у него сейчас спросим, — сказал Борцов, возвращаясь к лазутчику, который, потупив голову, искоса наблюдал за происходящим. — Теперь-то он не будет сказочки нам рассказывать. Так, гражданин Шилов?
— Смотря, о чем спросите, — невнятно пробормотал в ответ задержанный.
— Обо всем, что найдем нужным, — твердо пообещал Борцов. — Вы зачем пожаловали сюда? С каким заданием? О чем должны были радировать своему шефу?
— Меня инструктировал лично майор фон Баркель.
— Именно его я имею в виду.
— Он сказал, будто под Витебском разбита одна дивизия вермахта.
— Допустим, не одна… Что дальше?
— Вся несуществующая больше дивизия его, конечно, не интересует. Крайне важно разузнать судьбу одного из отделов ее штаба. Шеф имел в виду судьбу отдела «Один-Ц». Полагаю, вы знаете, о каком отделе идет речь.
— Верно полагаете. Что дальше?
— До абвера дошел слух, что часть сотрудников этого отдела уцелела. Более того: вместе со своим начальником они укрылись в здешних лесах. Я послан разыскать этих офицеров и установить между ними и шефом радиосвязь.
— Имя начальника отдела «Один-Ц»?
— Полковник Манфред Броднер.
Это имя контрразведчик однажды уже слышал. Явился как-то к начальнику абверкоманды со стопкой изготовленных для агентуры документов, а в это время у него находился гауптман Шустер, помощник шефа. Окончанием их разговора была фраза: «На первых порах вам поможет полковник Броднер, он будет поставлен в курс дела». Вскоре гауптман отправился на задание, и в команде с того дня он не появлялся.
— Ваш шеф, пожалуй, не случайно проявляет такую заботу о Броднере. С чего бы это?
— Не могу знать. Вероятно, есть общий интерес.
— Не могу… Вероятно… — недовольно, дразняще повторил Борцов. — Что за формулировки? Разве вас не учили уставному языку? Небось своим хозяевам отвечали иначе. Они вашу персону вон как возвеличили. Капитан! Да не какой-нибудь армии, а Красной!… Так вот, эрзац-капитан, давайте отвечать на мои вопросы без дураков.
— Что ж, спрашивайте.
— Итак, вам приказано разыскать полковника Броднера. Он что, здесь дожидается вас? Выглядывает из-за каждого дерева? Баркель поставил его в известность?
— Обещал. Но связь с ним неустойчива.
— А как же тогда? Шеф хоть адресок его дал?
— Приказано курсировать северо-западнее Витебска по лесным дорогам. Встретятся немцы — спросить о судьбе штаба дивизии.
— Искать иголку в стогу сена?
— Вроде того, — власовец состроил на губах подобие усмешки.
— Да, вам не позавидуешь, — с нарочитым сочувствием произнес Борцов. — Леса здесь, сами видите, какие… Бескрайние, дремучие… Да и зверье водится… По силам ли одному такая задача? Пожалуй, лучше будет если этим займутся пограничники. Как, товарищ капитан?
— Постараемся решить и эту задачу, товарищ майор.
Лазутчик озабоченно поскреб в затылке, покрытом копной грязных, спутавшихся волос, с тревогой спросил:
— А я? Что со мной будет, гражданин майор?
— Ах, вас, оказывается, взволновала своя судьба… Не слишком ли поздно? Не в конце лета сорок первого? И не здесь, а еще под Ленинградом?… Мы отправим вас в Витебск, разумеется в сопровождении пограничников.
— А там что?
— А там займутся вами компетентные органы.
Глава вторая
Доставить «парашютиста» в штаб полка с последующей пересылкой его в Москву было поручено двум бывалым, участвовавшим не в одной боевой операции пограничникам сержанту Корнееву и ефрейтору Опаре. Начальник заставы уединился с ними в своей палатке и провел обстоятельный инструктаж. Ехать предстояло на том же трофейном мотоцикле, а путь был хоть и недалекий, но опасный. Участок леса, еще не прочесанный после боев, следовало объехать стороной. На поворотах узкой, не просматриваемой дороги, соблюдать повышенную осторожность — возможны засады. Словом, ехать так, чтобы и подопечного в сохранности доставить и самим возвратиться в полной сохранности.
— Пока це для нас задача-минимум, — сказал Опара как всегда с каким-то подтекстом.
— А задача-максимум? Когда-нибудь может быть такая? — поинтересовался сержант.
— Чого ж не може. Для нас вона и зараз имеется.
— Какая же она из себя? Вы бы, товарищ ефрейтор, пояснили.
— Яка? Очень даже ясная. Скорее до границы дойти, та ридну заставу побачить.
— Что теперь там побачишь, — вздохнул сержант. — Развалины?
На эту тему они могли бы распространяться долго, что уже случалось и не однажды, но сейчас поторапливали обстоятельства. До отъезда нужно было проверить, а то и почистить оружие, после учебных стрельб пополнить диск патронами, на всякий случай взять у старшины Кирдищева запасной. Следовало бы и мотоциклу устроить техосмотр, все-таки чужой. К счастью, последняя забота неожиданно отпала: гость из Москвы предоставил им свою «эмку» вместе с водителем. Так-то было совсем хорошо. В салоне машины власовца можно провезти незаметно. Что касается его вещественных улик, то их необходимо переместить в багажник машины.
В путь отправились лишь после того, как майор Борцов вручил Корнееву пакет, украшенный по всем углам сургучными печатями.
— Вручить под расписку… Непременно, — наказал он, пожелав пограничникам удачного пути.
Явившийся провожать начальник заставы добавил, взглянув на часы:
— Будем ждать вас к четырнадцати ноль-ноль.
Он имел привычку, отправляя подчиненных на задание, вычислять время с точностью до минуты. Такой порядок капитан Самородов завел давно, еще до войны, когда командовал погранзаставой. Свою должность он считал главнейшей в погранвойсках и любую попытку выдвинуть его куда-нибудь повыше, скажем, в штаб отряда, отклонял сходу…
Итак, до возвращения конвоя было целых три часа. На что их употребить? Проческой леса застава занималась с раннего рассвета. Улов на этот раз оказался в общем-то скромный, прежде захватывали и побольше, главным образом гитлеровских вояк. Были вояками, а превратились в бродяжек. Рыскают по лесам сотнями — оборвавшиеся, проголодавшие. Но с оружием еще не расстаются, надеются пробиться к линии фронта, пополнить свои потрепанные части… Так что работы пограничникам хватает. На отдых, на боевую подготовку (а ею занимались почти ежедневно) времени оставалось немного. Возвратятся с прочески, подкрепятся на кухне, малость вздремнут под тенистыми деревьями и за дело. Больше всего времени уделяют боевой подготовке, особенно огневой. Тут старшина Кирдищев неутомим. Огневая — его конек, дал начальнику заставы слово каждого солдата сделать снайпером. Из любого положения — стоя, с колена, лежа, на ходу — пограничник должен стрелять без промаха. Иначе нельзя. Вот и сегодня, едва проводили конвой, скомандовал «заставе приступить к занятиям». Конечно, распорядок дня нарушен из-за того парашютиста. Погонялись за чертом, да и пострелять пришлось, били, правда, в этот раз мимо цели. Живым нужен был. Обезоружили, руки скрутили… Наша сволочь!