Баркли сидел на лавочке и курил сигару. Завидев частного детектива, он поднялся и сказал:
– Теперь нас ничего не держит в Берлине. Завтра мы можем отправляться в Роттердам. Я сегодня же распоряжусь, чтобы нам заказали билеты на поезд.
– Может, стоит взять сразу билеты и на пароход?
– Не будем торопиться. Я не знаю, пришли ли на Главпочтамт Роттердама документы на товар. Как только я их получу, мы сразу же поплывём в Нью-Йорк.
– Тогда едем в отель.
– Надеюсь, Эдгар и Лилли в полном порядке.
– Вацлав со вчерашнего дня отвечает за жизнь каждого из них. Кстати, он и вас вчера проводил до номера. Вы помните?
– Смутно.
– Надеюсь, вы больше не выходили из комнаты?
– Как будто бы нет, хотя… мог поплестись в бар.
– Но зачем? По словам Войты у вас в номере оставалась ещё полбутылки виски.
– Да? Возможно. Но поскольку пить в одиночестве mauvais ton[49] я мог выглянуть в коридор, чтобы кого-нибудь угостить…
– Вам известен американец с фамилией то ли Вуд, то ли Вул? Имя, начинается на «М».
– Впервые слышу. А почему вы меня об этом спрашиваете?
– В нашей гостинице жил американец. Но сегодня рано утром он съехал. И после его отъезда из регистрационной книги отеля, прошитой и пронумерованной, пропал лист с данными его паспорта. Остался лишь чек за оплату еды, доставленной в номер. Его имя и фамилию толком не разобрать.
– Думаете, он и есть Морлок?
– Я не исключаю этого. Послушайте, мистер Баркли. Морлок, как мы теперь видим, был отлично осведомлён о всех ваших планах. Не могли бы вы припомнить: с кем вы делились подробностями предстоящей поездки в Европу?
– Как раз сегодня утром, когда мы ехали в нашем утлом ковчеге с мотором, я об этом подумал и собирался вам рассказать.
– Слушаю.
– Помните прошлогоднюю историю с открытием золотого вклада в моём банке в Сан-Франциско?
– Конечно.
– Как я уже говорил, нашёлся один репортёришка, который облил моё имя грязью. И мне, естественно, надо было доказывать свою порядочность. Как раз в это время, я и принял на работу Лилли и поручил ей связаться с редакцией «Нью-Йорк Таймс», чтобы они взяли у меня интервью. Это и произошло незадолго до отъезда в Европу. Прибыл репортёр. Лилли всё время крутила перед ним задом, стараясь ему понравиться. – Он усмехнулся и добавил: – Зато из-под его пера вылетела великолепная статья обо мне, как о человеке, который не только строит свой капитал, но и заботится о будущем Соединённых Штатов. В частности, там упоминалось, что я вышел с инициативой создании в США гражданских авиационных перевозок, строительстве аэропортов и подготовке лётного состава. Для этого я планировал привлечь финансовые средства из-за рубежа, и в том числе, получить кредит в «Легиа-банке». Я не делал из своей затеи коммерческой тайны. Построить, практически с нуля, гражданскую авиацию своей страны – благое дело. Что же тут скрывать?
– Действительно, скрывать нечего.
– Тогда едем в отель? У меня есть желание слегка промочить горло.
– Я бы на вашем месте сделал перерыв. А то боюсь, что ваша печень откажется вам подчиняться.
– Предлагаю вернуться к обсуждению этого спорного вопроса уже в гостинице.
– Вот и такси. Если хотите, по дороге в отель я проведу вам небольшую экскурсию по Берлину.
– С удовольствием послушаю.
Вишнёвый «Мерседес-Бенц» с брезентовой крышей, выпуска 1915 года, сновал между себе подобными железными, отдающими угарным газом мотоколясками, переезжал через трамвайные рельсы и, наконец, миновав всё те же Бранденбургские ворота, упирающиеся своими флигелями в здания иностранных посольств, выскочил на прямую как стрела улицу Унтер-ден-Линден. Всё это время Клим Пантелеевич, будучи в роли чичероне, показывал и рассказывал, а Баркли, настолько любознательно крутил головой, что чуть было не потерял шляпу во время очередного порыва ветра. Берлин открылся американцу во всей своей неповторимой величественной красе. Королевская опера, Дворец Императрицы Виктории, Королевский замок, Новый собор (Dom), Национальная галерея, Дворец Монбижу, Политехнический институт…
Ни Баркли, ни Ардашев не могли себе представить, что через два десятка лет из этого города придёт в мир беда, а ещё через пять лет после этого, жемчужина немецкой архитектуры будет разрушена до основания, а потом отстроена заново. Восстанавливать Берлин будут долго, почти сорок лет. И от этих величественных, пропитанных ароматом истории зданий, останутся только прежние названия улиц да старые фотографии. Дома будут уже совсем другие.
Глава 20Пневматическая почта
Утро нового дня у Ардашева началось с тревожного стука в номер. Клим Пантелеевич накинул халат и открыл дверь. Перед ним стоял Баркли. Он был тоже в халате, но с дымящей сигарой во рту и початой бутылки виски.
– Позвольте? – осведомился он.
– Прошу.
Американец ввалился в номер, налил в пустой стакан виски и выпил. Крякнув от удовольствия, он упал в кресло.
– Виски в такую рань? – удивлённо поднял брови Клим Пантелеевич.
– Вместо чистки зубов, – оправдался гость и поставил бутылку рядом с лежащим на столе «Путеводителем по Голландии».
Баркли закурил и спросил:
– А вы, я вижу, мысленно уже в Нидерландах?
– Я там никогда не был. Вот и купил путеводитель в киоске отеля.
– Любознательный вы человек.
– Есть такой грех.
– Тогда вам, наверняка, будет интересно прочесть вот это, – банкир закашлялся и достал из кармана, свёрнутый в трубочку лист бумаги.
– Что это?
– Новое письмо Морлока. Оно с пометкой «срочное». Портье только что разбудил меня и всучил эту мерзость. Полюбуйтесь.
Клим Пантелеевич уселся напротив и стал читать:
– «Сэр, у меня для Вас плохие новости! Изложу по пунктам:
1. Напоминаю, что сентябрь заканчивается, а за жизнь Эдгара Сноу вы не прислали ни цента. Лишь случайность в ресторане «Дрессель» отвела от него смерть. Поэтому стоимость его жизни за сентябрь-октябрь возросла и уже составляет $8000.
2. Зря вы связались с частным сыщиком из Праги. Интересно, сколько отвалили ему деньжищ? Проще и дешевле было бы рассчитаться по долгам со мной. Поверьте, мы бы смогли договориться, и я бы оставил вас в покое.
3. Возвращаюсь в Нью-Йорк. Буду там раньше вас. Жизнь вашего сына оцениваю в $20000. Переводы прошу делать частями, по $2000 на предъявителя долларовой купюры R 11352896 F.
4. Не забывайте про старый долг в $31000. Он никуда не делся.
5. На сегодняшний день общая сумма Вашей задолженности составляет $59000.
6. Если вы будете упорно скупердяйничать, то я, рано или поздно, исполню все свои обещания. Но могу успокоить: Вас я прикончу в последнюю очередь и лишь тогда, когда пойму бессмысленность нашей переписки. Вы, как я вижу, настойчиво к этому стремитесь.
До встречи в родных пенатах. Всегда Ваш, Морлок.
P.S. Как там крошка Лилли? Ещё не затащили её в постель? Заметьте, пока я её не трогаю и не ставлю в счёт. Жду, когда цена милашки в ваших глазах повысится».
– Заметьте, он не слова не говорит ни о статейке в «Сан-Франциско Дейли Репорт», ни о «Легиа-банке», как будто он ничего вам и не присылал, – задумчиво проронил Ардашев.
– Интересно, почему?
– Когда-то мы обязательно это узнаем. Однако, судя по свёрнутому в трубку листку, письмо пришло в отель по пневматической почте.
– Да, – выпустив сигарное облако, кисло кивнул Баркли. – Алюминиевая капсула осталась у меня в комнате. Я и не знал, что в Германии тоже есть «воздушная» почта. Думал, что только у нас – в Нью-Йорке.
– Она тут очень популярна. Чугунные трубы зарыты на глубине один метр двадцать сантиметров, их диаметр – шесть с половиной сантиметров. Они пронизывают всю территорию не только Берлина, но и его предместий. Общая протяженность этой почтовой пневматической сети более ста пятидесяти километров. Имеется шестьдесят станций. В Филадельфии и Нью-Йорке, насколько я слышал, всё гораздо скромнее.
– Поражаюсь вашим знаниям.
– Спасибо. Но давайте вернёмся к письму. Теперь Морлок пишет печатными буквами. Это значит, что он здесь, и с помощью фразы «возвращаюсь в Нью-Йорк. Буду там раньше вас» опять пытается ввести нас в заблуждение, что находится далеко. Более того, предполагаю, что он отправится в Роттердам на нашем поезде, поэтому вам не стоит беспокоиться в отношении угроз сыну. Кстати, вы мне не говорили о нём ни слова. Сколько ему лет?
– Двадцать два. Обалдуй. Учится в университете на юриста. Мечтает стать адвокатом, но уже трижды его хотели отчислить за неуспеваемость и дважды он хотел жениться. С трудом отговорил. Хорошо бы его предупредить, чтобы до нашего приезда он сидел дома и не шлялся по барам. Но как? Протелефонировать через Атлантический океан мы не можем. Об этом только болтают, но ничего для этого не делают. – Он покусал нижнюю губу. – Телеграмма тоже ничего не даст. Скорее наведёт панику не только на него, но и на жену. Она и так в постоянном неврозе из-за приближающегося суда и моих измен. – Баркли сбил в пепельницу сигарный пепел и сказал: – Я боюсь, что у Морлока в Нью-Йорке есть сообщники.
– Не могу отрицать этого на сто процентов, но с большей долей вероятности уверен, что он действует в одиночку. Собственно, ему никто и не нужен. Да и делиться вашими деньгами он, вряд ли, с кем-то намерен.
– И что же нам делать?
– Соблюдать осторожность. Мой помощник поедет с Эдгаром. Купе на двоих. Мы с вами – в другом. И тоже без соседей. Лилли, естественно, в дамском отделении. Я поговорю с ней, чтобы она соблюдала осторожность. Билеты, я надеюсь, куплены именно так, как ранее мы договорились?
– Да-да. Но я хочу, чтобы мистер Войта тоже путешествовал с нами. Несмотря на то что он грубиян, его весёлый характер мне по нраву. Да и будет с кем выпить. Вы, мистер Ардашев, если говорить откровенно, мало пьёте. К тому же, мы с ним курим, и я бы с удовольствием его угостил сигарами. А потом бы мы перекинулись в покер.