писем, догнавших меня за границей. Прежде, чем вы прочтёте его, я хотел бы прояснить некоторые детали… В начале нашего столетия я имел небольшую фирму в Сан-Франциско, торговавшую лесом. Бизнес приносил очень скромный доход, и я решил заняться строительством. Дело наладилось, но ранним утром восемнадцатого апреля 1906 года случилось землетрясение, а потом и пожар. Город был превращён в руины. Но, как говорит один мой знакомый: «Плоха та буря, что не приносит чужого добра». Через своего знакомого в муниципалитете я получил несколько выгодных подрядов. Всего через три года после катастрофы в городе разными строительными компаниями, в том числе и моей, было построено более двадцати тысяч зданий. Доход у меня был приличный, и в год проведения всемирной выставки «Панама-Пасифик» я купил банк, переименовав его в честь себя «San Francisco JBank». Согласитесь, неплохо придумал – JBank, то есть банк Джозефа Баркли (Joseph Barkley). Буквально за несколько лет моя жизнь изменилась настолько, что я перестал смотреть на цены в магазинах. Возможно, для кого-то это предел мечтаний, но не для меня. Перед самой войной я перебрался в Нью-Йорк. И там тоже купил банк. Теперь к названию я добавил окончание «s», то есть множественное число. И по всей стране стали возникать отделения «San Francisco JBanks». Так из строителя я превратился в финансиста. Потом я неплохо заработал на кредитах для военных поставок. Но и войны, как и землетрясения, когда-то заканчиваются. В мае этого года некий господин открыл золотой вклад в моём банке. Банковская тайна была соблюдена. Однако не прошло и двух недель, как один щелкопёр из бульварной газетёнки «Сан-Франциско Дейли Репорт» написал на меня пасквиль. В нём говорилось, что золото прибыло контрабандой из Владивостока на американском судне, и якобы я, закрыв на это глаза, его принял. Там утверждалось, что на самом деле, это часть русского золотого запаса, украденного Чехословацким корпусом у русского адмирала Колчака. Действительно, на слитках стояло клеймо Российской Империи, и я не стал докапываться, у какого банка он их приобрёл, а просто предложил свою цену за благородный металл. Я ведь не обязан спрашивать у клиента откуда он прибыл в США, хотя по паспорту он был гражданином Чехословакии. К тому же, для того, чтобы открыть банковский счёт в США не обязательно быть гражданином нашей страны. Появление этого клеветнического материала никак не отразилось на моей репутации, хотя Господу известна сумма, с которой мне пришлось расстаться в пользу нескольких влиятельных федеральных чиновников. Так вот, в пятом письме Морлок прислал мне эту самую газетную вырезку и письмо.
Американец достал распечатанный конверт и протянул Климу Пантелеевичу.
Текст статьи был тот же самый, о котором рассказал Баркли, а само письмо, напечатанное на машинке, гласило: «Сэр, у меня для Вас плохие новости! Вы, оказывается, плут и мошенник, а ещё хотите породниться с чешским королём. Вы опозорите Америку! Я этого не допущу и просто прикончу Алана Перкинса. Но за $ 3000 могу проявить великодушие и сохранить ему жизнь. Кстати, как насчёт того, чтобы Ваши деловые партнёры в Праге узнали о махинациях с украденным русским золотом? Этого может не случиться, если Вы вышлете мне $ 5000 телеграфным переводом на Главпочтамт Нью-Йорка предъявителю долларовой купюры R 11352896 F. Итого, учитывая Вашу запятнанную репутацию, а также жизнь Вашу и Перкинса, соблаговолите выложить $ 39000. Всех благ, всегда Ваш Морлок».
Рассмотрев газетную вырезку со всех сторон, Ардашев спросил:
– А что это за карандашные пометки на обратной стороне газетных полей – буквы с и b?
– Понятия не имею.
Клим Пантелеевич поднёс к глазам конверт. Он, как и остальные, был из плотной жёлтой бумаги. Настоящий американский. Края внутреннего клапана лоснились от гуммиарабика.
– Письмо, как и прежние, отправлено из Нью-Йорка. Шло долго. Сутки пролежало в США, семь суток пересекало океан и четверо суток добиралось в Прагу из Саутгемптона, – заключил Ардашев и передал конверт помощнику.
– Преступник осторожен. Каждое послание печатает на разных машинках, – разглядывая текст, заключил Войта.
– Как вы это определили? – удивился Баркли.
– Интервалы между буквами в словах разные.
– Надеюсь, вы не будете возражать, если последнее письмо останется у нас?
– Нет.
– Одного понять не могу: откуда он узнал, что я живу в «Де сакс»? – недоумённо выговорил банкир.
– Если известно, что вы отправились в Прагу, то нет ничего проще, – пояснил Клим Пантелеевич. – Ясно, что человек вашего достатка выберет самый фешенебельный отель чехословацкой столицы. Здесь раньше останавливались представители королевских династий Европы. Поэтому можно не сомневаться, что вы поселитесь в нём.
– Шеф, – вмешался Войта – но возможен и второй вариант: можно выбрать десяток самых дорогих гостиниц Праги и отправить в каждую по письму. К адресату попадёт одно, а девять других отправятся назад, согласно обратному адресу. Здесь, в отличие от предыдущих писем, он есть: «Нью-Йорк, Главпочтамт, до востребования, предъявителю долларовой купюры B 72114616 D.
– Да, но тогда в каждом конверте должно быть по газетной вырезке, – констатировал Ардашев.
– Я думаю для него не проблема купить десяток газет, – почесал лоб Войта.
– Как сказать, – усомнился Клим Пантелеевич. – Проще всего это сделать в день выхода номера. Потом отыскать десять одинаковых экземпляров будет весьма проблематично. Можно, конечно, через три-четыре дня наведаться в редакцию газеты и узнать, остались ли непроданные экземпляры, но в таком случае нет никакой гарантии, что удастся ими обзавестись. Думаю, Вацлав, вы легко проверите жизнеспособность этой гипотезы, после того как протелефонируете в девять лучших пражских отелей.
– Я сделаю это сегодня же, шеф.
– Выходит, мне, находясь за тридевять земель от злодея, нечего бояться? – с рассеянным видом осведомился Баркли.
– Отвечая на этот вопрос, мне придётся вновь вернуться в область догадок, предположений и вероятностей. Простите, но я этого не делаю.
– Но тогда какие должны быть мои действия?
– Проявляйте осторожность. Я хотел бы лично опросить ваших сотрудников.
– О чём вы хотите с ними поговорить?
– Неплохо бы выяснить, где находился каждый из них в тот момент, когда вы получили письмо.
Баркли покачал головой и сказал:
– Это ничего не даст. Тем более, полицейский, как вы сказали, это уже установил.
– Будет толк или нет – неизвестно. Время покажет.
– Когда вы собираетесь к ним наведаться?
– Чем скорее, тем лучше.
– Что ж, тогда не стоит откладывать. Они, наверное, ждут меня в холле гостиницы.
– Едем, – кивнул Ардашев и поднялся. – Вацлав оставайтесь здесь и свяжитесь с отелями.
– Да, шеф.
Мощный и комфортабельный «Делано-Бельвиль» ждал банкира на улице. Когда автомобиль тронулся, Ардашев сказал:
– Мистер Баркли, я бы хотел, чтобы вы передали мне все письма Морлока, включая конверты, которые у вас остались.
– Хорошо. Я пришлю их вам в контору.
– Отлично.
– Это может показаться странным, но меня успокаивает подписанное с вами соглашение. И знаете почему?
Клим Пантелеевич вопросительно поднял голову.
– Вы порядочный человек и, получив от меня пятнадцать тысяч долларов, не будете сидеть сложа руки. А это значит, что мы постепенно доберёмся до Морлока.
– Хочу заметить, что последнее письмо с вырезкой было отправлено из Нью-Йорка почти две недели назад. А где вы находились в это время?
– Дайте вспомнить, – сморщил лоб американец. – В этот день мы сели на пароход. Точно. Это был день отплытия. – Глядя в стекло автомобиля, банкир проговорил задумчиво: – Ход ваших мыслей мне ясен. Если бы оказалось, что в этот день мы уже были на пароходе, то тогда подозрение с моих подчинённых было бы снято, поскольку невозможно быть в двух местах одновременно: плыть по Атлантике и, находясь в Нью-Йорке, бросать письмо в почтовый ящик. Так?
– Лишь отчасти.
– Поясните.
– Можно попросить кого-нибудь опустить письмо на следующий день или через день после отплытия судна в Саутгемптон.
– Да, – сокрушённо покачал головой Баркли, – вокруг одни загадки. Если честно, я чувствую себя трупом, отпущенным в отпуск.
Автомедон остановил машину у самых дверей отеля. Войдя внутрь, Баркли негромко заметил:
– Эдгар на месте, и Лилли здесь, а Перкинса я не вижу.
Подойдя ближе, он спросил с усмешкой:
– А где наш знаменитый историк?
– Трудно сказать, – развёл руками помощник. – На завтраке его не было. Я стучал в его номер – никто не ответил. Мы подумали, что он отправился в «Де сакс» раньше нас, но и здесь его нет.
– Может, перебрал вчера и спит с похмелья? – предположил банкир.
Американец не успел получить ответ, как к нему приблизился портье с серебряным подносом, на котором лежал жёлтый американский конверт и канцелярский нож для вскрытия корреспонденции:
– Доброе утро, мистер Баркли. Вам письмо. Пришло по почте.
– От кого? – опасливо озираясь по сторонам, осведомился миллионер и, поняв абсурдность вопроса, взял конверт.
– Позволите взглянуть? – спросил Ардашев.
– Да, – Баркли отдал письмо.
– Вероятно, это новое послание Морлока. Судя по штемпелю корабельной почты «Steamship»[21], конверт был брошен в почтовое отделение порта, а не почтамт Нью-Йорка.
– А мог бы и воздушной почтой отправить, – вымолвил банкир. Из Лондона в Нью-Йорк теперь ходят дирижабли. Перевозят скоропортящиеся грузы и почту. Есть и пассажирские места. Я интересовался. Думал полететь, но потом испугался. Морем надёжнее.
– Я читал об этом. Но в этом случае, на конверте ставится, так же, как и на пароходе, почтовая отметка и название дирижабля. Я могу вскрыть конверт?
– Бога ради.
Ардашев рассмотрел письмо на свет и заключил:
– Кроме листа бумаги, тут есть ещё что-то.