– И всё-таки, господин комиссар, я хотел бы осмотреть яд, и, если можно, солонку, – попросил Клим Пантелеевич.
– Яд в конверте. Прошу, – он протянул, – Я его пересыпал для проведения химической экспертизы. А с солонкой работает эксперт.
Услышав, разговор, эксперт повернулся и сказал:
– Знаешь, Питер, я нашёл вполне отчётливые пальчики, но кроме них есть ещё три странных отпечатка.
– Нам главное, чтобы там были пальцы мистера Баркли. Остальное – не так важно. Представляешь, сколько людей берётся за солонку в течение дня?
– Я думаю, что сейчас немного, – вмешался Ардашев. – Рестораны почти пусты.
Клим Пантелеевич обратился к Баркли:
– Вы сидели за этим же столом?
– Да.
Ардашев собрал с двух других столов, стоящих рядом солонки и салфетки и, подойдя к эксперту, попросил:
– Не могли бы вы снять отпечатки пальцев ещё с этих двух солонок и салфеток?
Тот бросил вопросительный взгляд в сторону комиссара.
– Сделай, Эрих, – кивнул полицейский. – Это наши австрийские коллеги. Просто остались, в Праге, а не в Вене и открыли детективное агентство. Ты же видишь, способные ребята.
Пропустив мимо ушей похвалу, Клим Пантелеевич понюхал содержимое конверта и сказал:
– Это гидроксиламин. Кристаллическое вещество без запаха и вкуса; хорошо растворяется в воде и спирте; крайне опасно; может проникать через кожу. Его вполне можно перепутать с поваренной солью. Используется для удаления волос со шкур животных, а также в качестве проявочного раствора в фотографии. При работе с ним применяют особые меры предосторожности.
– Вы уверены? – поинтересовался комиссар.
– Абсолютно. Но возникает другой вопрос: куда делась соль, высыпанная из солонки, в которой потом оказался яд?
Полицейский шмыгнул носом:
– А какое это имеет значение?
– Большое. Солонки в этом ресторане хрустальные, каждая вместимостью по сто грамм. Для того, чтобы соль свободно сыпалась через отверстия, в заведениях такого уровня перечницы и солонки ежедневно наполняют, как правило, не больше, чем на три четверти. Допустим, что в солонке осталось меньше соли. Но и в этом случае, как ни крути, минимум двадцать пять-пятьдесят грамм.
– Что вы хотите этим сказать?
– Пожалуйста, говорите на английском, – с мольбой в голосе попросил Баркли.
Клим Пантелеевич кивнул и перешёл на английский:
– Господин комиссар, если вы считаете, что преступником является мистер Баркли, то тогда возникает два вопроса: первый, куда он высыпал эти двадцать пять-пятьдесят граммов соли, чтобы освободить солонку и наполнить её гидроксиламином? И второй, где он ранее хранил гидроксиламин?
– Да никуда я ничего не сыпал! Мистер Ардашев, вы в своём уме? – прокричал американец.
– Послушайте, мистер Баркли, – прошипел Войта, – вам точно надо бросать пить. Вы очень туго соображаете. Мой шеф, как раз сейчас, доказывает вашу невиновность.
– О! В самом деле? Прошу прощения, – прошептал банкир.
Не обращая внимания на возгласы подозреваемого, полицейский сказал по-немецки:
– Логика в ваших словах, сами понимаете, есть. Да, соль он мог высыпать, куда угодно, хоть в свой картофельный суп, если бы он его заказал. Но, кстати, от супа он отказался. А вот где он хранил яд?
– Господин комиссар, я прошу вас тщательно обыскать мистера Баркли и, в случае, отсутствия у него кристаллического вещества, подобного тому, что находятся в вашем конверте, не задерживать его. А завтра он обязательно явится к вам для допроса.
– Что ж, поясните этому янки на его лягушачьем языке, что ему придётся вывернуть не только карманы, но и исподнее. Пусть шлёпает за мной в комнату для лакеев. Посмотрим, сколько камней он держит за пазухой, – усмехнулся офицер.
Ардашев попросил Баркли пройти вместе с комиссаром для обыска. Тот кивнул и скрылся за дверью. Пока их не было, Клим Пантелеевич подошёл к Эдгару Сноу и Лилли. Обсудив с ними что-то, он направился к кельнерам, галдевшим, точно испуганная стайка соек. Задав им несколько вопросов, частный детектив удовлетворённо кивнул и положил под язык красную конфетку ландрина. Минут через десять вернулся американец и полицейский.
– Что ж, господин Ардашев, – выговорил офицер. – Вы оказались правы. Никаких следов кристаллов соли или другого вещества ни в карманах, ни даже в швах подозреваемого не обнаружено. Несмотря на это, я вынужден его задержать. Против него имеются конкретные показания, и от них никуда не деться. Завтра в десять его судьбу решит следователь и прокурор. Приходите в полицейское управление на Александерштрассе, дом пять.
Неожиданно с места вскочил Эдгар Сноу.
– Господин комиссар, – заявил он, – я могу засвидетельствовать под присягой, что через два столика сидел посетитель, который пришёл с саквояжем. Зачем держать с собой? Он мог оставить его в раздевалке или у метрдотеля. Скорее всего, он ему нужен был для того, чтобы высыпать в него соль и наполнить солонку ядом.
– А у вас отличная беглая немецкая речь, молодой человек. Но аргумент слабый, – почесав щёку, проронил полицейский.
– И я тоже его заметила, – подтвердила Лилли Флетчер.
– Ах, фрау, конечно же! Как же без ваших показаний! – взмахнул руками комиссар. – Я понимаю, вы выгораживаете своего босса. Именно это словечко, насколько я знаю, любят в Америке?
– Тут вот ещё что, – вмешался Клим Пантелеевич, – я детально расспросил ресторанную прислугу. И показания старшего кельнера совпадают со свидетельствами мистера Сноу и мисс Флетчер. Более того, один из официантов, Густав Нойманн, заметил, что этот посетитель говорил на английском языке. Но самое интересное заключается в том, что по словам кельнера, этот господин какое-то время сидел в перчатках. А потом их снял. Он заказал картофельный суп. Оплатил. Но вдруг ушёл. Я предполагаю, что это и был Морлок. Перчатки ему нужны были для того, чтобы яд не попал на кожу.
– Хорошо, я допрошу их.
– Кстати, ваш эксперт, как раз и обрабатывает солонку и салфетку с этого стола.
Комиссар повернулся к коллеге:
– Эрих, ты слышал? У тебя есть что-нибудь интересное?
– Нашёл кое-что. Частный детектив прав. Всё сходится. На одной солонке есть непонятные отпечатки. На фотографиях будет видно лучше. Я снял их под косыми солнечными лучами.
– Но, как бы там ни было, герр Ардашев, ваш подопечный должен проследовать в участок. Я его задерживаю.
Комиссар вынул из кармана наручники и защёлкнул на кистях Баркли.
– Mister Ardashev, what is going on[39]? – прокричал американец. – What's the hell does he want from me[40]?
– I'll do all my best to set you free[41].
Питер Шульц постоял в нерешительности, а потом сказал:
– Ладно. Вы обещаете завтра ровно в десять быть у меня?
– Не сомневайтесь, – заверил Клим Пантелеевич.
Полицейский расстегнул наручники.
– Не хочу проблем с американским консульством. Мне надоела война. Любая. Только поэтому и не задерживаю, – признался он.
Баркли, нетерпеливо переминаясь с ноги ногу, спросил у Ардашева:
– Меня больше не арестуют?
– Сегодня уже точно нет. А завтра мы придём на допрос, и я надеюсь, что уже в качестве свидетеля.
Американец шагнул к полицейскому и сказал:
– Господин комиссар, я бы хотел извиниться за свои слова…
– Ничего, бывает, – махнул рукой тот и направился к официантам.
Банкир постоял в нерешительности, а потом вымолвил:
– Получается, Морлок приехал в Берлин, ходит за нами по пятам и пытается выполнить свою угрозу в отношении Эдгара?
– Именно так. И вы, сами того не осознавая, спасли мистера Сноу от неминуемой смерти, но погиб другой невиновный человек.
– Честно говоря, об этом не думал. Я всегда убираю со стола солонку, когда обедаю с ним.
– Да, вы упоминали об этом ещё в Праге.
– Вы не представляете, как я рад, что всё обошлось!
– И всё-таки мистер Баркли, вы зря меня не послушали. Я предупреждал вас, что Морлок рядом. Он охотится за вами и вашими спутниками. Гидроксиламин – сильный яд. И кто знает, чтобы было бы с вами или с Лилли Флетчер, если бы кому-нибудь из вас вдруг показалась, что еда недосоленная.
– Обещаю, мистер Ардашев, что больше ни за что не нарушу ваши инструкции.
– Надеюсь, – проронил Клим Пантелеевич и, достав коробочку ландрина, угостил себя зелёной конфеткой.
– А сейчас я предлагаю вернуться в «Дрессель». Там есть виски, правда, дорогой настолько, что, кажется, его делали из золотого ячменя. Но не беда. Я угощаю. Мы должны отметить случайное спасение Эдгара и помянуть несчастного прусака из Кёльна.
– Хорошая идея, – вмешался Войта. – Эдгар испугался. Надо и ему накапать успокоительного грамм сто – сто пятьдесят.
– Эдгар – последователь Всемирного пятидесятнического братства. Он крещён Святым Духом. У них строгий запрет на алкоголь и внебрачные любовные отношения. Он постоянно пребывает в любви Христовой. Женщины и алкоголь ему противопоказаны, – хохотнул Баркли.
– Боже мой! – покачал головой Войта. – Такой молодой и такой несчастный!
– Кстати, мистер Ардашев, – нахмурился банкир, – я вынужден просить вас сделать замечание своему помощнику, который несколько минут назад весьма грубо со мной обошёлся. Он разговаривал со мной, точно с кучером.
– Предлагаю лишить его виски.
– О! Это то, что нужно! – потёр ладони американец. – Но не будем столь жестоки. Пусть сидит за столом и пьёт молоко. Я лично куплю ему бутылку, хоть оно и стоит тут недёшево.
– В таком случае, господа, – обиженно выговорил Войта, – мне придётся лишить вас удовольствия общения со мной. Я скоротаю вечер с крошкой Лилли, в её номере.
– Ой-ой! – взмахнул руками Баркли. – Готов держать пари на тысячу долларов, что она никогда не будет вашей. Даже я не могу её добиться, что уж там говорить о вас.