– Да какая разница?
– О! Для эстонцев разница огромная. Поверьте, друг мой, они очень щепетильны в этом вопросе.
– И ещё один неприятный момент, шеф: я довёл сегодня этого музыканта до кофейни «Унион», что на Гибернской улице. Он там общался с одним типом. Говорили они недолго, минут пятнадцать. Незнакомец ушёл первым, я решил проследовать за ним, но он, почувствовав слежку и от меня оторвался.
– Жаль, друг мой, очень жаль.
– Но, – Войта воздел перст к потолку, – я подстраховался. В «Унионе» прошёл в комнату для мужчин. И на выходе щёлкнул на камеру эту парочку. По крайней мере, этот второй у нас есть на одной фотографии. Правда, за качество снимка я не ручаюсь. Он сидел вполоборота.
– Неплохо.
– И ещё, – Войта бросил на стол связку отмычек, – девятый номер подходит к наружной двери комнаты грека. Там два оборота. Я проверил.
– Спасибо.
– Пришлось смазать дверные петли, чтобы не скрипели.
– Молодец какой!
– Я так скоро загоржусь!
– Я буду в лаборатории.
– Как скажете, шеф.
Клим Пантелеевич взял «Кодак» и скрылся за дверью.
Ещё через час, не сказав никому не слова, Ардашев покинул контору.
Глава 15Расплата
Апостол Панайотис устал. Сегодня они закончили выступать в ресторане «Беранёк». Завтра – «Олимпия», послезавтра – «Чёрная утка». И так каждый день. Он остановил таксомотор рядом со своим пристанищем – комнатой в доходном доме на Спалёна улице. Преимущество жилища заключалось в том, что попасть него можно было не только из общего коридора, но и с чёрного хода, выходящего во двор.
Сунув ключ в замочную скважину, он отворил дверь и включил свет. Агент специальных поручений Региструпра повесил шляпу, пальто, снял туфли и надел тапочки – давний подарок матери. Их он всегда возил с собой. Вдруг пианист замер. Он почувствовал, как у него вспотели ладони. Не поворачиваясь, он опустил руку к поясу.
– А вот это лишнее, – раздался незнакомый голос, и кто-то, вырвав из его потаённой кобуры парабеллум, добавил на русском языке: – Руки за голову.
Панайотис повиновался, и в этот момент на него обрушился удар. Колени подогнулись, и перед глазами побежали круги.
Он начал приходить в себя, когда в лицо плеснули водой. И тут же на глаза натянули его собственную шляпу так, что он не мог ничего видеть. Пианист лежал на полу в позе эмбриона со связанными руками. Перед ним стоял человек. Музыкант пролепетал:
– Что надобно вельможному пану? Деньги? Они в чемодане. Берите и уходите. Я музыкант. Выступаю в ресторанах. Это всё, что у меня есть.
– Парабеллум твой?
– Мой.
– Зачем он тебе?
– Защищаться от хулиганов.
– Как видишь, он тебя не спас.
– Кто вы? Что вам от меня нужно?
– До утра у нас уйма времени и тебе придётся ответить на все мои вопросы.
– Оставьте меня в покое! Мне нечего вам сказать.
– Ошибаешься.
Удар ногой пришёлся Панайотису в лицо, и шляпа слетела. Выплёвывая зубы, он слегка поднял голову и, с трудом шевеля окровавленными губами, вымолвил:
– А, пан Ардашев! Адвокат-проститутка собственной персоной! Николашке Кровавому служил, потом фигляру Керенскому, Деникину, а теперь и Врангелю. Завтра продашься англичанам или американцам? Надо было тебя, ублюдка, ещё в Ревеле прикончить. Знай, мерзость, мы очистим советскую землю от белогвардейской скверны уже в этом году. Ты, правда, смылся раньше других, но не сомневайся: рано или поздно меч рабоче-крестьянской Красной армии раскроит твой череп. Думаю, и года не протянешь.
– Послушай, – сев на корточки, выговорил Клим Пантелеевич, поигрывая чужим парабеллумом. – У тебя есть выбор: сдохнуть прямо сейчас или через пару часов. Два часа для приговорённого – многое значит. Дам тебе коньяку и папирос. Поблаженствуешь напоследок.
– А что потребуешь за это? Может, хочешь, чтобы я спел тебе интернационал? – съязвил Панайотис.
– Нет, станцевал, – усмехнулся Ардашев. – Для начала я тебя допрошу. Надеюсь на твою предсмертную искренность.
– Вот это уже деловой разговор. «Метакса» стоит в шкафу на второй полке. Там же и сигареты. Давай, спрашивай. Уж больно выпить хочется. Только не забудь развязать руки.
– Ладно.
Клим Пантелеевич поставил на стол бутылку коньяка, стакан, бросил пачку «Нила», спички и осведомился:
– У вас, что все шпионы курят «Нил»?
– Не понял…
– В прошлом году в Праге с моей помощью пристрелили резидента Региструпра. Он тоже курил «Нил».
– Ты известная скотина.
– Ещё одно оскорбление и тебе придётся расстаться с ещё одной парой зубов. Я, конечно, понимаю, что они тебе больше не понадобятся, но коньяк пить точно расхочется.
– Ладно, не психуй.
Ардашев освободил руки ликвидатора и предупредил:
– Не советую дёргаться. Пристрелю. Садись.
Агент специальных поручений доплёлся до стола и, усаживаясь, проронил:
– Интересно, а как ты собираешься меня прикончить?
– Придушу.
– А чем? Не руками же? Отпечатки пальцев останутся.
– Например, вот этой скатертью.
– Сразу видно, что ты не профессионал-ликвидатор, а заурядный любитель. Скатерть не подойдёт, она очень мягкая. Советую взять бельевую верёвку из ванной, скрутить вдвое, так она точно не порвётся, и рывком затянуть на моей шее. Тебе меньше хлопот, и я быстрее потеряю сознание.
Ардашев достал коробочку ландрина и, положив под язык красную конфетку, спросил:
– Барона Калласа в Фале ты убил?
– Я.
– Начальник сектора третьего отдела Мяличкин приказал?
– Угу.
– Расскажи, как это произошло.
– Гости стали разъезжаться. Мы с ним изрядно выпили. Он фанфаронился своим имением. Показывал достопримечательности. Я заприметил собачий поводок и прихватил. В удобный момент накинул его ему на шею и удавил. Потом погрузил тело хвастливого буржуя на тачку, взял лестницу и покатил к старому дубу. Остальное – скучная проза.
– Можешь налить и выпить.
– Давай вместе?
– Нет.
– И правильно, ещё успеешь, а мне больше достанется, – музыкант тряхнул головой и, опустошив стакан, закурил сигарету.
– Переходим к убийству горничной в Ревеле.
– Поверь, совсем не хотел отправлять её на тот свет. Красивая баба. Даже, когда она плакала, не мог глаз от неё отвести. Чуть было не влюбился. Знаешь, у меня мелькнула шальная мысль: бросить всё и сбежать с ней на край света.
– Ты её пытал?
– Нет, да и зачем? Пригрозил пыткой – да. От страха она выложила всё, что знала про тебя, про золото, пароход «Парижская коммуна» и кретина Стародворского.
– Мяличкин был с тобой?
– Нет. Он не заходил в дом. Остался ждать меня на улице. Прикрывал.
– Это он велел повесить её на железной балке?
– Ага. Сказал, что так тебе передаёт привет. Мол, ты поймёшь.
– Хлебни.
– Я не тороплюсь. Ты же дал два часа времени.
– Как знаешь.
– С американкой зачем начал встречаться?
– Хотел к тебе поближе подобраться.
– Что она тебе рассказала?
– Боится. Думает, что и её скоро убьют, как Алана Перкинса. – Пианист выпил второй стакан и сказал: – А этот Морлок не дурак. Крепко прижал банкира. Я вот не пойму, он профи или новичок?
– Время покажет.
– Думаешь, справишься с ним?
– Не твоё дело.
– Грубый ты, Ардашев. А ещё интеллигента из себя строишь. Ну какой ты, к чёрту, интеллигент? Такой же бродяга, как и я. Слышал я, что скитался ты по миру, пока не надоел англичашкам, и они прострелили тебе обе ноги. Говорят, ты народу загубил немало. Мы очень похожи.
– Les extrêmes se touchent[30].
– Так и я про то. Поэтому я и не строю из себя архангела Гавриила. Вот убьёшь меня, и добавится у тебя ещё один смертный грех. В сущности, ты такой же палач, как и я. И в аду нам гореть вместе.
– Я смотрю, ты опьянел что ли? Слушай, а как тебя звать на самом деле?
– Родители Нестором нарекли.
– А псевдоним?
– Агент особых поручений «D». Мне нравится его расшифровывать, как «дератизатор» – уничтожитель крыс.
– Ты слишком возвышенного о себе мнения. В прошлом эсер? Боевик?
– Угадал. Раньше боролся с провокаторами Охранки.
– Послушай, а с кем это ты сидел в кофейне на Гибернской улице?
– Не пойму, о чём ты?
– Хочешь, чтобы я показал тебе его фотографию?
– Знаешь, Ардашев, я хочу умереть с чувством собственного достоинства. И потому могу рассказать тебе о том, что не повредит делу революции. А всё остальное – государственная тайна. Даже если ты начнёшь пытать меня – ничего не добьёшься. Грехов добавится, а проку не будет.
– И то верно. Прихлопну тебя без сожаления, как комара.
– Могу я задать вопрос?
– Валяй.
– Как ты меня вычислил?
– Во-первых, не надо было кадрить американку, а во-вторых, не стоит оставлять на месте преступления улики, – вымолвил Клим Пантелеевич и бросил на стол сувенирные спички ресторана «Беранёк».
– Надо же! – сокрушённо покачал головой ликвидатор. – Как глупо попался!
– Не о том жалеешь. Ты невинного человека на тот свет отправил. И к тому же врача.
Панайотис опустошил ещё стакан и закурил новую сигарету.
– Это моя третья ошибка. Хотя, – осклабился собеседник, – врачи тоже грешники. Скольких людей они на операционном столе прикончили? Десятки, если не сотни тысяч.
– Ты мне надоел. Заканчивай. Пора на суд Божий.
Музыкант допил последнее и, глядя на Ардашева, сказал:
– Последняя просьба: застрели меня. Я боец и хотел бы умереть от пули.
– Не могу отказать.
Ардашев обошёл ликвидатора, приставил ствол парабеллума под мочку левого уха и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Голова жертвы упала на грудь.
Резидент ВСЮРа тщательно протёр ручку пистолета скатертью и швырнул оружие под стол. Заперев дверь снаружи, он бросил ключ в решётку канализационного люка проходного двора.