Включить. Выключить — страница 3 из 5

Январь — февраль 1966 г.

Глава 14

Суббота, 1 января 1966 г.

Телефонный звонок вырвал Кармайна из глубокого сна незадолго до восьми часов — это случилось в первый день нового года, когда впервые за три месяца он решил дать отдых мозгу и телу. Прошедший год выдался одним из самых мучительных в его жизни, и новый грозил оказаться еще хуже. По этой причине канун Нового года Кармайн провел дома, в полном одиночестве, созерцая по телевизору толпу на Таймс-сквер. Кармайн подумал, что было бы неплохо пригласить в гости Дездемону, живущую с недавних пор двумя этажами ниже, но, подумав, отказался от этой мысли, опасаясь, что Дездемоне уже осточертело его общество. Когда она отправлялась куда-нибудь перекусить, Кармайн сопровождал ее, расплачивался, несмотря на все протесты, которые считал обычным проявлением вежливости. В праздник он лег спать задолго до полуночи и отлично выспался к тому времени, как зазвонил телефон.

— Дельмонико, — сказал он в трубку.

— Это Дэнни, — послышался голос Марчиано. — Кармайн, давай скорее в Новый Лондон. Очередное похищение. На Даблин-роуд. Эйб и Кори уже выехали, Патрик тоже. Копы из Нового Лондона ждут тебя.

Кармайн мгновенно вскочил, обливаясь потом. Но виноват был не термостат: чтобы не сбрасывать одеяло, он всегда спал при температуре не выше десяти градусов.

— Не может быть, — произнес он. — После похищения Франсины и месяца не прошло, новое ожидалось только в конце января.

— Мы не знаем точно, наш ли это убийца: похищение произошло ночью, полиция Нового Лондона сталкивается с таким впервые. Подъезжай и выясни, в чем дело.

Эйб сел за руль, и они помчались к Новому Лондону. Пол и Патрик на пикапе отстали.

— Тридцать дней, всего тридцать дней прошло! — не выдержал Эйб, когда шоссе 95 сменилось улицами Нового Лондона. До тех пор он не проронил ни слова.

— Сверни в Гротон за мостом, — распорядился Кори, державший на коленях развернутую карту, — Кармайн, не может быть, чтобы это сделал тот же самый убийца.

— Спокойно, через несколько минут узнаем.

Найти место преступления оказалось нетрудно: все патрульные машины Нового Лондона съехались туда, выстроившись вдоль тротуаров на Даблин-роуд, застроенной скромными домами на площади в одну пятую акра.

Дом, указанный патрульным, был выкрашен в серый цвет — одноэтажное здание, слишком маленькое, чтобы именоваться особняком в стиле «ранчо». Жилище работающего человека, который гордится собой и своей собственностью. Кармайн с упавшим сердцем понял, что пострадала еще одна респектабельная, уважаемая семья из тех, которые выбирал убийца.

— Тони Димаджо, — представился человек в форме капитана, протягивая Кармайну руку. — Вечером была похищена шестнадцатилетняя чернокожая Маргаретта Бьюли. Мистер Бьюли полагает, что ее утащили через окно спальни, поэтому я не подпускаю ребят к дому — опасаюсь, что затопчут улики. Если это и вправду Монстр, нам он не по зубам. Входите. — Он пропустил Кармайна в дом. — Мать на грани помешательства, но мистер Бьюли держится.

— Я приду, как только отведу доктора О'Доннелла к окну. Спасибо за предусмотрительность, Тони.

Семья оказалась не просто чернокожей: у матери, отца, девочки-подростка и двух мальчиков постарше кожа имела иссиня-черный оттенок.

— Мистер Бьюли? Я лейтенант Дельмонико. Расскажите мне, что случилось.

Кожа отца семейства стала серой, что у чернокожих означает то же, что и смертельная бледность у белых, но он владел собой, понимая, что от него во многом зависит дальнейшая судьба Маргаретты. Его жена, в халате и шлепанцах, сидела как каменная, устремив вперед взгляд остекленевших глаз.

Мистер Бьюли прерывисто вздохнул.

— Мы отпраздновали Новый год, потом легли спать. Все до единого легли — мы привыкли ложиться рано и ночью не просыпались.

— Вы пили перед сном спиртное — например игристое вино?

— Нет, только фруктовый пунш. В нашем доме пить не принято.

Его лицо затуманилось; он умоляюще взглянул на Кармайна.

— Где вы работаете, мистер Бьюли?

— Занимаюсь точной сваркой на заводе электроходов, через пару недель жду повышения. Мы думали после этого перебраться в дом побольше. — Слезы хлынули из его страдальческих глаз, и он умолк.

— Познакомьте меня с вашими детьми, мистер Бьюли.

Он собрался с силами, уверенный, что справится.

— Это Линда, ей четырнадцать. Хэнку одиннадцать, Рею десять. У нас есть еще младший, Теренс. Ему два года, мы укладываем его в нашей спальне. Сейчас Линда отнесла его к соседке, миссис Спинозе. Мы так рассудили: незачем ему знать… видеть… — Он опять осекся, закрыл лицо ладонями и задрожал. — Простите, не могу…

— Не торопитесь, мистер Бьюли.

— Этта — так мы зовем Маргаретту — и Линда занимают одну комнату.

— Одну?

— Да, лейтенант. Встали мы сегодня позже, чем обычно, и когда жена начала готовить завтрак, то позвала девочек помочь. Линда сказала, что Этта в ванной, но оказалось, что там не Этта, а мальчики. И мы начали искать ее, но не нашли. Потом я позвонил в полицию. Почему-то я сразу подумал, что это Монстр. Но ведь это не он, правда? Для него еще слишком рано, да и Этта такая же, как все мы, — чернокожая. Мы не мулаты, а настоящие негры. Ни к чему Монстру наша девочка, лейтенант!

Что тут скажешь? Кармайн повернулся к сестре Этты.

— Ты ведь Линда? — спросил он с улыбкой.

— Да, сэр, — выговорила она сквозь слезы.

— Мне нечем тебя утешить, Линда, но ты сможешь помочь сестре, если ответишь мне.

— Хорошо. — Она вытерла лицо.

— Вы с Эттой вчера легли спать в одно и то же время?

— Да, сэр. В половине первого ночи.

— Ваш папа говорит, что вы все были сонные. Это правда?

— Да, клевали носом, — подтвердила Линда.

— Значит, вы обе улеглись в постель сразу.

— Да, сэр, только молитву прочитали.

— Этта не отказывается читать молитвы?

У Линды мигом высохли глаза, она была явно шокирована.

— Что вы, сэр, никогда!

— Вы с сестрой разговаривали, после того как легли в постель?

— Нет, сэр. Может, она и говорила — я не слышала. Я уснула сразу, едва легла.

— И ночью ты не слышала никакого шума? Не просыпалась и не ходила в туалет?

— Нет, сэр, я спала, пока мама не позвала нас. Сначала меня даже насмешило, что Этта встала раньше меня — она у нас любит поспать. Потом я подумала, что она нарочно не стала будить меня, чтобы первой занять ванную, но когда постучала, оттуда отозвался Хэнк.

У девочки было красивое личико, влажно поблескивающие глаза, нежная кожа, полные губы, способные ввести в искус, — четко очерченные, с изгибом, в котором Кармайну всегда виделось предчувствие трагедии. Губы негритянки, темно-бордового цвета, переходящего в розовый там, где они сходились складочкой. Похожа ли Маргаретта на младшую сестру?

— Линда, а Этта не могла убежать из дома?

Огромные глаза стали еще больше.

— Зачем ей это? — В вопросе Линды заключался ответ.

И вправду, зачем? Она мила, послушна и прелестна, как все другие жертвы. И приучена перед сном читать молитву.

— Какой у Этты рост?

— Метр семьдесят два, сэр.

— У нее хорошая фигура?

— Нет, слишком худая. Этта вечно расстраивается из-за этого — она хочет быть звездой, как Дионн Уорвик, — объяснила Линда, которая тоже обещала вырасти рослой и худощавой.

— Спасибо, Линда. Никто в доме не слышал шум прошлой ночью?

— Нет, никто.

Потом мистер Бьюли принес фотографию, и Кармайн увидел девочку, в точности похожую на Линду. И на всех погибших.

Вошел Патрик с саквояжем.

— Линда, какая комната ваша?

— Вторая дверь справа, сэр. Моя кровать — правая.

— Есть следы проникновения через окно, Патси?

— Ни единого, только защелки на наружных и внутренних рамах открыты. Земля под окном замерзла. Летом там растет трава, но сейчас она давно высохла. Подоконник выглядит так, словно к нему не прикасались с тех пор, как вставили рамы — в октябре или когда убирали сетки от комаров. Я оставил под окном Пола — может, найдет то, чего я не заметил, но вряд ли.

Они вошли в комнату, где едва помещались две кровати, безупречно чистую и ухоженную: розовые стены, плетеный розовый коврик. В изножьях кроватей — два узких шкафа. Над постелью Маргаретты висел большой плакат Дионн Уорвик и еще один, поменьше, с Мэри Белл; на полочке над кроватью Линды сидели плюшевые медведи.

— Девочки спят крепко и спокойно, — отметил Патрик. — Простыни совсем не сбиты. — Он подошел к кровати Маргаретты, наклонился и потянул носом воздуху самой подушки. — Эфир, — заключил он. — Эфир, а не хлороформ.

— Ты уверен? Он же испаряется через несколько секунд.

— Уверен. С таким нюхом, как у меня, можно работать в парфюмерной промышленности. Запах задержался в этой складке, видишь? Вот теперь он улетучился. Наш приятель набросил ей на лицо тряпку, пропитанную эфиром, подхватил жертву и вынес через окно. — Патрик подошел к окну и поднял рукой в перчатке сначала внутреннюю, затем наружную раму. — Ты только послушай — ни звука! Мистер Бьюли заботится о своем доме.

— Или этот тип заранее смазал рамы.

— Нет, держу пари, это заслуга хозяина.

— Слушай, Патси, но каков виртуоз! Девушка ростом метр семьдесят с лишним и весом под пятьдесят килограммов, в трех метрах от нее спит сестра. Если бы Линда проснулась…

— Дети спят крепко, Кармайн. Маргаретта даже не проснулась; судя по состоянию ее постели — никаких следов борьбы не видно. И Линда проспала все на свете. Он управился самое большее за две минуты.

— Остается один вопрос: кто оставил окно незапертым? Или мистер Бьюли редко проверял их, или наш приятель явился в дом заранее и открыл защелки.

— Скорее всего это дело рук преступника. Полагаю, мистер Бьюли запирает окна сразу после начала холодов и отпирает только весной, с началом оттепелей. В доме отличная вентиляция, а в последнее время похолодало настолько, что девочки вряд ли стали бы открывать окно. Здесь на десять градусов холоднее, чем в Холломене.

Вошел Пол, качая головой.

— В таком случае обшарим здесь каждый сантиметр — проверим белье на кровати Маргаретты, особое внимание уделим наволочке. Кармайн, — окликнул Патрик брата, выходящего из комнаты, — если девушка рослая, худая и чернокожая, значит, он перешел на жертвы другого типа. Может, это и не наш Монстр.

— Спорим?

— Тридцать дней, совершенно иной способ похищения, другой тип жертвы — и ты хочешь сказать, что это все тот же убийца?

— Вот именно. Самый важный фактор не изменился: эта девушка так же чиста и непорочна, как остальные. Судя по всему, запугать его нам не удалось. Преступник действует в соответствии с подробным планом, каждое похищение — один из его этапов. Двенадцать девочек за двадцать четыре месяца. Возможно, теперь ему предстоит похитить двенадцать девочек за двенадцать месяцев. Сегодня первый день нового года. Можно предположить, что для его второй дюжины рост и цвет кожи не имеет значения или Маргаретта — первая из жертв нового типа.

Патрик с шумом втянул воздух.

— Думаешь, он и расправляться с ними будет по-новому?

— Если чутье не обманывает меня — да. Но в одном я не сомневаюсь, Патси: это наш давний знакомый. И никто иной.

Кармайн велел Эйбу и Кори вернуться вместе с Патриком, но прежде обойти все дома на Даблин-роуд и выяснить, не заметили ли чего-нибудь соседи. На успех обхода никто не рассчитывал: вечеринки в честь Нового года завершились совсем недавно.

Было половина одиннадцатого, когда «форд» свернул на подъездную дорожку к дому Смита — длинную, извилистую, ведущую к очень большому, обшитому традиционной вагонкой дому на холме, с георгианскими окнами и темно-зелеными ставнями. Дом был не довоенным, но и не новым и стоял на участке площадью пять акров, где сохранился лес; садовников семейство Смит не держало.

Дверь открыла миловидная женщина лет сорока — несомненно, супруга профессора. Кармайн представился, хозяйка пригласила его войти в дом, который внутри выглядел так же традиционно, как и снаружи. Интерьер свидетельствовал о хорошем, но непритязательном вкусе. Безусловно, Смиты могли позволить себе любую обстановку.

— Боб в доме, — уклончиво сказала Элиза. — Не хотите чашечку кофе?

— Спасибо, не откажусь. — Кармайн последовал за хозяйкой на кухню: мебель «состарили» на сто лет, воспроизведя все правдоподобные детали — от червоточин до поблекшей краски.

Пока Элиза наливала гостю кофе, в кухню заглянули два мальчика-подростка. Живостью, свойственной мальчишкам этого возраста, природа их обделила: Кармайн привык, что подростки засыпают его вопросами, считают его профессию престижной и думают, что настоящие убийства гораздо интереснее телевизионных. Но сыновья Смита, которых мать представила как Бобби и Сэма, выглядели скорее пугливыми, чем любопытными. Как только мать отпустила их, они поспешили уйти.

— Бобу нехорошо, — вздохнула Элиза.

— Неудивительно — такой напряженный период.

— Нет, дело не только в этом. Его беда в том, что он не привык к неудачам, лейтенант. Боб жил словно в сказке: респектабельные предки-янки, богатая семья, блестящие успехи в учебе начиная со школы, все, что душе угодно, в том числе и место в правлении фонда Уильяма Парсона. А ведь ему всего сорок пять. Представьте, ему и тридцати не исполнилось, когда он получил это назначение! Сбывалась одна мечта за другой! Непрерывная цепь удач.

— До настоящего момента, — заключил Кармайн, помешивая кофе, аромат которого показался ему затхлым. Сделав глоток, он убедился, что нюх не подвел его.

— Да, — согласилась Элиза.

— В прошлый раз, когда я видел профессора, он был чем-то подавлен.

— Очень, — кивнула она. — Он оживляется, только когда уходит к себе в подвал. Он проведет там и сегодняшний день, и завтрашний.

У появившегося профессора Смита был затравленный вид.

— Лейтенант! Какой неожиданный визит. С Новым годом!

— Увы, сэр, поводов для радости нет. Я только что из Гротона: очередное похищение состоялось на месяц раньше, чем мы ожидали.

Смит осел на ближайший стул, побелев как мел.

— Только не в Хаге, — пробормотал он. — Не в Хаге.

— В Гротоне, профессор.

Элиза резко поднялась и принужденно улыбнулась.

— Боб, покажи лейтенанту свою причуду, — предложила она.

«Вы умница, миссис Смит, — подумал Кармайн. — Вы сразу поняли: я заявился не для того, чтобы поздравить вас с Новым годом, а чтобы получить разрешение осмотреть дом, не имея на то официальной санкции. И поскольку вы не хотите, чтобы муж отказал мне, вы взяли быка за рога, вынудили мужа оказать мне содействие, не роняя достоинства».

— Мою причуду?.. А, причуду! — Смит оживился. — Ну конечно! Хотите посмотреть, лейтенант?

— Охотно.

Чашку с почти не тронутым кофе Кармайн оставил на столе без сожаления.

Дверь, ведущая в подвал, запиралась на несколько замков, установленных профессионалом; Бобу Смиту понадобилось некоторое время, чтобы отпереть их. Деревянная лестница освещалась тускло, у подножия профессор щелкнул выключателем, и все огромное помещение залил ослепительный свет, не дающий тени. Ошеломленный Кармайн уставился на то, что Элиза Смит назвала «причудой».

Почти весь подвал занимал квадратный стол, каждая из сторон которого была более пятнадцати метров.

На его поверхности расположился ландшафт с пологими холмами, лощинами, горным хребтом, несколькими долинами, лесами с крохотными, поразительно похожими на настоящие деревьями, реками, озером на дне вулканического кратера и водопадом среди скал. Здесь же размещались фермы, на равнине раскинулся городок, а другой приютился между двумя холмами. И повсюду поблескивали двойные серебристые рельсы миниатюрной железной дороги. Через реки были переброшены стальные фермы мостов, по озеру курсировал цепной паром, по горным ущельям проходили виадуки с изящными арками. На окраинах городов располагались вокзалы.

А поезда! «Суперчиф» стремительно пронесся через лес и вылетел на высокий подвесной мост. Два дизельных локомотива тащил и составы, груженные углем. Второй состав представлял собой сцепленные цистерны для нефти и других химикатов, третий — товарные вагоны. У одного из вокзалов стоял пригородный поезд.

Кармайн насчитал одиннадцать поездов. Все были приведены в движение, кроме небольшого пригородного, ждущего отправления. Поезда двигались с разной скоростью: «Суперчиф» несся во весь опор, один из грузовых составов едва полз, а цистерн в нем было так много, что понадобилась пара дополнительных дизельных локомотивов. И все это в миниатюре! Кармайн не сомневался, что увидел восьмое чудо света.

— Никогда ничего подобного не видел, — осипнув, произнес он. — Это… неописуемо.

— Я строил эту дорогу с тех пор, как шестнадцать лет назад мы переселились сюда, — объяснил профессор, настроение которого быстро менялось к лучшему. — Все поезда приводит в движение электричество, но я хочу перейти на паровые двигатели.

— Паровые? Хотите сказать, топливом для паровозов служит дерево? Или уголь?

— На самом деле я получаю пар, сжигая спирт, но принцип тот же самый. Это гораздо интереснее, чем просто подключать их к домашней электропроводке.

— Могу поклясться: вы с сыновьями часами просиживаете здесь.

Профессор окаменел, в его глазах появилось выражение, от которого Кармайна охватил озноб: несмотря на то что профессор привык жить как в сказке, под его депрессией и сибаритством скрывалась стальная воля.

— Моим сыновьям запрещено входить сюда, — сказал он. — Когда они были младше и дверь в подвал не запиралась, они устроили здесь разгром. Буквально все разнесли! На ремонт у меня ушло четыре года. Они разбили мне сердце.

На языке Кармайна уже вертелось резонное возражение: с тех пор мальчики повзрослели и теперь наверняка отнесутся к поездам с должной почтительностью, но лезть в семейные дела Смита он не стал.

— Как же вы дотягиваетесь до середины стола? — спросил он, щурясь от яркого света. — Ставите какие-нибудь мостки?

— Нет, лезу под стол. Он состоит из отдельных маленьких частей. Специалист по гидравлике установил здесь систему, благодаря которой я могу поднять нужную секцию и передвинуть ее к краю стола, в удобное для меня место. Впрочем, чистить дорогу приходится гораздо чаще, чем чинить. А когда я перехожу с дизельных на паровые двигатели, просто подвожу поезд к краю — видите?

«Суперчиф» миновал несколько развязок, где остальные поезда притормаживали или сворачивали в сторону, и остановился возле края стола. Кармайн почти услышал лязг колес и шипение тормозов.

— Можно мне взглянуть на вашу гидравлическую систему, профессор?

— Пожалуйста. Вот возьмите, под столом темно. — И профессор подал ему ручной фонарик.

Пространство под столом заполняли поршни, цилиндры и стержни, но сколько Кармайн ни ползал среди них на четвереньках, не нашел ни люка в полу, ни тайников в столе. Пол был бетонным, очень чистым, и увлечение поездами никак не вязалось с пристрастием к юным девушкам.

Вспоминая детство, Кармайн с радостью провел бы остаток дня в гостях у Смита, но едва убедился, что в подвале нет ничего, кроме поездов, он решил уйти. По просьбе Кармайна Элиза провела его по всему дому. Единственным предметом, которого она, по-видимому, стеснялась, оказался хлыст с размочаленным концом, лежащий на стенной панели в гостиной. «Значит, Смит лупит сыновей, притом без жалости. Ну что ж, — рассудил Кармайн, — мой папаша, злобный коротышка, тоже был не прочь вбить мне ума в задние ворота, пока я не вырос и не научился отбиваться. После этого вынести муштру армейских сержантов оказалось проще простого».

От Смитов он отправился к живущим неподалеку Понсонби, но дома никого не застал. В открытом гараже стоял алый «мустанг», а «универсал», который Кармайн часто видел на стоянке возле Хага, отсутствовал. Как ни странно, есть еще в мире люди, которые предпочитают водить кабриолеты с восьмицилиндровыми двигателями! Сначала Дездемона, теперь вот Чарлз Понсонби. Должно быть, сегодня он уехал на «универсале», в котором хватало место и сестре, и ее собаке-поводырю.

Навещать Полоновски Кармайн передумал. Он остановился у телефонной будки и позвонил Марчиано.

— Дэнни, отправь кого-нибудь на север штата, к охотничьему домику Уолтера Полоновски. Если он там с Мэриен, не тревожьте их, но если Уолтер один или его там вообще нет, пусть ребята осмотрятся — главное, чтобы Полоновски не вспомнил про ордер на обыск.

— Что скажешь по поводу гротонского похищения, Кармайн?

— Это определенно наш старый знакомый, но доказать это будет нелегко. Он изменил своим привычкам, будто с нового года решил начать все заново. Поговори с Патриком, как только он вернется. Я объезжаю дома «хагистов»… Да не паникуй ты! Просто проверяю, дома ли они. И если дома, прошу разрешения осмотреть подвалы и чердаки. Дэнни, видел бы ты, что в подвале у Смита! Блеск!

Из той же будки Кармайн попытался дозвониться Финчу, но у того никто не брал трубку. Форбсы пользовались службой передачи сообщений — вероятно, из-за многочисленных пациентов. Воркующим голосом телефонистка известила Кармайна, что доктор Форбс уехал на выходные в Бостон, и назвала его бостонский номер. Звонок Кармайна вызвал у Аддисона Форбса явное раздражение.

— Я только что узнал, что похищена еще одна девушка, — сообщил Форбс, — но я тут ни при чем, лейтенант. Мы с женой привезли нашу дочь Роберту. Ее только что положили в акушерский стационар.

«Подозреваемых все меньше», — подумал Кармайн, повесил трубку и вернулся к «форду».

Уже в Холломене, свернув на Сикамор-стрит, он решил выяснить, как проводит праздники Тамара Вилич.

Разглядев, кто стоит за застекленной дверью, Тамара распахнула ее и предстала перед гостем в неожиданном наряде: струящемся, из прозрачного алого шелка, с высокими разрезами на бедрах, немыслимо сексуальном и не оставляющем никакого простора воображению. «Она из тех женщин, которые не любят носить белье, — понял Кармайн. — Эксгибиционистка».

— Похоже, вам не повредит чашка кофе. Заходите, — с улыбкой пригласила она. Алое одеяние придавало ее хамелеоньим глазам красноватый отблеск.

— У вас уютно, — заметил Кармайн, оглядевшись по сторонам.

— Довольно избитый, и потому неискренний комплимент, — оценила она.

— Считайте, что он был сказан из вежливости.

— Побудьте пока здесь, а я сварю кофе.

Тамара удалилась на кухню, предоставив Кармайну возможность без помех изучить интерьер. Она предпочитала ультра-модерн: ослепительные краски, качественную кожу, хром и стекло вместо дерева. Но на мебель Кармайн почти не обратил внимания: его поразили картины. На самом видном месте красовался триптих. На его левой панели обнаженная особа малинового цвета, с гротескно уродливым лицом стояла на коленях в позе преклонения перед напоминающей фаллос статуэткой. На центральной панели она лежала на спине, широко раскинув руки и сжимая статуэтку в левой руке, на правой — использовала статуэтку в эротических видениях, и ее лицо разлеталось на куски, как от разрывной пули.

Кармайна передернуло от отвращения, и он выбрал место, откуда отвратительная мазня была не видна.

Остальные картины пронизывал скорее дух насилия и гнева, нежели непристойности, однако ни одну из них Кармайн не повесил бы у себя дома. Слабый запах масляной краски и скипидара подсказывал, что автор полотен — Тамара. Но что заставило ее выбрать именно эти сюжеты? Гниющий труп мужчины, повешенного за ноги, почти нечеловеческое, оскаленное и слюнявое лицо, стиснутый кулак, между пальцами сочится кровь… Чарлз Понсонби мог бы одобрить их, но, с точки зрения Кармайна, глаз которого был достаточно наметанным, техника Тамары оставляла желать лучшего. Нет, такой разборчивый знаток, как Чак, не проявил бы к этим полотнам никакого интереса. Они служили лишь одной цели: оскорблять взгляд.

«Либо она больна, либо еще более цинична, чем я предполагал», — подумал Кармайн.

— Нравятся мои работы? — спросила вернувшаяся Тамара.

— Нет. По-моему, это бред.

Запрокинув голову, она весело расхохоталась.

— Вы превратно поняли мои мотивы, лейтенант. Я пишу вещи, спрос на которые есть в определенных кругах. Увы, техникой я владею не так хорошо, как настоящие мастера, вот мне и приходится продавать в основном сюжеты.

— Иными словами, сбывать свои работы за бесценок. Я прав?

— Да. Но надеюсь, когда-нибудь я смогу зарабатывать живописью себе на жизнь. Настоящие деньги приносят литографии, выпущенные ограниченным тиражом, а этой техникой я вообще не владею. Мне надо учиться, но это непозволительная роскошь.

— Все еще расплачиваетесь за растрату в Хаге?

Развернувшись как пружина, она молча скрылась на кухне.

Ее кофе оказался отменным; Кармайн с жадностью опустошил чашку и закусил свежайшим яблочным пирогом.

— Как я понимаю, этот дом принадлежит вам, — взбодрившись, перешел он к делу.

— Выясняете, как мы живем?

— Именно. По долгу службы.

— Тем не менее вам хватает наглости оценивать мои работы. Да, — продолжала она, поглаживая себя по шее длинными изящными пальцами, — это мой дом. Второй этаж я сдаю стажеру из радиологии и его жене-медсестре, верхний — парочке лесбиянок, орнитологов из корпуса Берка. Арендная плата — мой единственный доход с тех пор, как я… слегка оплошала.

— Профессор Смит говорил, что вас подбил на это бывший муж.

Она подалась вперед, поджала под себя ноги и презрительно вздернула губу.

— Говорят, никто не заставит человека сделать то, чего он не хочет сам. Что скажете?

— Что вы потеряли голову от любви к нему.

— Как вы проницательны, лейтенант! Возможно, так все и было, но давным-давно.

— Ваши арендаторы могут пользоваться подвалом? — спросил Кармайн.

Ее сливочно-белые веки опустились, губы слегка изогнулись.

— Нет, я не разрешаю. Подвал мой.

— Ордера у меня нет, но, может быть, вы разрешите мне осмотреть дом?

Под тонкой тканью ее соски мгновенно набухли, точно она вдруг озябла.

— Почему? Что случилось?

— Очередное похищение. Вчера ночью, в Гротоне.

— Думаете, если я пишу такие картины, значит, я психопатка и в подвале у меня рекой льется кровь? Смотрите где хотите, мне плевать, — отрезала она и направилась в комнату — видимо, когда-то служившую второй спальней, а теперь переделанную в студию.

Кармайн воспользовался разрешением, спустился в подвал, но не нашел там ничего, кроме сдохшей в капкане крысы. Если бы Тамара нравилась ему, он убрал бы хвостатый труп, но эта женщина внушала ему неприязнь, и он оставил крысу на прежнем месте.

Спальня Тамары представляла примечательное зрелище: черная кожа, черные атласные простыни, прочная кровать с прутьями, через которые удобно перебрасывать цепочки наручников, шкура зебры на черном ковре — вместе с головой и светящимися глазами из красного стекла. «Готов поклясться, — думал Кармайн, бесшумно расхаживая по комнате, — что это не тебя стегают плеткой, дорогуша. Ты по натуре госпожа. Интересно, кто твои рабы?»

На тумбочке у кровати стояла фотография в узорной серебряной рамке: пожилая чопорная женщина, похожая на Тамару, — вероятно, мать. Кармайн взял снимок, приготовив невозмутимое выражение лица на случай, если неожиданно войдет хозяйка, и быстро вынул фотографию из рамки. Так и есть! Примитивный тайник: в ту же рамку был вставлен снимок Кита Кайнтона — во весь рост, абсолютно голого, великолепно сложенного и возбужденного. Еще тридцать секунд — и фотография строгой мамы вернулась на прежнее место. Неужели так трудно догадаться, что снимки, спрятанные под другими снимками, — древнейший прием из арсенала обманов? «Теперь я знаю про тебя все, Тамара Вилич. Ты бьешь всех, кроме Кита, — это неизбежно отразилось бы на его работе. Значит, вы играете? Ты одеваешь его ребенком и шлепаешь за провинности? Наряжаешься медсестрой и ставишь ему клизму? Наказываешь его, как строгая учительница? Изображаешь проститутку, цепляющую клиента в баре? Ну-ну».

Ехать больше было некуда, пора возвращаться домой. Но, уже поднимаясь в лифте к себе, он остановил кабину на десятом этаже и позвонил в квартиру Дездемоны. Ее голос прозвучал бесстрастно: по вине техники, а не характера.

— Еще одно похищение, — без лишних церемоний сообщил Кармайн, снимая верхнюю одежду.

— Не может быть! Прошел всего месяц!

Он огляделся, заметил рабочую корзинку и очередную скатерть, работа над которой продвигалась быстрее, чем в те дни, когда Дездемона часто выходила из дома.

— Почему вы такая скупая, Дездемона? — выпалил Кармайн, у которого безнадежно испортилось настроение и поэтому хотелось на ком-нибудь сорвать злость. — Почему вы не тратите деньги на себя? К чему эта бережливость? Неужели нельзя купить себе хотя бы приличную одежду?

Она замерла, ее сжатые губы превратились в тонкую белую черту, в глазах появилась печаль, которой Кармайн раньше не замечал, даже после гибели Чарли.

— Я старая дева, поэтому откладываю деньги на старость, — бесстрастно произнесла она, — и не только. Еще пять лет — и я уеду домой, туда, где нет насилия, вооруженных копов и Коннектикутского Монстра. Вот и все.

— Извините, я не имел права спрашивать. Простите меня.

— Не сегодня, и скорее всего — никогда, — отозвалась Дездемона и распахнула дверь. Верхняя одежда Кармайна перелетела через порог и кучей легла на пол. — Всего хорошего, лейтенант Дельмонико.

Глава 15

Вторник, 4 января 1966 г.

Первый рабочий день нового года выдался ветреным и снежным, но погода не помешала неизвестным разрисовать здание Хага граффити — надписи «Убийцы, расисты, свиньи, фашисты», «Холломенский ку-клукс-клан» и свастики красовались на фасаде.

Явившись на службу и увидев, что стало с его исследовательским центром, профессор не выдержал. Его добил не инфаркт: Роберт Мордент Смит лишился силы духа. «Скорая» приехала быстро, бригада медиков справилась со своей задачей, прекрасно понимая, что по приезде в больницу звать на помощь придется не кардиологов, а психиатров. Смит рыдал, стонал, метался, бормотал, нес полнейшую чепуху.

Кармайн лично явился в Хаг, утешаясь, подобно Джону Сильвестри, лишь тем, что зима выдалась суровая, — значит, настоящие расовые волнения начнутся не раньше весны. Только двое чернокожих, невзирая на холод, переминались у здания Хага и потрясали транспарантами, уже изрядно потрепанными ветром. Лицо одного показалось Кармайну знакомым; остановившись у дверей, он присмотрелся. Человек был невысоким, худым, невзрачным, темнокожим, начисто лишенным обаяния. Но где он видел этого негра, где, где? Давним воспоминаниям свойственно всплывать неожиданно: в обширной памяти Кармайна многое хранилось в ожидании какого-нибудь события. Так и есть — племянник жены Отиса Грина. Уэсли Леклерк.

Кармайн направился прямиком к Леклерку и его напарнику, тоже ничем не примечательному, разве что менее решительному, чем Уэсли.

— Ступайте домой, ребята, — дружески посоветовал Кармайн, — иначе придется нам отправить вас по домам или задержать. Только сначала поговорим, мистер Леклерк. Зайдем в вестибюль. Я не собираюсь арестовывать вас, просто хочу поговорить, честное скаутское.

К удивлению Кармайна, Уэсли послушно последовал за ним, а его спутник улепетнул, словно школьник, отпущенный с уроков.

— Ты ведь Уэсли Леклерк? — уточнил Кармайн, когда они вошли в здание и затопали ногами, стряхивая с обуви снег.

— А хоть бы и так, что с того?

— Племянник миссис Грин из Луизианы.

— Ага, и приводы у меня есть, можете не проверять. Я известный нарушитель общественного порядка. Другими словами, беспокойный чернокожий.

— Давно ты в этой организации, Уэс?

— Уже пять лет. Колпаки с колес я не ворую, в вооруженных грабежах не участвую. Только не даю спуска подонкам, которые ненавидят черных.

— Чем ты занимаешься в Холломене? Участвуешь в мирных демонстрациях протеста, носишь куртку «черной бригады», а что еще?

— Делаю всякие медицинские инструменты в компании Парсона.

— Хорошая работа, требует физических и умственных навыков.

По сравнению с рослым Кармайном Уэсли казался задиристым птенцом рядом с боевым петухом.

— Да вам-то какое дело до моей работы? Думаете, это я здесь стены размалевал?

— Не прикидывайся идиотом, Уэс, — устало попросил Кармайн. — Граффити — дело рук детишек из школы Тревиса, а не «черной бригады». А ты думал, мы не знаем? Лучше скажи, зачем ты здесь морозишь задницу в такую погоду. Зрителей сегодня все равно не соберешь.

— А пусть белые знают, что спокойные времена остались позади, мистер хитрый полицейский. Вы не ловите убийцу потому, что не хотите. Можно подумать, вы сами убиваете негритянок.

— Нет, Уэс, не я. — Кармайн прислонился к стене и с нескрываемым сочувствием посмотрел на Уэсли. — Брось ты своего Мохаммеда! Ничего хорошего из этого не выйдет. Лучшей жизни для чернокожих надо добиваться не насилием, что бы там ни говорил Ленин насчет террора. Вспомни, сколько белых терроризировали чернокожих американцев почти двести лет, но разве им удалось сломить негритянский дух? Выучись, Уэс, получи диплом юриста. Этим ты поможешь своим соплеменникам больше, чем Мохаммед эль-Неср.

— Ну да, как же! А деньги где взять?

— Заработать, делая инструменты в компании Парсона. В Холломене есть хорошие вечерние школы, в городе найдется множество людей, готовых помочь.

— Пусть белые заткнут милостыню себе в зад!

— А с чего ты взял, что я говорю о белых? Найдутся покровители и среди чернокожих. Бизнесмены, профессионалы. Не знаю, есть ли такие в Луизиане, но в Коннектикуте их немало, и ни один не похож на дядю Тома. Все трудятся для блага своего народа.

Уэсли Леклерк круто развернулся и пошел прочь, напоследок выбросив в воздух правый кулак.

— Спасибо, хоть кукиш не показал, — усмехнулся Кармайн в удаляющуюся спину Уэсли.

Ковыляя сквозь усилившуюся метель, Уэсли Леклерк вспоминал разговор с лейтенантом Кармайном Дельмонико. «Голова у него варит, да еще как. Он слишком умен и уверен в себе и не оправдывает гонения и дискриминацию; он умеет словом развеять гнев. Но не на этот раз. И не мой гнев. Через Отиса я добываю сведения, которые понадобятся Мохаммеду, когда придет весна. Мохаммед уже относится ко мне уважительнее, чем прежде, — посмотрим, что он скажет, когда узнает, что холломенские легавые по-прежнему вертятся вокруг Хага. Значит, там и надо искать ответ. Дельмонико знает это так же хорошо, как и я. Искать среди богатых белых. Когда все чернокожие Америки встанут под знамена Мохаммеда эль-Несра, все переменится».

— Наш путь труден, — изрек Мохаммед эль-Неср, обращаясь к Али эль-Кади. — Слишком многим черным братьям промыли мозги, они стали падки на главное оружие белых — наркотики и выпивку. Даже теперь, когда Монстр похитил настоящую чернокожую, наши ряды растут медленно.

— Наш народ надо подтолкнуть, — отозвался Али эль-Кади — такое имя выбрал себе Уэсли Леклерк, когда принял ислам.

— Нет, — отрезал Мохаммед, — не наш народ, а «черную бригаду». И не подтолкнуть. Нам нужен мученик, Али. Герой, который подаст пример десяткам тысяч мужчин. — И он похлопал Уэсли-Али по руке. — А пока делай свое дело, работай на совесть. Вербуй наших сторонников в вечерней школе. Подружись с этим неверным, Дельмонико. И вытяни из него все, что сможешь.

Супруги Форбс собирались пробыть в Бостоне до тех пор, пока не расчистят дороги. Ферму Финчей совсем занесло снегом. Уолт Полоновски провел праздничные дни в охотничьем домике, но не один, а в обществе Мэриен. Полицейские, которых направил туда Дэнни Марчиано, не стали оповещать обитателей охотничьего домика о своем присутствии: в намерения Кармайна не входило осложнять и без того нелегкую жизнь «хагистов». Следовательно, тайна Полоновски должна была остаться тайной — по крайней мере пока.

Патрик не нашел в доме на Даблин-роуд абсолютно никаких улик, которые подтвердили бы или опровергли предположение, что Маргаретту похитил Монстр, но продолжал утверждать, что девушку усыпили эфиром.

— Он надевает какой-то защитный костюм, — объяснял Патрик брату, — сделанный из ткани, которая не оставляет волокон, подошва его обуви совершенно гладкая, поэтому мы и не находим следов на земле. Плотно прилегающий капюшон или головной убор полностью закрывает волосы, на руки он надевает перчатки. Очевидно, готовясь к ночному похищению, он оделся во все черное. Может, даже лицо загримировал черным гримом. По моим предположением, костюм резиновый и плотно облегающий тело, вроде водолазного.

— Патси, в них же неудобно двигаться.

— В наше время производят костюмы, не стесняющие движений.

— Да, он может позволить себе самое лучшее — по-моему, денег у него хватает.

Расспросы жителей Гротона, предпринятые Кори и Эйбом, ничего не дали: как всегда, Новый год в районе отмечали бурно.

— Спасибо, ребята, — сказал подчиненным Кармайн.

Никто ни словом не упомянул об очевидном: новые улики появятся в деле, лишь когда будет найден труп Маргаретты.

Вечером Кармайн поднялся в лифте на самый верх здания «Мускат», в пентхаус к доктору Хидеки Сацуме. И принят был радушно.

— У вас красиво, — заметил Кармайн, оглядываясь по сторонам. — Я заходил к вам вчера, доктор, но не застал вас дома.

— Да, я был в своем доме в Кейп-Коде. В Четеме. Услышал прогноз погоды и решил повременить с возвращением.

Значит, у Сацумы есть дом в Четеме? В трех часах езды отсюда на бордовом «феррари». Из Гротона путь еще короче.

— Ваш дворик с садом бесподобен. — Кармайн приник к стеклянной стене комнаты.

— Раньше он был хорош, но теперь равновесие нарушилось. Я пытаюсь восстановить его, лейтенант, но пока не удается. Может, все дело в голливудском кипарисе — это не японское дерево. Я посадил его здесь, думая, что символ Америки придется кстати, и, наверное, ошибся.

— А по-моему, доктор, он служит стержнем для всего сада — рослый, с двойной спиралью. Без такого высокого растения верх стен слишком бросался бы в глаза, да и симметрия пострадала бы.

— В ваших словах есть логика.

«Но ты ее все равно не видишь, — подумал Кармайн. — Что может знать коп о японских садах камней, в которых заключен целый мир?»

— Сэр, вы разрешите осмотреть ваш дом в Кейп-Коде?

— Нет, лейтенант Дельмонико, не разрешу. И если вы хотя бы попытаетесь это сделать, подам в суд.

Так бездарно закончился понедельник.

Во вторник вечером, ровно в шесть, Кармайн стоял перед домом по Понсонби-лейн, рассчитывая застать семейство Понсонби на месте. Заглушив двигатель, он услышал басовитый лай большой собаки. Чарлз Понсонби открыл дверь, придерживая пса за ошейник.

— Впервые вижу такую породу, — признался Кармайн, отряхиваясь на крыльце, прежде чем войти.

— Помесь золотистого лабрадора с немецкой овчаркой, — объяснил Чарлз, вешая его одежду. — Мы окрестили эту породу лабровчаркой, а самого пса — Бидди. Все в порядке, милый, лейтенант свой.

Но собака в этом сомневалась и упорно продолжала следовать за гостем по пятам, не спуская с него настороженных глаз.

— Мы устроились в кухне, готовим бетховенский ужин. Под Третью, Пятую и Седьмую симфонии — у Бетховена нечетные номера мы всегда предпочитаем четным. Проходите. Не возражаете, если мы примем вас на кухне?

— Буду рад присесть где угодно, доктор Понсонби.

— Зовите меня Чаком, а я, ради соблюдения формальностей, буду обращаться к вам по званию. Клэр всегда зовет меня Чарлзом.

Он познакомил Кармайна с домом, построенным два с половиной века назад, — с прогнувшимися балками и выщербленными полами. За более современной столовой располагалась старинная кухня. Здесь и червоточины, и поблекшая краска, и занозистое дерево были подлинными — на зависть миссис Элизе Смит.

— Должно быть, раньше кухня была отделена от дома, — заметил Кармайн, обмениваясь рукопожатиями с женщиной лет под сорок, похожей на брата вплоть до водянистого оттенка глаз.

— Присаживайтесь, лейтенант, — предложила она голосом Лорен Баколл, указывая на виндзорский стул. — Да, кухня помещалась во флигеле. Раньше кухни отделяли от жилых помещений, боясь пожаров. Ведь мог сгореть весь дом. Мыс Чарлзом соединили кухню с домом столовой — ох, сколько головной боли доставил нам этот ремонт!

— Почему? — спросил Кармайн, принимая бокал хереса из рук Чарлза.

— Согласно правилам нам требовалась древесина такой же давности, как в доме, — объяснил Чарлз, усаживаясь напротив Кармайна. — Наконец мне удалось разыскать два старых амбара на севере Нью-Йорка и купить оба. Лишнюю древесину мы сохранили для будущих ремонтов. Отличный, прочный дуб.

Клэр стояла в профиль к Кармайну; умело орудуя ножом с тонким широким лезвием, она резала два толстых куска филе. Чуть ли не с благоговением Кармайн наблюдал, как ее ловкие пальцы подводят нож под сухожилие и срезают его, не задев мясо: даже он не справился бы с этой задачей лучше.

— Вы любите Бетховена? — спросила Клэр.

— Да, очень.

— В таком случае почему бы вам не перекусить с нами? Еды на всех хватит, можете мне поверить, лейтенант, — сказала она, прополаскивая нож под медным краном над мраморной раковиной. — Сначала будет сырное суфле со шпинатом, потом лимонный шербет, чтобы смыть послевкусие, говядина под беарнским соусом с молодым картофелем, тушенном в домашнем бульоне, и зеленым горошком.

— Звучит аппетитно, но времени у меня в обрез. — Кармайн пригубил херес и обнаружил, что тот великолепен.

— Чарлз говорит, пропала еще одна девушка.

— Да, мисс Понсонби.

— Зовите меня Клэр. — Она вздохнула, отложила нож и села за стол, взяв бокал хереса так уверенно, будто видела его.

За пару веков кухня, должно быть, почти не изменилась, только большой дымоход, который раньше был подведен к печи восемнадцатого века с вертелами, крюками и духовкой, теперь служил вытяжкой для массивной плиты. В кухне, по мнению Кармайна, было слишком жарко.

— Плита «Ага»? Не думал, что увижу здесь такую, — сказал он, допивая херес.

— Мы купили ее в Англии много лет назад, когда совершали очередную авантюрную поездку, — объяснил Чарли. — Духовка слаба, чтобы каждый день печь хлеб, зато прекрасно подходит для сдобы и французской выпечки. А зимой на плите мы греем воду.

— Топите мазутом?

— Нет, дровами.

— Не слишком ли дорого выходит? Галлон мазута для отопления стоит всего девять центов. А дрова наверняка гораздо больше.

— Да, если бы мы покупали их, лейтенант, но нам не приходится. У нас двадцать акров леса за парком Слипин-Джайент, дров в лесу всегда хватает. Этот лес — наши последние земельные владения, не считая пяти акров, на которых построен дом. Каждую весну мы осматриваем деревья, вырубаем сушняк, сажаем новые.

«Господи, ну вот опять! — Кармайн приуныл. — У скольких еще «хагистов» обнаружатся тайные убежища? Придется Эйбу и Кори завтра же отправиться в этот лес и прочесать все двадцать акров — не представляю, как они справятся в таком снегу! Морг гробовщика Бенджамина Либмана оказался настолько чистым, что нам даже придраться было не к чему. У Смита в подвале железная дорога, а тут еще этот треклятый лес!..»

После второго бокала хереса Кармайн вспомнил, что сегодня не завтракал и не обедал. Пора было прощаться.

— Клэр, не сочтите за грубость, но вы слепы с рождения?

— О да, — спокойно ответила она. — Я из тех инкубаторских малышей, которым давали дышать чистым кислородом. Так что я жертва невежества.

Прилив жалости заставил Кармайна отвернуться. Он увидел на стене несколько фотографий в рамках, а среди них — старинные дагерротипы в тонах сепии. Лица были отмечены печатью семейного сходства: волевые, резкие черты, дерзкие изломы бровей, густые темные волосы. Отличалась только пожилая женщина на фотографиях недавнего времени, очень похожая на Чарлза и Клэр и пушистыми волосами, и блеклыми глазами, и даже вытянутым печальным лицом. Их мать?

— Моя мама, — сообщила Клэр, демонстрируя поразительную способность угадывать, что происходит в мире зрячих. — Не придавайте значения моей проницательности, лейтенант. В сущности, это жульничество.

— Я так и понял, что это ваша мать. Вы оба похожи скорее на нее, чем на родственников со стороны Понсонби.

— Мамина девичья фамилия — Саннингтон, она из Кливленда. Да, мы и вправду пошли в Саннингтонов. Мама умерла три года назад — что называется, отмучилась. Впала в полный маразм. Но так как она состояла в обществе «Дочери американской революции», о том, чтобы сдать ее в дом престарелых, и речи быть не могло, вот я и ухаживала за ней до печального финала. Правда, власти округа не оставили нас без помощи.

«Так это дом людей, способных претендовать на место в организации «Дочери американской революции», — подумал Кармайн. — Вероятно, Понсонби и его сестра голосуют разве что за прямых потомков Чингисхана».

Он поднялся и ощутил, как закружилась голова: у Понсонби херес подавали не в стопках, а в винных бокалах.

— Благодарю за теплый прием. — Он перевел взгляд на собаку, которая по-прежнему не сводила с него глаз. — Пока, Бидди. Рад был познакомиться с тобой.

— Как тебе славный лейтенант Дельмонико? — спросил Чарлз Понсонби у сестры, вернувшись в кухню.

— Он ничего не упускает, — отозвалась Клэр, вливая взбитые яичные белки в сырный соус.

— Верно. Завтра же наш лес прочешут вдоль и поперек.

— Ты недоволен?

— Ничуть. — Чарлз разровнял суфле в форме и сунул ее в горячую духовку. — Впрочем, мне их даже жаль. Ничто не раздражает так, как бесплодные поиски.

Глава 16

Четверг, 13 января 1966 г.

— Кармайн осунулся, — прошептал Марчиано Патрику.

— Они с Дездемоной не разговаривают.

Комиссар Сильвестри откашлялся.

— Итак, кто отказался давать разрешение на осмотр без санкции?

— В целом все были готовы сотрудничать с нами, — объяснил Кармайн, у которого действительно был изнуренный вид. — Мне разрешили осмотреть все, что я хотел, но я старался, чтобы осмотр проводился в присутствии кого-нибудь из хозяев. Разрешения у Чарлза Понсонби осмотреть его лес я не просил, так как не видел в этом необходимости. Если бы Кори и Эйб нашли в снегу свежие следы или доказательства, что эти следы замели, я бы обратился к Понсонби. Но я готов поручиться, что все двадцать акров девственно-чисты, так зачем тревожить Чака и Клэр попусту?

— Тебе понравилась Клэр Понсонби, — констатировал Сильвестри.

— Да. Удивительная женщина — не жалуется на судьбу, не ноет. — И он сменил тему: — Кстати, отвечаю на предыдущий вопрос: до сих пор мне отказали только иностранцы — Сацума, Чандра и Шиллер. Держу пари, через десять секунд после моего ухода Сацума отправил своего верного пажа Эйдо в Кейп-Код. Чандра — спесивый ублюдок, но как единственного наследника махараджи его можно понять. Даже если мы ухитримся получить ордер, он пожалуется в посольство Индии, а индийцы — на редкость агрессивный и обидчивый народ. Шиллер жалок. Я подозреваю его разве что в хранении коллекции фотографий с обнаженными юношами, но настаивать все равно не стал — из-за попытки самоубийства. Он не бил на жалость, а действительно хотел покончить с собой.

Кармайн сделал паузу и усмехнулся:

— Кстати, о голых юношах: в спальне Тамары Вилич, рядом с наручниками, кожей и плетками, я кое-что нашел. Ни за что не угадаете — снимок нашего амбициозного нейрохирурга Кита Кайнтона, который без одежды затмит любую модель. Говорят, по закону компенсации у мускулистых парней хозяйство мелкое, но Кайнтон — исключение из этого правила. Природа одарила его щедрее, чем порнозвезду.

— И что отсюда следует? — спросил Марчиано, откидываясь на стуле, чтобы оказаться подальше от сигары Сильвестри — неужели обязательно совать ее другим в нос? — Кайнтоны исключены? Или Тамара Вилич?

— Не совсем, Дэнни. — Впрочем, я никогда и не ставил их на первое место в списке подозреваемых. Она пишет тошнотворные картины и предпочитает доминировать в сексе.

— Значит, малыш Кит — любитель порки?

— Видимо, да. Но Тамара, похоже, старается не оставлять следов, чтобы его любящая женушка ничего не заподозрила. Больше всех мне жаль его мать.

— Опять у тебя симпатии, — заметил Сильвестри.

— Причины для беспокойства появятся, когда я окончательно разучусь сочувствовать людям.

— И как же ты намерен поступить теперь? — спросил Марчиано.

— Шантажировать Тамару Кайнтоном.

— Ну, тут ты справишься и раскаиваться не станешь. Ведь она тебе даже не симпатична.

* * *

Тамару он загнал в угол в ее кабинете.

— Под снимком вашей матери я нашел фотографию доктора Кита Кайнтона, — напрямик заявил он, восхищаясь ее выдержкой: Тамара бесстрашно устремила глаза оттенка хаки прямо ему в лицо.

— Секс не убийство, лейтенант, — возразила она. — А когда им занимаются взрослые люди по обоюдному согласию, это вообще не преступление.

— Ваша половая жизнь меня не интересует, мисс Вилич. Я хочу знать только, где вы ею занимаетесь.

— У меня дома, в моей квартире.

— В районе, где половина соседей работает в медицинской школе Чабба или в Естественнонаучном корпусе? Там, где все знают Кайнтона и его машину и рано или поздно заметят ее? Сдается мне, вы где-то прячетесь.

— Ошибаетесь, даже не пытаемся. Я одинока, живу одна, Кит старается проскользнуть незаметно, если приезжает до темноты. Правда, он заявляется ко мне попозже, когда уже темно. Поэтому я и люблю зиму.

— А как же взгляды из-за кружевных занавесок? Из-за вас доктор Кайнтон привязан к Хагу вдвое крепче: там служат и его жена, и любовница. Жена знает?

— Она живет в полном неведении, но вы, думаю, всем раззвоните про нас с Китом, — мрачно предположила Тамара.

— Не раззвоню, мисс Вилич, но поговорю с Китом Кайнтоном — чтобы убедиться, что у вас нет другого места для встреч. Ваши отношения неразрывно связаны с насилием, а для насилия, как правило, требуется надежное убежище.

— Где никто не услышит крики? Лейтенант, мы никогда не заходим так далеко, просто разыгрываем какой-нибудь сценарий, — объяснила она. — Например, строгая учительница и скверный мальчишка, женщина-полицейский с наручником и резиновой дубинкой… и так далее. — Она переменилась в лице и прерывисто вздохнула. — Он меня бросит. Что же мне делать? Что я буду делать, когда он меня бросит?

«Вот живое доказательство тому, какими обманчивыми бывают предположения и впечатления, — думал Кармайн. — Я считал, что она не любит никого, кроме себя, а она влюблена в этого надутого индюка Кита Кайнтона — может, этим и объясняются ее картины. Она отразила свое отношение к любви — обидно, должно быть, ненавидеть любовь! Потому что Тамара знает, что Кит приезжает к ней только за сексом. А любит Хилду — если вообще способен любить».

Тамара догнала его у лифта.

— Если вы поспешите, лейтенант, то застанете доктора Кайнтона в перерыве между операциями, — сообщила она. — В больнице Холломена, на десятом этаже. Пройдите по подземному переходу, так будет быстрее.

Подземный переход, похожий на туннель, был жутковатым, как все туннели; побывав в лабиринте таких убежищ, прорытых японцами на тихоокеанских островах во время войны, Кармайн боялся их — настолько, что с трудом заставил себя спуститься в лондонскую подземку и ходить по переходам между станциями. В туннелях ощущался гнев и скрежет земли, разъяренной вторжением, и они вселяли в Кармайна ужас. Пройдя сотню метров, он повернул на развилке направо, и подземный ход вывел его в подвал больницы, неподалеку от прачечной.

Все операционные располагались на десятом этаже, но доктор Кит Кайнтон, облаченный во все зеленое, с повязкой, болтающейся на шее, ждал посетителя возле лифтов.

— Конфиденциальность! Я настаиваю на конфиденциальности, — шепотом заявил он. — Сюда, скорее!

Он почти втолкнул Кармайна в тесный склад, заставленный коробками с медицинскими принадлежностями. Здесь не было ни стульев, ни подходящей атмосферы, на которую рассчитывал Кармайн.

— Значит, мисс Вилич все вам рассказала? — начал Кайнтон. — Так я и знал; нельзя было оставлять у нее эту чертову фотографию.

— Могли бы просто порвать ее.

— Господи, лейтенант, вы не понимаете! Она захотела взять снимок себе! Тамара просто… потрясающая!

— Еще бы — для человека, склонного к извращениям. Сестра Катетер и ее чудодейственная клизма. Кто сделал первый шаг — вы или она?

— Честное слово, не помню. Мы оба выпили, это было на вечеринке в больнице, Хилда не смогла прийти.

— И долго длится эта связь?

— Два года. С Рождества шестьдесят третьего.

— Где вы встречаетесь?

— У Тамары. Я стараюсь приходить и уходить незаметно.

— И больше нигде? У вас нет загородного дома?

— Нет, только у Тамары.

Внезапно Кайнтон обеими руками вцепился в плечо Кармайна и задрожал. По его лицу покатились слезы.

— Лейтенант! Сэр! Прошу, умоляю, не говорите никому! Я уже почти партнер в нью-йоркской клинике, но если об этом узнают, мне откажут! — всхлипывал он.

Перед глазами Кармайна возникли лица Рут и Хилды, постоянно приносящих жертвы из-за этого большого избалованного ребенка. Он свирепо стряхнул руку Кайнтона.

— Отцепись, эгоист паршивый! Плевать мне на твою драгоценную практику в Нью-Йорке, но так уж вышло, что мне понравились твои мать и жена. Ты их недостоин! Я никому не скажу ни слова, но не надейся, что и мисс Тамара Вилич тебя пожалеет! Попробуй только бросить ее, и каким бы потрясающим ни был ваш извращенный секс, она отомстит — как любая брошенная женщина. Уже на следующий день о вас будет знать вся округа. А также твой профессор, мать, жена и все нью-йоркские партнеры.

Кайнтон обмяк, огляделся в поисках стула, не нашел и устало прислонился к ящику с тампонами.

— Боже, Боже, я погиб!

— Да успокойся ты, Кайнтон! — рявкнул Кармайн. — Еще не все потеряно. Попроси кого-нибудь заменить тебя на следующей операции, отправь жену домой и сам тоже поезжай. Когда останешься с женой и матерью дома, во всем признайся. И на коленях попроси прощения. Поклянись, что больше ничего подобного не повторится. Ничего не утаивай. У тебя же язык подвешен, как у мошенника, ты сумеешь уболтать своих. Но берегись, если впредь ты попробуешь обмануть этих женщин, слышишь? Пока я ни в чем тебя не обвиняю, но если захочу, найду, на чем тебя поймать. Я с тебя глаз не спущу, недаром я столько лет служу в полиции. И последнее. В следующий раз, когда будешь транжирить деньги в «Брукс бразерс», купи матери и жене что-нибудь симпатичное в «Бонвите».

Слушал ли его негодяй? Да, но понял только одно: он еще может спастись.

— С партнерством это мне не поможет.

— Еще как поможет! Главное, что мать и жена будут поддерживать тебя. Против вас троих Тамаре Вилич не выстоять, ей просто никто не поверит.

Смысл его слов наконец дошел до Кайнтона, и он заметно оживился.

— Да-да, теперь я понимаю! Так я и сделаю!

И Кармайн остался один. Кит Кайнтон умчался укреплять свои позиции, даже не поблагодарив советчика.

— Что это вы здесь делаете? — послышался раздраженный женский голос.

Кармайн небрежным жестом предъявил внушительный золотой жетон медсестре, уже готовой вызвать охрану.

— Караю преступников, мэм, — ответил он. — По всей строгости закона.

Заснеженный пейзаж был так прекрасен, что Кармайн поспешно разделся, развернул кресло к огромному окну, обращенному к гавани, и потушил в комнате свет. Ядовито-желтые огни шоссе раздражали его, но снегопад приглушал их, придавал теплый золотистый оттенок. У западного берега гавани вода подернулась льдом, но у причалов по-прежнему плескались черные волны. Ветер гнал их, разбивая отражения. Автомобильная переправа закрылась до мая.

Как же быть с Дездемоной? Все его попытки загладить вину она отвергла, все письма с извинениями вернула нераспечатанными, подсунув под его дверь. Несмотря на все старания, он до сих пор не мог понять, чем так обидел, точнее, глубоко оскорбил ее — да, он переступил черту, но без ссор и примирений жизнь немыслима. Он чем-то уязвил ее гордость, а чем — непонятно. Барьер между американцем и англичанкой оказался слишком высоким, почти непреодолимым. Неужели всему виной его слова о покупке новой одежды? Или она обиделась, что он осмелился критиковать ее? Или заставил ее почувствовать себя неженственной, нелепой или… или…

— Сдаюсь, — наконец произнес он, подпер щеку ладонью. И задумался о Призраке. Так он окрестил Монстра, убедившись, что обычным представлениям о чудовищах тот не соответствует. Он неуловим, как призрак.

Глава 17

Среда, 19 января 1966 г.

— Я на прогулку, дорогая, — известил Морис Финч Кэтрин, поднимаясь из-за стола после завтрака. — Сегодня я не расположен работать, но, может, за время прогулки настроюсь.

— Конечно, прогуляйся, — кивнула жена и взглянула на заоконный термометр. — Пятнадцать градусов ниже нуля, так что оденься потеплее, а если все-таки решишь съездить на работу, на обратном пути прогрей машину.

Кэтрин заметила, что в последнее время ее муж немного оживился, и даже знала почему. Курт Шиллер вернулся в Хаг и заверил Мори, что их конфликт не имел никакого отношения к неудавшемуся самоубийству. Очевидно, любовник на кого-то променял его. Фашистский прихвостень (мнение Кэтрин о Шиллере ни на йоту не изменилось) в подробности не вдавался, но она рассудила, что мужчины, которые любят мужчин, также уязвимы, как мужчины, которые любят женщин: на каждого найдется какая-нибудь шлюшка (кто сказал, что шлюхами бывают только женщины?), которой надоест преданный поклонник и которой захочется новизны, а заодно и увеличения банковского счета.

Глядя в окно, Кэтрин увидела, как Мори ковыляет по замерзшей тропе к яблоневому саду, его любимому уголку. Старые деревья в саду никогда не обрезали, собирать яблоки было неудобно, зато весной яблони стояли в цвету, как в нежной белой пене, так что дыхание захватывало, а осенью были сплошь усыпаны блестящими красными яблочками, точно рождественская елка шарами. Несколько лет назад Мори вдруг захотелось подвязать и обрезать ветки так, чтобы получились арки. Старые деревья протестующе скрипели, но Мори действовал так бережно и аккуратно, что теперь сомкнутые ветви деревьев напоминали сводчатые потолки церкви.

Мори исчез за поворотом, а Кэтрин принялась мыть посуду.

Внезапно раздался пронзительный, полный ужаса вопль. Тарелка выскользнула из рук Кэтрин и разбилась вдребезги. Схватив пальто, Кэтрин побежала на крик, оступилась и заскользила на обледеневшей тропе, но, к счастью, не упала. Опять крик! Не чувствуя семнадцати градусов мороза, Кэтрин припустила еще быстрее.

Мори стоял у стены из грубого камня, окружающей плодовый сад, и смотрел вверх, на что-то блестящее на вершине твердого, как лед, слежавшегося сугроба, который намела недавняя метель.

Кэтрин хватило одного взгляда, чтобы увести мужа в тепло кухни, к уюту и здравому смыслу. Туда, откуда можно позвонить в полицию.

Кармайн и Патрик стояли на том же месте, где недавно в ужасе застыл Мори. Только он мог затоптать другие следы, если бы они здесь были, что оба считали маловероятным.

У Маргаретты Бьюли не было головы. Ее шоколадная кожа резко контрастировала с ослепительной белизной снега, а подошвы и ладони были такими же нежно-розовыми, как ее платье — кружевное, усеянное мелкими блестками. Платье было настолько коротким, что из-под него были видны розовые шелковые штанишки со зловещими бурыми пятнами.

— И здесь все по-другому! — выдохнул Патрик.

— Увидимся в морге, — сказал Кармайн. — Если я останусь здесь, только тебе помешаю.

Он вошел в дом, где супруги Финч сидели за столом, тесно прижавшись друг к другу. Перед ними стояла бутылка кошерного вина «Манишевиц».

— Почему я? — спросил Финч. Его лицо было искажено гримасой.

— Выпейте еще вина, доктор Финч. Если бы нам удалось понять, почему выбрали именно вас, у нас появился бы шанс схватить этого мерзавца. Можно присесть?

— Садитесь, садитесь, — всполошилась Кэтрин, указывая на чистые бокалы. — Выпейте, вам тоже не повредит.

Кармайн не любил сладкие вина, но «Манишевиц» не разочаровал его; отставив бокал, он повернулся к Кэтрин.

— Миссис Финч, вы не слышали сегодня ночью никакого шума? В такой мороз звуки разносятся далеко.

— Ни единого шороха, лейтенант. Вчера Мори, как вернулся домой, сразу понес в теплицу для грибов болотный мох. В десять мы легли и проспали до шести утра.

— Теплица для грибов? — переспросил Кармайн.

— Да вот, хотел проверить, смогу ли я выращивать деликатесные грибы, — объяснил Финч, уже придя в себя. — Грибы — дело тонкое, но я этого не понимал, пока видел их только в лесу.

— Вы не против, если мы проведем на вашей ферме обыск, доктор? Боюсь, это необходимо — ведь здесь была найдена Маргаретта.

— Делайте что хотите, все, что понадобится, только найдите этого живодера! — Финч поднялся с трудом, по-стариковски. — Но я, кажется, понял, почему мы ничего не услышали. Хотите знать, лейтенант?

— Само собой.

Стараясь наступать только на утоптанную почву, Морис Финч провел Кармайна к теплице, а оттуда свернул к большим утепленным сараям, где Кэтрин держала своих кур. На расстоянии почти пятисот метров от дома Финч остановился и кивнул:

— Видите вон ту проселочную дорогу? Она ведет от ворот на шоссе сто тридцать три и заканчивается возле плодового сада. Мы расчистили ее сами, с помощью ковша на нашем грузовике. Из-за ручья, потому что, когда тот разливался, проехать от дома до шоссе сто тридцать три было невозможно. Если Монстр знал о существовании этой дороги, то мог незаметно подъехать чуть ли не к самому дому.

— Благодарю вас, доктор Финч. Возвращайтесь к жене.

Финч безропотно подчинился, а Кармайн разыскал Эйба и Кори и объяснил, где надо искать следы Призрака. Является и вновь исчезает, только что-то уж слишком хорошо он осведомлен. Участок Мориса Финча исчерчен проселочными дорогами, и Призрак, похоже, знает обо всех до единой. «Уместный вопрос вы задали, доктор Финч: «Почему я?» И правда, почему?»

Кармайн решил вернуться в управление до приезда Патрика, который привезет труп Маргаретты. При этом вскрытии он решил присутствовать от начала до конца.

— Она лежала на вершине сугроба, но, подозреваю, закоченела задолго до того, как ее там бросили, — объяснил Патрик, бережно вынимая с помощью Пола длинное тело из мешка. — Земля повсюду замерзла; понадобился бы экскаватор, чтобы вырыть могилу. Но на этот раз преступник не удосужился даже спрятать жертву. Он бросил ее на открытом месте, да еще в броском платье.

Все трое умолкли, глядя на необычный наряд девушки.

— Я редко видел Софию в те годы, когда она любила кружева и блестки, — сказал Кармайн, — но у тебя же дочери, Патси, ты наверняка видел их в праздничных платьях. Это ведь наряд не для девушки, пусть даже молоденькой? По-моему, на нее с трудом напялили детское платьице.

— Да. Когда мы подняли ее, то заметили, что на спине платье не застегнуто. Оно узковато Маргаретте в плечах, но руки у нее тонкие, поэтому спереди оно выглядело прилично.

Пышные рукава-фонарики заканчивались узкими манжетками, талия была завышенной — в самый раз для детской неоформившейся фигуры с небольшим животиком. На десятилетней девочке платье доходило бы до колен, на юной девушке едва прикрывало верх бедер. Нежно-розовое кружево, по мнению Кармайна, было французским, очень дорогим — вышивка по тонкой и прочной канве. Кто-то расшил платье прозрачными блестками, повторяющими узор кружева, в отверстие каждой блестки проникла бы только самая тонкая игла с ниткой. Кропотливая ручная работа наверняка отразилась на цене, многократно повысив ее. Надо бы показать вышивку Дездемоне — она сумеет точно определить ее качество и стоимость.

Кармайн наблюдал, как Патрик и Пол снимают с Маргаретты нелепое платьице, стараясь не порвать его. Одним из достоинств Патрика было почтительное отношение к мертвым. За это Кармайн его особенно ценил, Какими бы омерзительными ни были трупы, как бы ни были они обезображены фекалиями, рвотой или слизью, Патрик обращался с ними как с творениями Господа, созданными с любовью.

Маргаретта осталась в розовых шелковых штанишках, закрывающих тело от талии до верха бедер, — более чем скромном белье. Промежность была запачкана кровью, лобок выщипан.

— Опять наш старый знакомый, — сказал Кармайн. — Уже можно определить причину смерти?

— Она умерла не от потери крови, это точно. Кожа сохранила цвет, на шее сделан единственный разрез, чтобы обезглавить девушку. Никаких лигатур на щиколотках, но, думаю, грудь ей перевязали обычным способом — широкой парусиновой полосой. Возможно, он привязывал ее и за ноги, но это надо подтвердить. — Патрик поджал губы. — Думаю, на этот раз он насиловал ее, пока она не умерла. Снаружи крови почти нет, но живот слишком вздутый — а труп ведь еще не начал разлагаться. Как только она умерла, преступник сунул ее в морозильник и держал там, пока не избавился от трупа.

— В таком случае, — сказал Кармайн, пятясь от стола, — я подожду тебя в кабинете, Патси. Я собирался пробыть здесь до конца вскрытия, но, кажется, не смогу.

В коридоре он столкнулся с Марчиано.

— Ты белый как мел, Кармайн. Завтракал сегодня?

— Нет. Кусок в горло не полезет.

— Еще как полезет. — Он принюхался. — А-а, ты еще и выпил.

— По-твоему, «Манишевиц» — выпивка?

— Нет. Даже Сильвестри назвал бы его виноградным соком. Пойдем, составишь мне компанию в «Мальволио».

Французский тост с кленовым сиропом Кармайн так и не доел, но, когда вернулся в кабинет, чувствовал себя гораздо бодрее. Сегодняшний день обещал душевные муки, не идущие ни в какое сравнение с прежними; Кармайна не покидало предчувствие, что мистер Бьюли непременно захочет увидеть останки дочери, несмотря на все уговоры священника или того, кто взвалит на себя эту нелегкую задачу. Труп обезглавлен, некоторые его части показывать просто нельзя, но отец наверняка знает каждую складочку на ладони Маргаретты, каждый шрамик, оставленный занозой. Радости отцовства, которых Кармайн был лишен. Как это странно — быть отцом ребенка, которого толком не знаешь, который живет вдали от тебя.

Теперь, когда Кармайн уже привык мысленно называть убийцу Призраком, извилины мозга заработали иначе. Кармайн обнаружил, что его мысли приняли иной оборот еще в ту ночь, когда он смотрел сквозь пелену снега на холломенскую гавань. Труп Маргаретты Бьюли в праздничном платье на заледеневшем сугробе натолкнул его на совершенно неожиданный вывод.

До него вдруг дошло: не Призрак, а два Призрака.

Насколько же легче провернуть рискованное похищение вдвоем! Быстрота, бесшумность, незаметность. Их двое: на крючке у одного болтается приманка, другой готов сделать подсечку. Без приманки никак не обойтись, она должна быть такой, чтобы шестнадцатилетняя девочка, чистая как первый снег, клюнула на нее мгновенно, как лосось на муху.

Эфир… эфир! Один показывает приманку, другой молниеносно подскакивает сзади и прижимает к лицу девочки тряпку, пропитанную эфиром, — никакого визга, укусов, крика. Несколько секунд — и девочка отключается, наглотавшись эфира во время борьбы. Вдвоем похитители уносят ее, делают инъекцию, запихивают в машину, увозят в тайное убежище. Эфир… Хаг.

Соня Либман приводила в порядок оперблок после приготовления крысиного «мозгового бульона». При виде Кармайна она помрачнела, но, как тут же выяснилось, дело было не в нем.

— О, лейтенант, я уже слышала! Как там бедняга Мори?

— Ничего. И неудивительно — с такой женой.

— Значит, Хаг по-прежнему на подозрении?

— Или кто-то упорно добивается этого, миссис Либман. — Он сделал паузу, потом продолжал, не видя необходимости что-либо утаивать: — У вас в операционной есть эфир?

— Конечно, но не для анестезии — обычный безводный эфир. Он здесь. — Она провела его в предоперационную и указала на ряд флаконов на полке.

— Он обладает анестезирующим действием? — спросил Кармайн и снял флакон с полки, чтобы осмотреть: размером примерно с большую банку консервированных персиков, но с короткой узкой шейкой и металлической пробкой. Не закрытой, а запаянной. «Должно быть, эта штука настолько летучая, что помешать ей испариться не может даже плотно пригнанная крышка», — рассудил Кармайн.

— Я пользуюсь им как анестетиком при децеребрации кошек.

— То есть когда извлекаете мозг?

— А вы способный ученик, лейтенант. Да.

— Как именно вы даете им эфир, мэм?

Вместо ответа она вытащила из угла емкость из прозрачного плексигласа — высотой сантиметров семьдесят, с плотной крышкой с зажимами.

— Это камера от старого хроматографа, — объяснила Соня. — Я кладу на дно толстое полотенце, опрокидываю на него полную банку эфира, сажаю в камеру кота и закрываю крышку. Обычно я проделываю это за пределами операционной, на площадке пожарной лестницы — там вентиляция лучше. Животное умирает очень быстро, и при этом не успевает пораниться о гладкие стенки.

— Какая разница, успевает оно пораниться или нет, если ему все равно предстоит лишиться мозга? — спросил Кармайн.

Его собеседница мгновенно выпрямилась, как кобра, готовая к атаке.

— То есть как это — какая разница? Вы что, идиот? — прошипела она. — В моей операционной ни одно живое существо не терпит боль! По-вашему, у нас тут косметическая лаборатория? Да я знаю ветеринаров, которым следовало бы поучиться у нас, как надо обходиться с пациентами!

— Простите, миссис Либман, я не хотел вас оскорбить. Невежество виновато, — униженно покаялся Кармайн. — Как вы открываете флаконы? — спросил он, чтобы сменить тему.

— Вероятно, для этого существует специальный инструмент, — смягчилась она, — но у меня его нет, поэтому я пользуюсь старыми кусачками.

Изогнутые резцы кусачек откусывали все, что оказывалось между ними — например мягкую металлическую пробку флакона с эфиром, что и продемонстрировала Соня Либман. Кармайн отшатнулся от запаха, который вырвался из флакона быстрее джинна.

— Вам не нравится? — удивилась Соня. — А я его обожаю.

— Вы знаете, сколько у вас в запасе флаконов с эфиром?

— Приблизительно. Он не относится к учетным и ценным веществам. Когда я замечаю, что флаконов на полке осталось мало, я просто заказываю еще. Эфир нужен мне для децеребрации, но им также обрабатывают стеклянную лабораторную посуду перед проведением опытов, если важно, чтобы на ней не было никаких остаточных следов.

— Но почему эфиром?

— Потому что его у нас много, но некоторые ученые предпочитают хлороформ. — Она нахмурилась и вдруг поняла: — А-а, ясно, к чему вы клоните! Эфир не задерживается в организме, лейтенант, — точно так же, как не оставляет следов на стеклянной посуде. Несколько вдохов и выдохов — и он выводится из легких и крови. Пентоталом или нембуталом для анестезии я не пользуюсь, потому что они задерживаются в тканях мозга на несколько часов. А эфир улетучивается мгновенно: пу-ф-ф — и нету!

— Но почему вы не пользуетесь анестезирующим газом?

Соня Либман заморгала, словно удивляясь его настойчивости.

— Конечно, я могла бы, но зачем? Пациенты-люди способны помочь врачу, у них нет когтей и клыков. А когда речь идет о животных, гораздо удобнее нембутал или эфирная камера.

— Скажите, эфирная камера часто применяется в исследовательских лабораториях?

Попал! Она отвернулась и принялась сортировать хирургические инструменты.

— Не знаю, — наконец произнесла она ледяным, как воздух за окном, голосом. — Я разработала эту методику сама, а остальное меня не интересует.

Почувствовав, что разговор окончен, Кармайн церемонно удалился, оставив миссис Либман с ее возмущением по поводу непроходимой глупости копов.

— Мерседес и Франсину жестоко изувечили несколькими орудиями, и, насколько я могу судить, с того же самого он начал с Маргареттой, — сообщил Патрик обратившимся в слух Кармайну, Сильвестри, Марчиано, Кори и Эйбу. — Затем он перешел к какому-то новому приспособлению, изорвав в клочья ее внутренности — кишечник, мочевой пузырь, почки, даже до печени достал. Многочисленные огромные рваные раны. Маргаретта умерла от болевого шока, прежде чем успела истечь кровью. В крови у нее обнаружилась небольшая концентрация демерола — значит, из Гротона преступнику предстояло везти Маргаретту довольно долго, на эфир он не стал рассчитывать. Кстати, на наволочке не обнаружено следов эфира.

— А должны были? — спросил Марчиано.

— Нет, но я уловил запах в плотной складке наволочки, когда мы впервые осматривали дом Бьюли.

— Крови было много, когда он обезглавил ее? — спросил Эйб.

— Почти совсем не было. К тому времени она была мертва несколько часов. Из-за ее роста преступнику, видимо, пришлось привязать ее широкими лентами за каждую ногу и поперек груди.

— Если она умерла раньше, чем он рассчитывал, зачем он ждал тринадцать дней, прежде чем избавиться от трупа? Что он с ней делал? — спросил Кори.

— Положил в морозильник — достаточно большой, где труп мог лежать, вытянувшись во весь рост.

— Ее опознали? — спросил Кармайн.

Патрик переменился в лице.

— Да, ее отец. Потрясающее самообладание! У нее обнаружился шрамик на левой руке — укус собаки. Едва отец увидел его, так сразу объявил, что это его дочь. Поблагодарил нас и ушел.

В комнате стало тихо. «Каково пришлось бы мне, окажись на ее месте София, — подумал Кармайн. — Остальным, несомненно, было бы еще тяжелее — у каждого дочери растут на глазах. Даже преисподняя слишком хороша для этого зверя».

— Патси, — нарушил молчание Кармайн, — скажи, их могло быть двое?

— Двое? — непонимающе переспросил Патрик. — Убийц?

— Да.

Сильвестри пожевал сигару, поморщился и уронил ее в мусорную корзину.

— Двое? Ты шутишь?

— Нет, Джон, не шучу. Чем дольше я ломаю голову над похищениями, тем больше убеждаюсь, что в одиночку их не совершить. Следовательно, убийц двое.

— Шаг, который стоит тысячи, Кармайн, — откликнулся Сильвестри. — Два Монстра? Как же они нашли друг друга?

— Не знаю, но, возможно, простейшим способом — например по объявлению в «Нэшнл инкуайрер» — непонятному для всех, но ясному для людей с одинаковыми вкусами. Может оказаться, что они знакомы много лет, даже выросли вместе. Или случайно познакомились на вечеринке с коктейлями.

Эйб и Кори переглянулись и закатили глаза — вероятно, представив, что им придется корпеть над подшивками «Нэшнл инкуайрер» за последние два года.

— Этого дерьма нам за всю жизнь не раскидать, Кармайн, — вздохнул Марчиано.

— Знаю, знаю! Но пока не думайте о том, как они познакомились, — сосредоточьтесь на том, что стало с жертвами. Похоже, их чем-то приманили. Таких девушек вряд ли заинтересовали бы заманчивые предложения незнакомцев, они не согласились бы на кинопробы, не поддались на приманки, которые сработали бы с менее благовоспитанными сверстницами. Но представьте себе, как тяжело было бы провернуть такое похищение в одиночку и без приманки!

Увлекшись, Кармайн подался вперед.

— Вообразите Мерседес: она закрывает крышку фортепиано, прощается с сестрой Терезой и выходит из кабинета музыки. И в полной тишине, там, где нет ни души, Мерседес видит нечто настолько притягательное, что просто не может не подойти ближе. Зрелище должно быть трогательным, возможно, душераздирающим — например голодный котенок или брошенный щенок. Но приманка должна находиться в строго определенном месте, поэтому над зверьком уже стоит один сердобольный прохожий. Мерседес теряет бдительность, и тут один из похитителей наносит удар. Один держит приманку, другой хватает добычу. В случае с Франсиной приманка находилась либо возле туалета, либо в нем. Она видит приманку, не может остаться равнодушной, подходит ближе и попадает в ловушку. Но в школе Тревиса многолюдно, пытаться вынести Франсину сразу слишком рискованно, поэтому ее прячут в ящике, в спортивном зале. Насколько проще справиться с этой задачей, если похитителей двое! В среду в спортивном зале пусто, а кабинет химии находится совсем рядом с туалетами. В трех метрах от Маргаретты спит сестра. Приманка не нужна, но допустит ли убийца, чтобы Линда разрушила его скрупулезные планы? Сообщник, который ранее держал приманку, теперь следит за Линдой и примет меры, стоит ей только пошевелиться. Но Линда крепко спит, и вдвоем они легко выносят рослую девушку из дома через окно — один при этом действует внутри дома, другой снаружи.

— Зачем ты усложняешь себе задачу?

— Затем, что она и вправду сложная, Патси. Если одного убийцы недостаточно, значит, их двое.

— Согласен, — вдруг произнес Сильвестри, — но посторонним незачем знать о версии Кармайна.

— И еще одно, Джон. Наряд Маргаретты. Я хотел бы показать его Дездемоне Дюпре.

— Зачем?

— Она искусно вышивает. На платье нет этикеток, в городе подобной одежды никто не видел, вот я и хочу попытаться выяснить, где искать человека, который сшил его. А это значит, надо определить, сколько такое платье может стоить в магазине или сколько запросила бы за такую работу вышивальщица. Например, Дездемона. Она берет заказы, поэтому должна знать.

— Конечно, как только Пол закончит работу с платьем. Но только если ты уверен, что Дездемона никому не проболтается.

— Я доверяю ей.

Глава 18

Понедельник, 24 января 1966 г.

Логичнее всего было искать частные объявления людей, которым требовались партнеры — от деловых до сексуальных. Журнал «Нэшнл инкуайрер» читали по всей стране и продавали у касс во всех супермаркетах вместе с прочей прессой и жвачкой. Побеседовав с тремя психиатрами, специализировавшимися на убийствах, Кармайн объяснил Эйбу и Кори, по каким ключевым словам следует вести поиск, и отправил их читать частные объявления за период с января 1963-го по июнь 1964 года. Возможно, Призрак нашел себе напарника еще до исчезновения первой девушки или после того как стал убивать и понял, что помощник облегчит ему задачу.

Кармайн уже не сомневался, что приманкой служит нечто вызывающее жалость и сострадание, непреодолимо притягательное для отзывчивой и чувствительной девушки. Но где убийцы прятали свои жертвы? Среди полицейских преобладало мнение, что речь идет об импровизированном помещении, и только Патрик разделял убежденность Кармайна в том, что импровизацией здесь и не пахнет. Настолько осмотрительный и разборчивый преступник был просто обязан иметь идеально оборудованную «лабораторию».

После того как труп Маргаретты Бьюли нашли на ферме одного из «хагистов», остальные сотрудники Хага были вынуждены разрешить полиции осмотреть их владения. Сдались даже Сацума, Чандра и Шиллер. Теплица Мориса Финча действительно оказалась именно местом для выращивания грибов; еще один обыск в похоронном бюро Бенджамина Либмана ничего не дал; в «замке» Аддисона Форбса две круглые комнаты в башне, одна над другой, едва вмещали стеллажи с аккуратными стопками научных материалов; в подвале Смита любой поклонник игрушечных железных дорог рыдал бы от счастья; охотничий домик Уолтера Полоновски представлял собой гнездышко влюбленной парочки с множеством фотографий Мэриен в самых разных позах и широкой кроватью. Паола Полоновски воспользовалась случаем и нагрянула в охотничий домик следом за полицией. В итоге Полоновски переселился туда вместе с Мэриен и заметно повеселел. Холостяцкое убежище Хидеки Сацумы находилось на изгибе Кейп-Кода, в Орлеане; этот шедевр архитектуры не содержал ничего предосудительного, кроме залежей порнографии с многочисленными сценами насилия, но не убийства. Кармайн почти не удивился: за время службы в Японии он узнал о пристрастии местных жителей к непристойным снимкам. Доктор Hyp Чандра оказался довольно сволочным типом, как выразилась бы Дездемона; в своем коттедже он прятал компьютер нового поколения, на котором работал, обходясь без помощи талантов из медицинской школы Чабба, составлявших программы для специфических научных целей и этим зарабатывавших себе на жизнь и учебу. Чандра был настолько уверен в том, что получит Нобелевскую премию, что никого не посвящал в подробности своей работы, в особенности сообразительных и амбициозных студентов-медиков из Чабба. Как выяснилось, лес Понсонби — просто лес: без охотничьих домиков, сараев, амбаров, бункеров и землянок. Самым страшным секретом Курта Шиллера оказалась фотография, на которой он был запечатлен в обществе своего отца и Адольфа Гитлера. Папу, доблестного капитана подводной лодки, фюрер пригласил в гости вместе со светловолосым сыном: Гитлер питал склонность к блондинистым детям бравых отцов. Шиллер-старший сгинул вместе со своей подлодкой, взорванной глубинной бомбой в 1944 году. В то время Курту было десять лет.

Итак, по мнению Сильвестри, Марчиано и всех высших полицейских чинов Коннектикута, помещение, где совершались убийства, не было специально приспособлено для этой цели. В противном случае его кто-нибудь бы заметил.

«Нет, оно никак не может быть импровизированным, — убеждал себя Кармайн. — Предположим, я Призрак. Какое помещение мне нужно? Безукоризненно чистое, вот какое. Где все поверхности можно скрупулезно отскоблить, вымыть, полить из шланга. Значит, не бетон, а кафель, не дерево или камень, а металл. Иными словами, операционная. Два Призрака могли бы оборудовать ее своими силами, если бы умели работать руками; справились бы даже с проводкой. Вот провести в помещение воду они бы не сумели, а без воды в нем никак не обойтись. Нужна подача воды под большим напором, хороший сток, отвод к канализации или отстойнику. Еще Призракам нужна ванна — если не для жертвы, то для себя. Ее, вероятно, они держат привязанной к ложу и обтирают губками».

Пока Эйб и Кори изучали разделы частных объявлений в «Нэшнл инкуайрер», Кармайн выяснял, не приходят ли кому-нибудь из «хагистов» непомерно большие счета за электричество или воду. Увы, состоятельные сотрудники Хага получали воду из артезианских скважин, а не из водопроводов, а за электричество никто из них не платил баснословные суммы. Генератор? Возможно, если удастся приглушить шум. В этих бесплодных поисках Кармайн перезнакомился и с водопроводными компаниями, и со скромными частными мастерами со всего Коннектикута. Все найденные им помещения с водой и электричеством использовались строго по назначению. Кармайн понимал, что речь идет в первую очередь о богатых заказчиках, но ему всегда казалось, что Призраки должны быть состоятельными. Осмотры и расспросы ничего не дали. Отсюда можно было сделать три вывода: во-первых, два Призрака выполнили всю работу водопроводчиков и сантехников самостоятельно, во-вторых, могли нанять мастера и вознаградить так щедро, что он до сих пор держит язык за зубами, а заодно и не платит налоги, и в-третьих, Призраки могли снять или купить помещение, уже пригодное для их нужд, — например ветеринарную клинику или приемную частного врача. Кармайн выяснил, сколько хозяев сменилось в ветеринарных клиниках и врачебных приемных в конце 1963 года, но ни одна из них не внушала подозрений. Как всегда, ничего, абсолютно ничего.

Розовое кружевное платье было расшито блестками; каждую пришлось изучать отдельно на предмет отпечатков пальцев, в том числе и вышивальщицы, поэтому прошло шесть дней, прежде чем Кармайн смог показать находку Дездемоне.

Он нажал кнопку домофона, нервничая и чувствуя себя еще глупее, чем в школе, когда девушка его мечты наконец разрешила сопровождать ее на выпускной бал. Во рту пересохло, сердце выскакивало из груди, недоставало только пресловутого букета цветов.

— Дездемона, это Кармайн. Я по делу. Не открывайте дверь, я наберу код.

— Ну как вы? — спросил он, сняв куртку и поставив коробку с платьем на стол.

Судя по всему, его визит и не обрадовал, и не огорчил Дездемону.

— Ничего, только скука смертная, — призналась она и указала на коробку. — Что это?

— Одна вещь, о которой вы никому не расскажете, потому что я поручился за вас комиссару. Я-то знаю, что вы не проговоритесь, а он — нет. Последнюю жертву, Маргаретту Бьюли, нашли одетой в детское нарядное платье. Мы так и не смогли определить, где его купили или заказали, но поскольку вы знаете толк в рукоделии, наверняка сумеете нас просветить.

Она открыла коробку, вынула платье, встряхнула, подержала на вытянутых руках, перевернула и наконец разложила на столе.

— Насколько я понимаю, последнюю девушку не разделали на куски?

— Нет, только обезглавили.

— В газетах писали, что она была рослой. Это платье ей не по размеру.

— Точно, и все-таки его натянули. В плечах оно оказалось настолько узким, что не застегнулось на спине, отсюда мой первый вопрос: почему на нем пуговицы? Сейчас повсюду застежки-молнии.

— Вот поэтому, — сказала Дездемона, трогая пальцем поблескивающую, как драгоценный камень, пуговку. — Молния испортила бы все впечатление. А пуговицы выглядят нарядно.

— Вы когда-нибудь видели подобные платья?

— Только на сцене, в детстве, но в то время одежду выдавали по карточкам, так что костюмы были бедноватыми. А это платье смотрится слишком вычурно.

— Оно сшито вручную?

— Отчасти, но это не такая сложная работа, как может показаться. Да, на нем множество блесток, но их пришивала мастерица, способная управляться с иглой быстрее, чем вы — съесть тарелку тушеного мяса. Она брала по одной блестке, нанизывала каждую на иглу, один раз обвивала нитку вокруг блестки и уводила через кружево к месту следующей — видите?

Кармайн все понял.

— Некоторые блестки отвалились, потому что оказались недостаточно прочными, но все они пришиты одной и той же ниткой — вот, посмотрите.

— А я думал, блестки осыпались, пока с платьем работал Пол.

— Нет, скорее всего неосторожное обращение, а на экспертизе такое вряд ли возможно.

— Значит, вы считаете, что это платье стоит не так уж дорого?

— Для тех, кто готов заплатить больше сотни долларов за тряпку, которую ребенок наденет только один или два раза, — да. Это прибыльное дело, Кармайн. Каждый, кто шьет и продает такие наряды, знает, как редко их надевают, поэтому и экономит на всем, на чем только может. Подкладка синтетическая, а не шелковая, нижняя юбка — дешевая, но туго накрахмаленная сетка.

— А кружево?

— Французское, но среднего качества. Машинное.

— В таком случае где можно встретить подобные детские наряды — в «Саксе» и «Блумингдейле» в Нью-Йорке? Или, может быть, в коннектикутском «Александере»?

— В каком-нибудь дорогом магазине или универмаге. Я назвала бы это платье шикарным, но безвкусным.

— Как цирковой костюм, — машинально продолжил Кармайн.

— Что, простите?

— Так, к слову пришлось, — он вздохнул. — Вы меня простили?

Ее взгляд оттаял, даже глаза заблестели.

— Да, хоть вы и неисправимы. Но дефицит Кармайна Дельмонико хуже, чем его избыток.

— Значит, в «Мальволио»?

— Да-да, с удовольствием!

— А теперь еще один вопрос, — сказал он за кофе. — Уже поздно, можно поговорить и здесь. О навыках ручной работы.

— Кто в Хаге умеет работать не только головой, но и руками и кто нет?

— Именно.

— Начать с профессора?

— Кстати, как он?

— Заперт в какой-то психушке возле Трамбулла, в Бриджпорте. Думаю, тамошний персонал в восторге от такого пациента. Их обычный контингент — алкоголики, наркоманы плюс пестрое сборище неврастеников. А у бедного шефа самый настоящий острый срыв — бредовые идеи, галлюцинации, потеря связи с реальностью. Что касается его навыков, он умеет практически все.

— Он может провести в дом электричество или воду?

— Но не захочет, Кармайн. Все, что относится к физическому труду, ниже его достоинства. Он терпеть не может пачкать руки.

— А Понсонби?

— Этот и прокладку в кране сменить не сумеет.

— Полоновски?

— Довольно опытный домашний мастер. Ему просто нечем платить плотнику, когда дети ломают двери или сантехнику или когда кто-нибудь из малышей запихивает в унитаз мягкую игрушку.

— Сацума?

Дездемона страдальчески закатила глаза.

— Лейтенант, ну неужели не ясно? Думаете, зачем ему Эйдо? И его жена, которая вкалывает как каторжная? А у Чандры целая армия лакеев в чалмах.

— Форбс?

— Пожалуй, он умеет работать руками. Мне известно, что многое в доме он делает сам. Форбсам так повезло! Когда они купили дом, ипотечные ссуды предоставляли на тридцать лет под два процента. А теперь дом стоит целое состояние — еще бы, вид на набережную, участок в два акра и никаких нефтяных цистерн под боком.

— Да, когда их перенесли в дальний конец Оук-стрит, жители восточного берега вздохнули с облегчением. Финч?

— Сам строит все свои теплицы и оранжереи. Он утверждает, что это не одно и то же. Теперь вот занялся грибами. Но по-моему, Кэтрин умеет работать еще лучше. Само собой, с ее тысячами кур!

— Инженеры Хантер и Хо?

— Если понадобится, построят второй «Эмпайр-стейтбилдинг», да еще и усовершенствуют конструкцию.

— Сесил?

— Надеюсь, это ему не повредит? — нахмурилась она. — Я просто не могу сказать, Кармайн. Навыки у него есть, но, с точки зрения сотрудников, он не просто шестерка, а чернокожая шестерка. Неудивительно, что они нас ненавидят. Мы это заслужили.

— Отис?

— Сейчас он старается не поднимать тяжелого. По-видимому, у него начинается устойчивая сердечная недостаточность, поэтому я пытаюсь выхлопотать ему пенсию у Парсонов. Но лично я сомневаюсь, что в его болезнях виновата тяжелая работа. Наказание Отиса — племянник Селесты, Уэсли. Отис боится, как бы мальчишка не навредил ей. Тем более что Яма и Аргайл-авеню давно уже бурлят.

— То ли еще будет весной, — мрачно предсказал Кармайн. — Благодаря погоде мы выиграли время, но как только потеплеет, здесь такое начнется.

— Муж Анны Донато — сантехник.

— Анна Донато? Напомните, пожалуйста.

— Она следит за всем механическим оборудованием— у нее талант.

— Дамы Кайнтона?

— О Господи, в последние дни на четвертом этаже такое творится! Хилда и Тамара на ножах. К тому, что они кричат друг на друга, все давно привыкли, но однажды они устроили драку — катались по полу, лягались и кусались. Мы впятером еле растащили их. И радовались, что профессор не видит, как низко могут пасть женщины. Надеюсь, Хилда покинет нас раньше, чем вернется шеф. Дражайший миляга Кит стал партнером клиники в Нью-Йорке.

— А как насчет Шиллера?

— Определенно руки не оттуда растут. Даже нож микротома, и то сам не заточит. Впрочем, от него и не требуется. Для этого есть лаборанты.

— Зайдете ко мне выпить коньяку?

Дездемона выскользнула из-за стола.

— А я уж боялась, что никогда не дождусь.

Домой они шли пешком, Кармайн купался в дымке блаженства, как после выпускного бала, когда спутница призналась, что вечер был чудесным, и подставила ему губы. Дездемона свои губы предлагать не собиралась. Обидно. Такие полные и ненакрашенные. Вспомнив, как он пытался оттереть следы кроваво-красной помады, Кармайн рассмеялся.

— Что тут смешного?

— Ничего, ничего.

Глава 19

Понедельник, 24 января 1966 г.

Вечером комиссар Сильвестри созвал тайное совещание, на которое пригласил руководителей следственных групп со всего Коннектикута, работающих по делу Призрака.

— Еще неделя — и будет тридцать дней, — объявил он собравшимся, — а мы до сих пор не знаем, надолго ли Призрак или Призраки изменили почерк — на месяц, на два. А может, просто изменили своим принципам ради Нового года.

В прессе убийцу по-прежнему именовали Монстром, но полицейские стали называть его Призраком или Призраками. Идея Кармайна привилась, многие, подобно лейтенанту Джо Брауну из Норуолка, усмотрели в ней зерно истины.

— Начиная с этого четверга, двадцать седьмого января, и по следующий четверг, третье февраля, наша служба наблюдения будет круглосуточно приставлена ко всем подозреваемым. Даже если мы ничего не добьемся, то по крайней мере сумеем помешать преступнику. Если мы будем знать, что следили за подозреваемым, не спускали с него глаз, значит, в случае пропажи очередной девочки его можно вычеркнуть из списка.

— А если похищений больше не будет? — спросил коп из Стамфорда.

— Тогда мы повторим операцию в конце февраля. Я согласен с Кармайном: все изменилось — промежутки времени между похищениями, ночное похищение, детское платье, обезглавливание — но неизвестно, долго ли преступник намерен придерживаться этого сценария. Сколько бы ни было Призраков, они нас опережают.

— А если опять пропадет девушка, но у всех подозреваемых будет алиби? — осведомился коп из Хартфорда.

— Тогда опять будем думать, но в другом направлении. Включим в список новых подозреваемых, но не станем исключать старых. А теперь послушаем Кармайна.

— Холломен выделяется из общего ряда тем, что здесь живут сразу несколько подозреваемых, — начал Кармайн. — Сотрудники других управлений будут вести наблюдение за известными насильниками и людьми, склонными к насилию. Подозреваемым не были предъявлены обвинения в насилии или изнасиловании. Речь идет о сотрудниках Хага и еще двух подозреваемых — всего их тридцать два. Мы физически не в состоянии держать всех под круглосуточным наблюдением, поэтому я прошу добровольцев из других управлений помочь нам. В команды должны входить опытные специалисты из тех, кто не спит на работе и не витает в облаках. Если вы можете предоставить нам надежных людей, я буду признателен за помощь.

На том и порешили. Двадцать девять «хагистов», профессора Фрэнка Уотсона, Уэсли Леклерка и профессора Роберта Мордента Смита должны были держать под круглосуточным наблюдением люди, умеющие быть внимательными и сосредоточенными.

Большинство холломенских подозреваемых жили либо на шоссе номер 133, либо неподалеку от него, а шоссе было самым обычным: двухрядным, извилистым, почти полностью открытым, без широких обочин, торговых центров с автостоянками, без отдельных стоянок и зон отдыха. Всеми этими благами цивилизации могло похвалиться Бостонское шоссе, а номер 133 петляло между деревнями и поселками. Не составляло труда следить за Тамарой Вилич и Марвином Шульманом, живущими на Сикамор-стрит вблизи центра Холломена, а также за Сесилом и Отисом на Одиннадцатой улице.

Наблюдатели сменялись в низкопробном мотеле «Майор Минор» неподалеку от Понсонби-лейн.

Кармайн, Кори и Эйб дежурили у дома Понсонби в три восьмичасовые смены. Этот дом Кармайн выбрал просто потому, что не надеялся на успех наблюдения за подозреваемыми, а на Понсонби до сих пор обращали меньше внимания, чем на Смитов или Финчей. Наблюдатели отыскали укрытие за кустами рододендрона в пятидесяти метрах от шоссе, со стороны подъездной дорожки к дому. Предварительно Кармайн убедился, что Понсонби-лейн заканчивается глухим тупиком и что у дома Понсонби нет других выходов и подъездных путей.

Проверив все наблюдательные пункты заранее, Кармайн обнаружил, что труднее всего следить за Форбсами — благодаря близости дома к набережной и крутому кустистому склону от Восточной кольцевой дороги до самой воды. Дом высился на скальном карнизе. Непростым объектом оказались и Смиты — из-за дома на холме, густой растительности и вьющейся между деревьями подъездной дорожки. Однако профессор был надежно заперт в Марш-Маноре и находился под охраной полиции. Что касается Финчей, Кармайн вздохнул с облегчением, вспомнив, что вычеркнул их из списка. На ферме Финчей было четверо ворот, выходящих на шоссе, но ни к одним автомобиль со штатскими номерами не мог подъехать незамеченным, а тем более стоять там какое-то время. Полиция Норуолка взяла на себя Курта Шиллера, полиция Торрингтона — Уолтера Полоновски, его любовницу и охотничий домик.

Кармайн предчувствовал, что вся эта грандиозная операция не принесет никаких плодов. Он и сам не знал почему, но помнил, что имеет дело с Призраками, а их можно увидеть лишь в том случае, когда они сами решат показаться на глаза.

Глава 20

Понедельник, 31 января 1966 г.

В предыдущую среду навалило полметра снега, и таять он не собирался — не такое уж редкое явление для января. Температура упала на двадцать градусов ниже нуля, после наступления темноты становилось еще холоднее. Наблюдение за подозреваемыми превратилось в кошмар, полицейские пытались согреться под меховыми шубами, позаимствованными у жен и матерей, меховыми пледами, шкурами, одеялами, натягивали шерстяную одежду, надевали термобелье, ежились под электрическими одеялами, работающими от автомобильных аккумуляторов, не брезговали даже угольными грелками прошлого века — словом, прилагали все усилия, чтобы не закоченеть. Едва столбик термометра опустился ниже нуля, оставлять двигатели работающими стало опасно: густые клубы белого пара из выхлопной трубы выдавали машину, как бы надежно ее ни прятали.

Кармайн дежурил с полуночи до восьми утра, благодаря всех святых за то, что в его бежевом «бьюике» такой теплый, отделанный бархатом салон.

Ночь с воскресенья на понедельник выдалась особенно холодной, температура достигла минус семнадцати градусов Цельсия. Закутавшись в два кашемировых одеяла, Кармайн сидел, опустив стекла ровно настолько, чтобы они не запотевали, и стучал зубами словно кастаньетами. Вечнозеленые рододендроны скрывали его, но еще в четверг, в первую ночь своих сидений, он вдруг вспомнил про Бидди и встревожился: а если пес почует его и залает? Бидди не подняла тревогу ни в первую ночь, ни сегодня. «В такую погоду торчать на улице будет только тот, кто перенес децеребрацию, — думал Кармайн. — Сейчас самое время греться у камина, в теплом воздухе, разгоняемом вентилятором, или хлопотать по дому. Если Призраки и планировали похищение, наверняка мороз заставит их передумать».

Участок Понсонби доставил немало головной боли наблюдателям. Пятиакровый, прямоугольный, он круто спускался от длинного холма, проходящего по его дальней границе; старинный дом стоял у самой дороги, деревья вокруг него были редкими. Гребень холма отделял улицу от заповедника площадью двадцать акров, пожертвованного окружному совету самим Айзеком Понсонби, дедом Чарлза и Клэр. Айзек обожал оленей и осуждал охотников; в его завещании говорилось, что эти двадцать акров леса должны стать оленьим заповедником возле самого города. Окружной совет пренебрег волей покойного, ограничившись установкой табличек «Охота запрещена». Со времен Айзека лес почти не изменился: он был довольно густым, и оленей здесь водилось немало. Лес спускался с гребня холма к Диэр-лейн — короткому тупичку с четырьмя домами по обе стороны от дальнего полукруглого конца, — огибал его и рос дальше, поэтому на улице больше никто ничего не строил. Кармайн был уверен, что Чарлз Понсонби не настолько крепок здоровьем, чтобы разгуливать в двадцатиградусный мороз, тем не менее распорядился установить посты на Диэр-лейн, перекрестке и шоссе. Наблюдатели сообщили, что других припаркованных машин на Диэр-лейн нет.

Такой могла быть арктическая ночь: небо казалось не темным, а с оттенком крапчатого индиго, с причудливой россыпью ослепительных звезд. И ни одного облачка. Блеск! И ни единого звука, кроме перестука зубов, никаких теней за окном. Не мечутся лучи фар, не хрустит под колесами гравий на замерзшей дороге.

Бездельничать Кармайн не любил, поэтому стал обдумывать внезапную мысль, которая возникла в ту же секунду, когда на небосводе сверкнула падающая звезда.

«Рассмотри религиозную сторону вопроса, Кармайн. Вернись назад, к пропаже первой издевочек, Розиты Эсперансы. Десять жертв были католичками. Рейчел Симпсон — дочь священника епископальной церкви. Франсина Мюррей и Маргаретта Бьюли — баптистки. И ни одной протестантки из «белой» церкви. А если приравнять католичек к чернокожим протестанткам? Ну и что это тебе даст, Кармайн? Вывод: похититель — белый фанатик-протестант. Мы упустили из виду значительное преобладание католичек — вероятно, потому, что с них Призраки переключились на Франсину и Маргаретту. Но Маргаретта не вписывается в общую схему. Неужели мы еще не все знаем о семье Бьюли?»

Забыв про холод, он заерзал, с нетерпением ожидая утра, чтобы смениться с бессмысленного дежурства и поговорить с мистером Бьюли.

Его передатчик издал короткий низкий звук — сигнал, что к машине приближается коп. Бросив взгляд на часы, Кармайн обнаружил, что уже почти пять утра — слишком поздно, чтобы предпринимать ночное похищение, если оно и было запланировано. Одно он знал точно: ночью Понсонби не покидали дом.

Патрик сел в машину рядом с Кармайном и с усмешкой извлек из-под одежды термос.

— Лучший кофе из «Мальволио». Я заставил Луиджи сварить полный кофейник, а к тому времени как раз испекли бублики с изюмом.

— Патси, я тебя обожаю.

Пять минут они жевали и прихлебывали молча, затем Кармайн изложил кузену свою новую теорию. Но, к его разочарованию, Патрик оценил ее невысоко.

— Беда в том, что ты уже так вгрызся в это дело, что исчерпал все возможные версии и теперь тебе не остается ничего другого, как искать самые невероятные.

— И все-таки здесь не обошлось без религии и расизма!

— Согласен, но Призракам нет дела до религии. Их интересует лишь то, что в богобоязненных семьях растут подходящие для них девочки.

— Бьюли что-то скрывают, это точно, — пробормотал Кармайн. — В противном случае Маргаретта в общую схему не укладывается.

— Она не укладывается в нее, — терпеливо растолковал Патрик, — потому что твоя гипотеза абсурдна. Вернись к тому, с чего начал! Если ты считаешь Призраков в первую очередь насильниками, а потом убийцами, значит, ты ищешь вовсе не религиозных фанатиков, не преступников, помешанных на людях с определенным цветом кожи и принадлежащих к определенной конфессии. Ты ищешь мужчину или двух мужчин, которые ненавидят всех женщин, но некоторых — особенно. Призракам ненавистно целомудрие в сочетании с юностью, цветом кожи, миловидным личиком и другими характеристиками, неизвестными нам. Ни одна из жертв не была белой — и не будет, могу поручиться. Больше всего девушек такого типа среди католичек, вот и все. Эти дети достаточно наивны для своего возраста, их держат в строгости и окружают любовью. Все это ты и сам знаешь, Кармайн! Семьи похищенных не относятся к числу недавних эмигрантов, а религиозный фанатик выбирал бы их в первую очередь — чтобы сдержать приток чужаков, дать понять: если эмигрируешь сюда, твоих детей изнасилуют и убьют. Решение кроется в известных нам обстоятельствах похищений.

— И все-таки я съезжу к мистеру Бьюли, — заупрямился Кармайн.

— Если надо — поезжай. Но Маргаретта не вписывается в схему потому, что сама схема — плод твоего воображения. Ты слишком долго сражался и пал жертвой усталости.

Оба умолкли; еще два с лишним часа — и дежурство завершится.

Незадолго до семи из передатчика снова послышались звуки: кто-то приказал наблюдателям незаметно покинуть свои посты и собраться в назначенном месте — произошло очередное похищение.

Местом сбора Кармайн выбрал мотель «Майор Минор», где они с Патриком завладели телефоном на стойке портье. Сам хозяин мялся поблизости, изнывая от любопытства. Все номера в его мотеле были забронированы полицией Холломена за баснословную сумму, непомерную еще и потому, что номера пустовали, — об этом знали и постояльцы, и хозяин. Табличка «Мест нет» оправдывала скопление машин на стоянке, и майор не собирался убирать ее, не выяснив, что стряслось.

Пока Кармайн вел переговоры, Патрик наблюдал за майором Минором и от нечего делать гадал, намеренно ли юный Ф. Шарп Минор[4] поступил в Вест-Пойнт, чтобы дослужиться до чина, противоречащего его фамилии, как порой делают люди с «говорящими» именами. В свои пятьдесят с лишним майор обладал мясистым лиловым носом алкоголика со стажем и репутацией кабинетного вояки: главное — заполнить бланки как полагается и сдать бумажную работу вовремя. А потом делай, что душе угодно: хоть выбивай из солдат дурь, хоть кради со склада оружие. Постояльцы являлись в мотель на час-другой в середине дня; стоянка располагалась за зданием, чтобы ни одна жена, проезжающая по шоссе, не заметила машину своего благоверного возле мотеля. Однажды Кармайн сгоряча внес майора Ф. Шарпа Минора в список подозреваемых — на том основании, что во всех номерах имелись тщательно замаскированные «глазки». Престарелый прохиндей избавился от скрытых камер, после того как частный детектив застукал его за съемкой директора компании и его секретарши, но подглядывать за постояльцами майор Минор так и не отучился.

— Норидж, — сообщил Кармайн. — Кори, Эйб и Пол будут здесь через минуту. — Он отошел подальше от майора. — Она из семьи ливанцев, которые живут в Норидже с 1937 года. Ее зовут Фейт Хури.

— Они мусульмане? — спросил ошарашенный Патрик.

— Нет, католики-марониты. Вряд ли поблизости есть маронитская церковь, поэтому они наверняка ходили в обычную католическую.

— Норидж — довольно большой город.

— Да, но они живут чуть ли не на самой окраине. Мистер Хури — управляющий в круглосуточном магазине в Норидже. Его дом стоит в северной части города, почти на полпути к Уиллимантику.

Подъехал Эйб на «форде», за ним — Пол в черном пикапе Патрика.

— Я вообще не понимаю, зачем нам туда тащиться, — заявил Кори, неторопливо ведя «форд»; сирену и мигалку он собирался включить, только удалившись от Понсонби-лейн.

«Реплика отчаявшегося человека, — с внутренним вздохом отметил Кармайн. — В этой битве не только я выбился из сил. Мы уже готовы поверить, что никогда не поймаем Призраков. Это четвертая жертва с тех пор, как мы узнали о существовании преступников, а мы не продвинулись ни на шаг. Кори на самом дне своей ямы, а я не знаю, сколько еще буду падать, пока не достигну дна моей».

— Кори, мы едем туда затем, — терпеливо растолковал он, словно не видел в заявлении подчиненного ничего необычного, — чтобы лично осмотреть место похищения. Эйб, если мы свернем на север, по шоссе номер девяносто один доберемся до Хартфорда, а оттуда на восток, то доедем быстрее — дорога там лучше, чем шоссе номер девяносто один на участке до Нового Лондона.

— Не выйдет, — коротко отозвался Эйб. — Впереди сразу пять трейлеров.

— Хорошо еще, отопление работает, — сказал Кармайн, удобно устраиваясь на любимом заднем сиденье. — Я тут пока вздремну.

Семья Хури жила на извилистой улице неподалеку от реки Шетаккет в очаровательном доме — выступы и пристройки придавали живописный вид всем трем этажам. От дороги дом отделял огромный пруд, замерзший в это время года, как и ручей, соединяющий его со скованной льдом рекой. Пруд расчистили от снега и превратили в каток, и, судя по дощатым причалам, летом здесь катались на каноэ. На ветру сухо шуршали высокие камыши, расстилающиеся вдалеке заснеженные поля золотило солнце. Дом окружали по-зимнему голые березы и ивы, на холме за озерцом высился вековой дуб. Для летних пикников в тени — самое место. Где еще растить детей, если не в этой американской мечте наяву?

Кармайн узнал, что детей в семье семеро и отдельно живет лишь старший, девятнадцатилетний Энтони. Его брату Марку семнадцать, Фейт — шестнадцать, Норе четырнадцать, Эмили двенадцать, Мэтью десять, а младшей Филиппе — восемь.

Семья обезумела от горя, расспросить не удалось никого, даже отца. Почти тридцать лет жизни в Америке не отучили их от свойственной левантийцам бурной реакции на потерю ребенка. Когда Кармайн наконец нашел фотографию Фейт, то сразу понял, что пытался втолковать ему Патрик на Понсонби-лейн. Фейт выглядела как сестра других похищенных — пышноволосая, с огромными темными глазами и сочными губами. Из всех девушек она была самой светлокожей, почти как уроженка Южной Италии или Сицилии со средиземноморской смуглотой.

У Патрика, разыскавшего Кармайна на холодной веранде, был удрученный вид.

— Смерзшийся снег утоптан, они расстелили соломенную циновку от подъездной дорожки до задней веранды — словно дешевый ковер на лестнице, — сообщил он. — Подъездная дорожка расчищена и посыпана солью; если на ней и остались следы шин, местная полиция все затоптала. Заднюю дверь преступники открыли ключом или с помощью набора отмычек — они точно знали, где спит Фейт. У нее отдельная комната, как у всех детей, — на втором этаже, рядом с остальными спальнями. Ее скорее всего застали спящей. Единственные следы борьбы — несколько складок на простыне в изножье кровати. Возможно, она пыталась отбиваться. Фейт вынесли тем же путем, которым проникли в дом, по соломенной циновке добрались прямо до машины, не оставив следов. Насколько мы можем судить, никто ничего не слышал. Фейт хватились, когда она не вышла к завтраку, который мать подает зимой пораньше: по дорогам, заваленным снегом, до Нориджа целый час езды. Дети уезжают из дома вместе с отцом и до уроков остаются у него в магазине, откуда до школы рукой подать.

— Ты сделал за меня всю работу, Патси. Уже узнал, какой у нее рост? Вес?

— И не узнаю, пока не приедет отец Хэнниган с монахинями. Родители на грани помешательства, меня никто не желает слушать. Рвут на себе волосы клочьями.

— А миссис Хури до крови раздирает кожу. Поэтому я здесь, а не там, — со вздохом добавил Кармайн.

— Родные убеждены, что Фейт уже мертва.

— Скажи честно, Патси, неужели нельзя их понять? От нас меньше толку, чем от козла молока, и Кори с Эйбом осознают это. Им тяжело, просто они не подают вида.

Патрик присмотрелся, сощурившись, и вздохнул с облегчением.

— А вот и священник со свитой. Может, хоть теперь в доме станет тише.

Успокоить родителей не удалось, но отец Хэнниган и три монахини сумели ответить на вопросы Кармайна. Рост Фейт не превышал метра пятидесяти пяти, весила она меньше сорока килограммов, имела стройную, но не слишком развитую фигуру. Милая, набожная девочка, училась только на «отлично» по всем предметам, любила естественные науки, мечтала учиться на медицинском. Минувшим летом она записалась в добровольные помощники в больнице Святого Стэна, но родители не разрешили — не хотели, чтобы она с малых лет впрягалась в работу. Старший брат Фейт, Энтони, учился в медицинском колледже при университете Брауна — по-видимому, все дети в семье увлекались естественными науками. Семья была дружной и пользовалась уважением соседей. Их магазин находился в богатом районе Нориджа, его никогда не грабили, в дом ни разу не вламывались, никто не нападал на детей и не досаждал им.

— И мы опять вернулись к непорочности, миловидному личику, возрасту и религии, — подытожил Кармайн, вернувшись в Холломен и явившись к Сильвестри. — Цвет кожи, рост и вес могут быть любыми, но первые три условия остаются неизменными, а в большинстве случаев — и четвертое. В подарок на шестнадцатилетие мать сводила Маргаретту Бьюли в салон красоты, где девочке выпрямили волосы и сделали стрижку под Дионн Уорвик — она готовилась спеть одну из песен Дионн на школьном концерте. Эти сведения меня озадачили, но если вдуматься, ни единого шага к… Как бы это назвать? Утрате непорочности? Ни единого шага Маргаретта не сделала. Тем не менее она не дает мне покоя, Джон. Маргаретта — единственная черная жемчужина в коллекции светлых. Слишком рослая, слишком чернокожая и в целом не соответствующая их критериям.

— А может, Призраки поддались расистским веяниям? Они ведь просто разжигают межрасовые конфликты!

— Тогда почему же на этот раз они не выбрали чернокожую жертву? Недавно в кроссворде в «Таймс» я увидел подсказку «как сажа бела». Шесть букв. Ответ — «провал». Когда я наткнулся на это слово, хохотал до слез. Каждый мой шаг ведет к провалу.

Сильвестри слушал его и думал: «Тебе не повредил бы длинный отпуск на Гавайях, Кармайн. Но не сейчас. Я просто не могу позволить тебе бросить дело. Если ты его не раскроешь, не раскроет никто».

— Пора проводить пресс-конференцию, — сказал Сильвестри. — Сообщить этим стервятникам мне нечего, так что придется каяться. — Он прокашлялся и пожевал размочаленный конец сигары. — Против покаяния губернатор не возражает.

— У Хартфорда мы в опале?

— Пока еще нет. Думаешь, чем я занят целыми днями? Сижу на телефоне, веду переговоры с Хартфордом, так-то.

— Никто из «хагистов» прошлой ночью носа из дому не высунул. Но это не значит, что через тридцать дней я не установлю наблюдение за ними, Джон. Я по-прежнему не сомневаюсь, что Хаг замешан в этом деле и речь идет не просто о мести, — объяснил Кармайн. — Какую долю правды ты собираешься выдать прессе?

— Расскажу обо всем понемножку. О платье Маргаретты — ни полслова. Как и о том, что убийц двое.

Глава 21

Вторник, 1 февраля 1966 г.

Здание холломенского муниципалитета славилось акустикой, поэтому когда мэр десять лет назад перебрался в окружное управление, у муниципалитета осталась лишь одна функция: служить залом для выступлений величайших виртуозов мира и симфонических оркестров.

Рядом с залом, в репетиционной, артисты готовились к выступлениям; расставленные полукругом пюпитры и стулья свидетельствовали о том, что в этом здании может свершиться лишь одно злодейство — надругательство над музыкой. Джон Сильвестри вышел на дирижерское возвышение, одетый в свой лучший мундир, с Почетным орденом конгресса. В сочетании с орденскими планками на груди он ясно давал понять: комиссар — незаурядный человек.

Собралось человек пятьдесят, в основном журналисты из газет и журналов, одна съемочная группа местного канала, один репортер с радио. Крупные ежедневные газеты страны прислали внештатных корреспондентов: дело Коннектикутского Монстра получило широкую огласку, дальновидные редакторы понимали, что полиции нечем похвастаться. Значит, пресс-конференция — удобный повод опубликовать очередную едкую статью о некомпетентности стражей порядка.

Оказавшись перед публикой, Сильвестри действовал хитро — ведь он собирался каяться. Слушая его, Кармайн думал, что еще никогда не слышал таких элегантных извинений, принесенных с явным удовольствием.

— Несмотря на мороз, сотрудники полицейских управлений всего штата держали девяносто шесть подозреваемых под круглосуточным наблюдением с прошлого четверга до известия о похищении Фейт Хури. Тридцать два подозреваемых находились в самом Холломене или его окрестностях. Никто из них не покидал дом, и это значит, что мы нисколько не приблизились к установлению личности Коннектикутского Монстра, которого мы с недавних пор называем Призраком.

— Удачное прозвище, — заметила корреспондент криминальной рубрики «Холломен пост». — У вас есть улики? Хотя бы против кого-нибудь?

— Как раз об этом и речь, миссис Лонгфорд.

— Убийца, то есть Призрак, где-то прячет свои жертвы. Не пора ли перейти к серьезным поискам его убежища? Например, к обыскам зданий?

— Как вам известно, мы не имеем права обыскивать помещения без санкции, мэм. Более того: если бы мы попытались, вы первая выразили бы недовольство.

— При нормальных обстоятельствах — да, но это совсем другое дело.

— А в чем его отличие? В ужасающем характере преступлений? Как частное лицо, я с вами согласен, но как юрист — отнюдь. Полиция — правая рука закона, но в демократическом обществе, таком, как наше, полиция скована теми же законами, за соблюдением которых она следит. У американцев есть конституционные права, которые мы, полицейские, обязаны чтить. Ничем не подкрепленные подозрения — еще не повод врываться в чужой дом и искать улики, которые мы больше нигде не смогли найти. Для этого сначала понадобятся веские доказательства. Мы должны обосновать свое решение, убедительно представить его судье, чтобы получить разрешение на обыск. Одними разговорами без конкретных фактов не убедишь ни одного судью. А конкретных фактов у нас нет, миссис Лонгфорд.

Остальные журналисты охотно предоставили миссис Диане Лонгфорд роль боевого слона: учиненный ею допрос выглядел бесполезным, но не мешал собравшимся принюхиваться к аромату кофе и свежих пончиков, который доносился из глубины зала.

— Почему же у вас нет фактов, комиссар? Ведь это уму непостижимо — столько опытных сотрудников с прошлого октября расследуют убийства и до сих пор не располагают ни единым конкретным фактом! Или вы и впрямь считаете убийцу призраком?

Ее сарказм задел Сильвестри не больше, чем агрессия и обаяние: он упрямо гнул свое.

— Нет, мэм, он не настоящий призрак. Он гораздо коварнее и опаснее. Нашего убийцу можно сравнить с чудовищно сильным представителем семейства кошачьих — например с леопардом. Прекрасно замаскированный, он лежит на ветке дерева на опушке леса и наблюдает, как к нему приближается целое стадо оленей. Для птицы, сидящей на том же дереве, все олени одинаковы. Но леопард воспринимает их иначе, его цель — конкретный выбранный олень, который кажется ему более аппетитным и заманчивым, чем остальные. О, у него дьявольское терпение! Олень проходит под веткой — леопард не шевелится, олень не видит и не чует его, и так продолжается до тех пор, пока под веткой не окажется выбранная леопардом особь. Зверь наносит удар так стремительно, что остальные олени не успевают убежать, а леопард уже взбирается на ветку вместе с беспомощной добычей, у которой сломан хребет.

Сильвестри перевел дух; он завладел вниманием аудитории.

— Да, сравнение не назовешь блестящим, но оно позволяет понять, как соотносятся позиции — наша и Призрака. С нашей точки зрения, он невидим. Как олень не додумывается поднять голову и посмотреть вверх, почувствовать запах леопарда, прежде чем тот унесется с ветром, так и мы ничего не видим и не слышим. Нам просто не приходит в голову присмотреться и принюхаться в правильно выбранном месте — потому что мы понятия не имеем, где это место, где наш враг таится в засаде. Возможно, мы ежедневно встречаемся с ним на улице, может быть, даже вы каждый день видите его, миссис Лонгфорд. Но его лицо и походка заурядны, в нем нет ничего примечательного. На первый взгляд это бродячий котенок, а не леопард. Но под этой маской скрывается Дориан Грей, мистер Хайд, зло в облике Евы, воплощение Сатаны.

— В таком случае как же нам защититься от него?

— Я посоветовал бы усилить бдительность, но бдительность не помешала ему похищать девушек определенного типа даже после того, как мы наводнили весь Коннектикут сводками новостей и предостережениями. Однако мне уже ясно, что мы напугали его, заставили отказаться от похищений средь бела дня. Но теперь он вершит зло ночью. Так что гордиться нечем, ведь мы его не остановили. Мы не заставили его даже затаиться на время. И все-таки луч надежды уже забрезжил. Если нам удастся напугать его и усилить давление, он наверняка допустит хоть какой-нибудь просчет. И я клянусь вам, дамы и джентльмены: от нас этот просчет не ускользнет. Он поможет нам вычислить и леопарда на дереве, и выбранного им оленя.

— Он был в ударе, — сообщил Кармайн Дездемоне вечером. — Корреспондент из АП спросил, не собирается ли комиссар баллотироваться в губернаторы на следующих выборах. «Нет, мистер Долби, — с широкой ухмылкой ответил Сильвестри. — Полицейским живется гораздо веселее — одни призраки чего стоят».

— На него реагируют. Когда я видела его в шестичасовых «Новостях», он напомнил мне потрепанного плюшевого мишку.

— Губернатору он нравится, а это еще важнее. Героев войны не принято считать некомпетентными кретинами.

— Должно быть, он геройствовал уже в летах.

— Точно.

— Что-то вы часто шмыгаете носом, Кармайн. Простуда начинается? — спросила Дездемона и взяла еще один кусок пиццы. Оказалось, помириться с Карманном — это просто здорово.

— Все мы простужены — посидели бы вы с нами в неотапливаемых машинах при минусовой температуре.

— Хорошо еще, за мной следить не пришлось.

— На всякий случай следили и за вами, Дездемона.

— Ничего себе у вас штаты! — Она вздохнула: администратор в ней, как обычно, взял верх. — Говорите, девяносто шесть человек?

— Ага.

— А вы за кем шпионили?

— Не спрашивайте — это секретная информация. А что творится в Хаге после исчезновения Фейт?

— Профессор все еще в психушке. Когда он узнает, что Hyp Чандра получил должность в Гарварде, с ним опять случится припадок. Мы не просто потеряли самую яркую из наших звезд: согласно контракту Нура, обезьяны покидают нас вместе с ним. Насколько я понимаю, Hyp и Сесилу предложил перебраться в Массачусетс; Сесил вне себя от радости — никакой тебе жизни в гетто. Семейство Чандра приобрело шикарное поместье, и там — симпатичный дом для Сесила. За него я рада, а Смита очень жаль.

— Ерунда какая-то. Что это за контракт, по которому можно распоряжаться чужой собственностью? Это все равно что конгрессмену после проигрыша на очередных выборах утащить с собой из кабинета «ремингтон»!

— Когда Hyp только появился в Хаге, у профессора были все основания пренебречь условиями контракта. Он знал, что Hyp никогда не найдет для своих исследований места лучше. Так и было — до тех пор пока не появился этот монстр-убийца.

— Да, но кто мог это предвидеть? У меня обострение паранойи, теперь я во всем усматриваю мотивы. В конце концов, на карту поставлена Нобелевская премия.

— Знаете, — задумчиво начала Дездемона, — меня с самого начала не покидало странное ощущение, что «нобелевки» Нуру Чандра не видать. Слишком уж легко все складывалось. А вызвать эпилептические припадки удалось лишь у одной обезьяны — у Юстаса. А в науке опасно возлагать все надежды на единственную звезду. Что, если склонность к эпилепсии была у Юстаса врожденной и вся стимуляция Нура тут ни при чем? И не такое в жизни случается.

— Вы сообразительнее всех вместе взятых, — с уважением произнес Кармайн.

— Тоже мне сообразительность — знать, что «нобелевку» я никогда не получу!

Они перебрались в мягкие кресла. Обычно Кармайн устраивался по соседству с Дездемоной, но сегодня сел напротив: разумное выражение ее лица поднимало ему настроение.

Вчера он ездил в Гротон, потолковать с Эдвардом Бьюли — таким же нормальным разумным человеком, как Дездемона. Но ни одной загадки так и не прояснил.

— Этта твердо настроилась стать рок-звездой, — сообщил мистер Бьюли. — У нее был красивый голос, она неплохо двигалась.

«Неплохо двигалась». Неужели это и привлекло Призраков?

Кармайн вернулся в настоящее — к благоразумному выражению лица Дездемоны.

— Что еще слышно в Хаге? Есть какие-нибудь перемены? — спросил он.

— Смита замещает Чак Понсонби. Особой приязни к нему я не питаю, но по крайней мере с проблемами он обращается ко мне, а не к Тамаре. Она, похоже, пыталась встретиться с Китом Кайнтоном, но он захлопнул дверь кабинета перед ее носом. Так что лавры победительницы достались Хилде. Она буквально расцвела: черный костюм изящного покроя, алая шелковая блузка, итальянские туфли, новая стрижка, волосы подкрашены, приличный макияж и, представьте себе, контактные линзы вместо очков! Идеальная жена для выдающегося нейрохирурга.

— Значит, к переезду в Нью-Йорк она готова, — улыбнулся Кармайн. — Приятно сознавать, что мне хоть в чем-то удалось достучаться до Кайнтона. — Он поерзал. — А у нас ходят слухи, что Сацума не собирается продлевать договор аренды пентхауса и квартиры Эйдо.

— Скорее всего слухи не лгут. Пока он колеблется, выбирает — Стэнфорд, штат Вашингтон, или Джорджия? И если все-таки переедет, то наверняка в Колумбию.

— Откуда вы знаете?

— Хидеки неисправимый горожанин, а если он поселится в Нью-Йорке, значит, по-прежнему сможет проводить выходные на Кейп-Коде. Добираться будет дольше, но не намного. Он укатил бы в Бостон, если бы Hyp Чандра не опередил его с Массачусетсом. Любой другой университет, кроме Гарварда, был бы значительным понижением ставок. Но почему-то мне кажется, что у Хидеки больше шансов на «нобелевку». Если ученый умеет работать на публику и его фамилия часто мелькает в научной прессе, это еще ничего не значит. — Она легко поднялась. — Пора спать. Спасибо за пиццу, Кармайн.

Так и не придумав достойный ответ, он проводил ее до стальной двери с надежным засовом и кодовым замком, убедился, что она как следует заперлась, и вернулся к себе — как ни странно, подавленный. Весь вечер у него на языке вертелся вопрос: нет ли у него шанса перевести их отношения на более интимный уровень. Но увы, задать его помешала пружинистая сила ее ног и внезапный, но вполне объяснимый уход.

На самом деле авансы Кармайна не были настолько заметны Дездемоне, чтобы гадать, не привиделись ли они ей, и поскольку ее тянуло к нему, она не осмелилась задерживаться в гостях дольше, чем требовалось, чтобы переговорить о делах Хага. Больше всего Дездемона опасалась затяжных пауз, не зная, что с ними делать.

И потом, она страшно устала. После жарких споров она отвоевала свое законное право возобновить воскресные прогулки — при условии, что к стартовой точке ее будут доставлять в патрульной машине, но не преследовать по пятам, а забирать у финишной черты. Поэтому в субботу и воскресенье Дездемона отправилась в поход по северо-западной оконечности штата и теперь мучилась от ломоты во всем теле, отвыкшем от нагрузок. У Аппалачской тропы и зимой было не отнять очарования, но Дездемона не раз пожалела, что не надела ботинки, предназначенные для ходьбы по снегу.

Вернувшись к себе, она долго отмокала в горячей ванне, затем насухо вытерлась и надела привычную ночную одежду — фланелевую мужскую пижаму и толстые шерстяные носки. Не хватало еще включать термостат, чтобы согреться! Дездемона и не подозревала, что Кармайн Дельмонико рассуждает точно так же.

Она уснула сразу же, как только легла, и если и видела сны, то не запомнила их. Но около четырех часов утра ее разбудил необычный звук. Скрип с легким скрежетом.

Рывком усевшись, она поняла, что пробудилась не от звука, а от всплывшего откуда-то из глубины дурного предчувствия. Дверь спальни была открыта в небольшую гостиную, которую затопил мрак. В спальне тоже было темно. Но в тонкой полоске света, просочившейся в квартиру из коридора, мелькнула смутная тень, размерами и формой напоминающая человеческую. Мелькнула — и пропала «Я не одна. Он здесь, внутри, он пришел убить меня».

На стуле возле постели лежала сегодняшняя порция мелкой стирки, до которой у Дездемоны не дошли руки, — чулки, лифчик, трусики, шерстяные перчатки. Беззвучно выскользнув из-под одеяла, она нащупала перчатки, надела их и, стараясь не попасть в полосы отраженного света, метнулась к балкону, раздвижная дверь которого была заперта на засов и стальной стержень, вставленный в полозья. Дездемона наклонилась, выдернула стержень, отперла засов и отодвинула дверь ровно настолько, чтобы выскользнуть на балкон — бетонный карниз, окаймленный перилами высотой чуть выше метра.

Кармайн жил двумя этажами выше с северо-восточной стороны здания компании «Мускат», почти точно напротив квартиры Дездемоны. Чтобы добраться до него, ей предстояло подняться на два этажа вверх и преодолеть десяток квартир на ее этаже. Что сделать сначала — подняться или обойти по балконам свой этаж, пока она не окажется прямо под его квартирой? Нет, Дездемона, сначала вверх! Скорее прочь с этого этажа. Вот только как?

Высота каждого этажа — около трех метров: помещения высотой два метра семьдесят сантиметров плюс толщина бетонных перекрытий вместе с водопроводными и канализационными трубами и кабелями. Слишком высоко…

Свистел ветер, но дверь уже была закрыта, между двойными рамами не осталось ни щелки. Жгучий холод мгновенно пробрался сквозь пижаму, точно она была бумажной. Взмахнув длинными ногами, Дездемона вскочила на балконные перила, замерла на головокружительной высоте десяти этажей над улицей, на пронизывающем ветру, подняла руки и нащупала низ прутьев ограждения верхнего этажа. Есть! Этот трюк был возможен только благодаря высокому росту и юношескому увлечению гимнастикой, но, к счастью, у нее был и рост, и гимнастические навыки. Вцепившись обеими руками в низ прутьев, она сошла с перил своего этажа, повисла в воздухе, несколькими резкими движениями раскачалась, забросила ноги вверх и зацепилась ими за перила верхнего этажа, согнув колени. Резкий мах всем телом — и она уже стояла на чужом балконе, поднявшись на один этаж вверх.

Зуб на зуб не попадал, заледеневшее тело гимнастика согрела на долю секунды. Не передохнув, Дездемона вновь забралась на перила и дотянулась до низа перил следующего этажа. «Давай, Дездемона, действуй, пока не успела испугаться!» Еще несколько движений, рывок — и под ее ногами оказался спасительный балкон на этаже Кармайна.

Осталось всего ничего — пройти по этажу по балконам: легче сказать, чем сделать, так как балконы разделяло почти три метра пустоты. Дездемона решила встать обеими ногами на перила сбоку, собраться с силами и перепрыгнуть на следующий. Сколько таких прыжков ей предстоит? Двенадцать. А ноги уже окоченели, руки в перчатках утратили всякую чувствительность. Но прыгать все-таки пришлось — прыгать и постоянно напоминать себе, что ждет ее внизу, если она струсит. И потом, с чего она взяла, что неизвестный не последует за ней?

Наконец Дездемона спрыгнула с перил на балкон Кармайна и забарабанила в раздвижную дверь.

— Кармайн, Кармайн, впустите меня! — закричала она.

Дверь рывком раздвинулась, на пороге застыл Кармайн в одних трусах. Оценив ситуацию за долю секунды, он втащил гостью в комнату.

Не теряя времени, он сорвал с постели толстое стеганое одеяло и закутал Дездемону.

— Он в моей квартире, — выговорила она.

— Сиди здесь и грейся, — приказал Кармайн, прибавляя температуру в термостате, и исчез, на ходу натягивая брюки.

— Вот, полюбуйтесь, — сказал он Эйбу и Кори через двадцать минут, стоя у распахнутой настежь двери в квартиру Дездемоны.

Прочный стальной засов был перепилен, кучка металлических опилок поблескивала на полу.

— Господи! — ахнул Эйб.

— Придется все начинать с нуля, — мрачно изрек Кармайн. — Если это что-нибудь и доказывает, то лишь одно: наши представления о безопасности — чушь собачья. Чтобы помешать преступнику, мы должны были чем-нибудь перекрыть щель снаружи, но мы этого не сделали. Да, его здесь нет — улетучился в ту же минуту, как только обнаружил, что Дездемона сбежала.

— Но как, черт побери, она проскользнула мимо него? — изумился Кори.

— Выбралась на балкон, поднялась вверх на два этажа, а потом по балконам добралась до моей квартиры. Я услышал, как она колотит в мою балконную дверь.

— В таком случае она едва жива — перила железные, а на улице холод и ветер.

— Ничего ей не сделалось! — гордо возразил Кармайн. — Она надела перчатки, а на ногах у нее были толстые носки.

— Вот чертовка, — благоговейно выговорил Эйб.

— Я возвращаюсь к ней. Проследите здесь за всем, ребята. Обыщите дом от пентхауса до подвалов. Но могу поручиться: его здесь уже нет.

Кармайн застал Дездемону под одеялом.

— Тебе лучше?

— Руки болят, будто выскочили из суставов… Но я все-таки сбежала, Кармайн! Он правда был там? Или мне померещилось?

— Был, только его след давно простыл. Он перепилил засов чем-то вроде алмазной пилки — тонкой, узкой, в руках мастера способной перепилить что угодно. Следовательно, теперь мы знаем, что он мастер. Он не спешил, чтобы ненароком не сломать пилу. Мерзавец! Чихать он хотел на наши меры безопасности. — Кармайн опустился на колени, стащил с Дездемоны промокшие носки и осмотрел ступни. — Здесь все в порядке. Теперь показывай руки. — Руки тоже были целы. — Дездемона, ты чудо!

Мгновенно согревшись, она просияла.

— Комплимент, которым можно дорожить, Кармайн. — И вдруг ее передернуло. — Но как же я перепугалась! Я видела только его тень, когда дверь открылась, но сразу поняла, что он пришел меня убить. Почему? Меня-то за что?

— Может, назло мне. Назло всем копам. Чтобы доказать: если он что-то задумал, его ничто не остановит. Беда в том, что мы привыкли к заурядным преступникам, людям, у которых нет ни мозгов, ни терпения, чтобы перепиливать надежные пятисантиметровые засовы. Какой бы острой ни была пилка, ему понадобилось несколько часов.

Внезапно он притянул ее к себе и прижал к груди.

— Дездемона, Дездемона, я чуть не потерял тебя! Тебе пришлось спасаться бегством, пока я дрых! Господи, если бы тебя не стало, я бы умер!

— Ничего бы со мной не случилось, Кармайн, — вздохнула она, уткнулась головой в его плечо и коснулась губами шеи. — Да, я испугалась, но не думала ни о чем, кроме тебя. Я знала: надо добраться сюда, и я буду в безопасности.

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю. Но в полной безопасности почувствую себя лишь с тобой в постели, — сообщила Дездемона, поднимая голову. — Кое-где я замерзла так давно, что теперь не скоро оттаю.

Часть IV