Включить. Выключить — страница 4 из 5

Февраль — март 1966 г.

Глава 22

Понедельник, 14 февраля 1966 г.

В середине февраля началась оттепель. Дождь зарядил с пятницы и шел до воскресной ночи. Все низины Коннектикута заполнила замерзающая вода, которой некуда было стекать. Дом Финчей оказался отрезанным от шоссе, как и объяснял Кармайну Морис Финч; ручей за домом Рут Кайнтон разлился, так что ей пришлось вешать белье, обувшись в резиновые сапоги, а доктор Чарлз Понсонби по приезде в Хаг горевал о затопленном винном погребе.

Вынужденный прервать пробежки из-за потопа и страдающий от боли в мышцах ног, Аддисон Форбс в понедельник на рассвете решил пробежаться вокруг Восточного Холломена, а затем по набережной до причала. Возле причала он выстроил когда-то сарай для своей яхты, которую выводил в гавань Холломена лишь изредка, под настроение. В последние три года отдых, с точки зрения Аддисона Форбса, был греховным, если не преступным занятием.

Патрульная машина припарковалась подозрительно близко от крутой подъездной дорожки у дома Форбсов. Сидящие в машине дружески помахали пробегающему мимо Аддисону, который твердо решил завершить пробежку. Обливаясь потом, он свернул с дороги и потрусил вниз по склону, лавируя между кустами. Трехдневный ливень смыл снег, чем и вызвал потоп во всем штате, под спортивными туфлями Форбса скользила напитанная водой почва. Много лет назад он посадил форзиции у подножия холма — как живописно они выглядели, когда с началом весны покрывались желтыми цветами!

Но сейчас, в феврале, живая изгородь напоминала охапку голых прутьев от метлы, поэтому Форбс сразу заметил на земле броское сиреневое пятно и остановился. Не прошло и секунды, как он разглядел торчащие из этого пятна руки и ноги, и сердце предательски заколотилось. Он схватился за грудь, разжал обветренные губы, чтобы закричать, но не смог. Господи, у него шок! Сейчас у него будет еще один приступ — такое зрелище неизбежно спровоцирует его! Схватившись за спинку старой садовой скамьи, которую Робин перетащила сюда, чтобы «понежиться и помечтать», Форбс мелкими шажками обошел вокруг нее, сел и стал ждать боли, привычным жестом сжимая и разжимая левый кулак в предчувствии, что боль вот-вот стрельнет в руку. Он сидел с выпученными глазами и разинутым ртом и ждал. «Я умираю, я умираю…»

Прошло десять минут, боль так и не возникла, грохот сердца стих. Пульс замедлился, как после любой пробежки, и самочувствие было сносным. Сильный спазм прошил его от макушки до пяток, но и он не вызвал боли. Аддисон Форбс повернулся к сиреневому пятну, затем встал и направился к дому ритмичными шагами, чувствуя, как в нем вскипает радость.

— Ее труп у самой воды, — сообщил он, входя в кухню. — Позвони в полицию, Робин.

Она вскрикнула и задрожала, но позвонила, а затем бросилась к нему, пытаясь нащупать пульс.

— Я в порядке, — раздраженно отмахнулся он. — Не суетись, говорю же — я в порядке! Я только что пережил колоссальный шок, но сердце меня не подвело. — Мечтательная улыбка заиграла на его губах. — Есть хочу, готовь завтрак. Яичницу с беконом, тост с изюмом, масла побольше и кофе со сливками! Ну же, Робин, поскорее!

— Нас надули, — объявил Кармайн, стоя у кромки воды рядом с Эйбом и Кори. — Надо же было так промахнуться! Мы следили за всеми дорогами, а про гавань не подумали. Нас опять обвели вокруг пальца — приплыли в лодке.

— До субботнего вечера весь восточный берег покрывал лед, — возразил Эйб. — Значит, они очень спешили. Не может быть, чтобы они с самого начала задумали бросить ее здесь.

— Ну да, не может! Оттепель только облегчила им задачу. Если бы лед не растаял, они прошли бы по нему от улицы, на которой нет наших патрулей. А так они приплыли в весельной лодке, подвели ее к самому берегу и выкинули труп. На берег они не ступали.

— Она насквозь промерзла, — сказал подошедший Патрик. — Сиреневое праздничное платье расшито жемчугом, а не блестками. Такую кружевную ткань я вижу впервые — это не настоящее кружево. Платье сидит лучше, чем на Маргаретте, по длине — как раз. Я еще не переворачивал ее, не знаю, может, пуговицы на спине не застегнуты. Никаких лигатур, чистый разрез на шее. Труп совершенно чистый, если не считать нескольких прилипших листьев.

— Поскольку на берег они не выходили, искать здесь нечего. Ладно, Патси, оставляю тебя здесь. Идем, ребята, — позвал Кармайн Эйба и Кори, — придется обойти все дома у набережной, расспросить, не заметили ли они чего-нибудь прошлой ночью. А ты, Кори, поможешь нам пошире раскинуть сети. Бери полицейский катер, сплавай к танкерам и грузовым судам в гавани. Может, там кому-нибудь надоело сидеть в каюте, он выбрался на палубу подышать свежим воздухом и увидел лодку. Матрос не мог ее не приметить.

— Точное повторение сценария с Маргареттой, — объявил Патрик собравшимся Сильвестри, Марчиано, Кармайну и Эйбу; Кори все еще метался по гавани на полицейском катере. — У Фейт плечи узкие, маленькая грудь, поэтому платье удалось застегнуть. На трупе никаких следов — видимо, его везли, завернув в водонепроницаемый нейлон. Или во что-нибудь более тонкое и гладкое, чем обычный брезент. В любой лодке на дне скапливается вода, но платье абсолютно сухое и чистое.

— Как она умерла? — спросил Марчиано.

— Так же, как Маргаретта. Как только Фейт умерла, ее поместили в морозильник, но не обычный, домашний, — скорее, магазинный, достаточно высокий и настолько широкий, что тела обеих девочек разложили, раскинув им руки и ноги. Обеих одели уже после того, как они стали тверже камня. Трусики на Фейт такие же скромные, как на Маргаретте, но не розовые, а сиреневые. Голые ноги, голые руки. Два пальца левой ноги Фейт искривлены после давнего перелома. Поэтому опознать ее будет легко, если родные возьмут себя в руки.

— Думаешь, оба платья сшил один и тот же человек? — спросил Сильвестри. — Да, они похожи, но при этом совершенно разные.

— По нарядным платьям я не спец. Думаю, пассия Кармайна нам все объяснит, — подмигнул Патрик.

Кармайн вспыхнул. «Неужели у меня все на лбу написано? Но если и так, что с того? Мы в свободной стране, и я надеюсь, что показания Дездемоны нам не понадобятся, чтобы прижать к ногтю этих подонков. Любой юрист, конечно, в два счета докажет мне, что Дездемона — самая серьезная ошибка, которую я допустил в этом деле, но я готов довериться инстинкту, который подсказывает, что она тут ни при чем. Любовь не лишила меня полицейского чутья. Господи, как же я ее люблю! Когда она появилась у меня на балконе, я понял, насколько она мне дорога. Она — луч света в моей жизни…»

— А как насчет розового платья, Кармайн? — спросил Дэнни Марчиано.

— Я объехал все магазины штата, торгующие детской одеждой, но, похоже, стодолларовые нарядные платья жителям Коннектикута не по карману. Странно, если вспомнить, что в Коннектикуте находятся одни из самых богатых районов страны.

— Богатые мамаши девочек ездят на своих «кадиллаках» из одного торгового центра в другой, — сказал Сильвестри. — Они могут и в бостонский «Файлин» сгонять! И на Манхэттен.

— Логично, — усмехнулся Кармайн. — Мы уже изучаем магазины всей округи, от Мэна до Вашингтона. Кто со мной за оладьями с беконом и сиропом?

«По крайней мере к нему вернулся аппетит, — думал Патрик, согласно кивая. — Бог знает, что он нашел в этой долговязой англичанке, но на его бывшую она ни капли не похожа. Во второй раз он не стал выбирать красотку, но чем чаще я ее вижу, тем лучше понимаю: нет, она не дурнушка. И мозги у нее есть, и она умеет ими пользоваться. Этого достаточно, чтобы очаровать такого парня, как Кармайн».

— А Аддисон уже уехал в Хаг! — приветливо прощебетала Робин Форбс вернувшемуся Кармайну.

— У вас счастливый вид, — заметил он.

— Лейтенант, последние три года я прожила, как в аду, — призналась она, легко порхая по кухне. — После сильного сердечного приступа Аддисон пришел к выводу, что он живет дольше, чем ему отпущено. Как же он боялся! Бегал трусцой, не ел ничего, кроме сырых овощей и фруктов; мне приходилось гонять аж на Род-Айленд, чтобы найти рыбу посвежее. Он не сомневался, что любое потрясение убьет его, поэтому избегал малейших волнений. А сегодня утром он нашел эту бедняжку и испытал настоящий шок. Но никакой боли не почувствовал и остался жив. — Ее глаза заискрились, она улыбнулась. — Мы снова живем как прежде!

Не подозревая, что Аддисон Форбс ненавидит свою жену, Кармайн еще раз обошел вокруг дома, думая, что нет худа без добра. Отныне доктор Аддисон Форбс будет радоваться — по крайней мере пока юристы Роджера Парсона-младшего не найдут какой-нибудь сомнительный пункт в завещании дяди Уильяма. Неужели в планы Призраков входило не только убийство красивых девушек, но и уничтожение Хага? И если да, зачем? Может, уничтожая Хаг, они на самом деле вредили профессору Роберту Морденту Смиту? Они почти добились успеха. А как вписывается в эту картину Дездемона? Завтракая с ней, Кармайн подверг ее «допросу с пристрастием», как умеют только в полиции: не видела ли она что-нибудь, впоследствии погребенное в глубинах подсознания, не очутилась ли ненароком в момент похищения одной из девочек на той же улице, не считал ли кто-нибудь ее присутствие в Хаге неуместным, не замечала ли она раньше чего-нибудь необычного? Она терпеливо вынесла вопросы, даже обдумала каждый, но на все до единого ответила отрицательно.

После бесплодных шатаний по Хагу Кармайн на машине отправился в лечебницу, где лежал профессор. Он поехал по автостраде Мерритт, которая вела до самого Нью-Йорка и проходила через Бриджпорт со стороны Трамбулла. Он не надеялся, что ему разрешат повидать Смита, но ему хотелось лично осмотреть Марш-Манор и убедиться в том, что уже узнал от полиции Бриджпорта: сбежать из лечебницы проще простого.

«Да, — решил он, сворачивая к внушительным воротам с ананасами на столбах, — в Марш-Маноре пациентов держит не охрана, а агорафобия. Потому что охраны здесь нет совсем».

Дальше — семейство Чандра. Их поместье находится неподалеку от Уилбур-Кросса, где шоссе тянется среди ферм, амбаров, живописных полей и яблоневых садов. В Хаге увидеться с Нуром Чандра уже не доведется: в прошлую пятницу он вышел на работу в последний раз, как и Сесил.

Дом Чандра напомнил Кармайну поселок на Кейп-Коде — несколько домов, прихотливо разбросанных по территории. Впрочем, здесь, на десятиакровом участке, было попросторнее. Кармайна поразили усилия, затраченные на роскошную жизнь супружеской пары и нескольких детей. Семейству явно некуда было девать деньги. Несомненно, у супругов Чандра был и управляющий, и помощник управляющего, и секретарь, не говоря уже о множестве слуг в чалмах. Весь этот механизм был настолько отлаженным, что Чандре не приходилось даже задумываться о том, как он действует. Пресловутый щелчок пальцами — и любое желание исполняется мгновенно.

— Это чрезвычайно неудобно, — объяснил доктор Hyp Чандра, принявший Кармайна во внушительной библиотеке, — но необходимо, лейтенант. Хаг идеально отвечает моим потребностям, вплоть до такого помощника, как Сесил.

— Зачем же тогда уезжать? — спросил Кармайн.

Чандра брезгливо поморщился.

— Бросьте, любезный, неужели вы сами не видите, что с Хагом покончено? Роберт Смит не вернется; мне сказали, что правление Парсонов уже ищет способы отказаться от финансирования Хага. Так что лучше уйти сейчас, пока еще можно, чем ждать, когда придется перешагивать через трупы. Мне необходимо очутиться как можно дальше от этого Монстра, продолжающего убивать, чтобы на меня не пала тень подозрений. Потому что вы его не ловите, лейтенант.

— Все это звучит разумно и логично, доктор Чандра, но я подозреваю, что истинная причина вашего поспешного отъезда связана с обезьянами. В нынешней неразберихе у вас гораздо больше шансов увезти их с собой, чем после того, как положение Хага привлечет внимание Парсонов не только в связи с завещанием. В сущности, вы увозите принадлежащую Хагу собственность стоимостью почти миллион долларов, что бы там ни значилось в вашем контракте.

— Проницательное замечание, лейтенант! — оценил Чандра. — Именно поэтому я и собираюсь уехать. Как только я увезу с собой макак, можно считать, что моя цель достигнута. Разбираться в этой путанице в юридическом и прочих отношениях было бы ужасно.

— Макаки до сих пор в Хаге?

— Нет, они здесь, во временном помещении. Вместе с Сесилом Поттером.

— Когда вы уезжаете в Массачусетс?

— Переезд уже начался. Я сам с женой и детьми выезжаю в пятницу, Сесил с макаками — завтра.

— Я слышал, вы приобрели неплохое поместье под Бостоном.

— Да. Очень похожее на это.

Вошла Сурина Чандра в алом сари, расшитом блестками и золотыми нитями, на ее руках, шее и в волосах сверкали драгоценности. За ее спиной прятались две девочки лет семи. «Близнецы», — подумал Кармайн, пораженный их прелестью, но в ту же секунду забыл обо всем, уставившись на их одежду. Одинаковые кружевные платьица, усыпанные блестками, накрахмаленные пышные юбки, рукава-фонарики. Оба изумительного зеленоватого оттенка.

Кармайн кое-как выдержал церемонию знакомства. У застенчивых близняшек Лилы и Нуру были огромные черные глаза и туго заплетенные толстые косички, спускающиеся ниже плеч. Как и от матери, от них исходил аромат каких-то восточных благовоний, которые Кармайн недолюбливал — мускусный, тяжелый, тропический. Сияние бриллиантов в мочках ушей малышек затмевало блестки.

— Красивые платья, — похвалил Кармайн, присев на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с девочками, но не приближаясь к ним.

— Да, просто прелесть, — согласилась Сурина, — В Америке такая детская одежда — редкость. Конечно, нам присылают наряды из дома, но как только мы увидели эти, то сразу же купили.

— Простите за любопытство, миссис Чандра, где вы приобрели эти платья?

— В торговом центре недалеко отсюда. Там есть чудесный магазин для девочек, такого я больше нигде в Коннектикуте не видела.

— Вы не подскажете, что это за торговый центр?

— Ох, боюсь, не смогу. Для меня все они одинаковы, я даже не знаю, где именно он находится.

— Значит, и название магазина вы не помните?

Она засмеялась, сверкнув белоснежными зубами.

— Как же не помнить! Ведь я выросла на книжках Барри и Кеннета Грэма. Магазин называется «Динь-Динь».

И все трое удалились. Близнецы на прощание робко помахали руками.

— Вы понравились моим детям, — заметил Чандра.

Кармайн вежливо улыбнулся.

— Можно воспользоваться вашим телефоном, доктор?

— Конечно, лейтенант. Не буду вам мешать.

«Да, в манерах им не откажешь, пусть даже этика у них другая», — думал Кармайн, трясущейся рукой набирая номер Марчиано.

— Я знаю, откуда взялись платья, — без предисловий выпалил он. — Из «Динь-Динь». «Динь-Динь», два слова. Это магазин в торговом центре возле Бостона, а может, и целая сеть. Приступайте к поискам.

— Магазинов с такими названиями два, — сообщил Марчиано вошедшему Кармайну. — В Бостоне и Уайт-Плейнс, оба в шикарных торговых центрах. Ты уверен, что это именно те?

— Более чем. Две дочери Чандры носят точные копии платья Маргаретты, только зеленые. Остается выяснить, какой из магазинов облюбовали наши Призраки.

— В Уайт-Плейнс. До него ближе, если, конечно, они не живут на границе Массачусетса. Такое тоже возможно.

— В таком случае Эйб завтра съездит в Бостон, а я — в Уайт-Плейнс. Господи, Дэнни, наконец-то у нас есть зацепка!

Глава 23

Вторник, 15 февраля 1966 г.

Магазин «Динь-Динь» в Уайт-Плейнс арендовал помещение в торговом центре, где бутики и мебельные салоны соседствовали с неизбежными гастрономическими отделами, фаст-фудами, аптеками и химчистками.

Здесь же располагалось несколько ресторанов, где посетители чаще обедали, чем ужинали. К торговому центру недавно сделали двухэтажную пристройку, но хозяева магазина «Динь-Динь» продуманно выбрали место на первом этаже, неподалеку от входа.

Разглядывая витрину снаружи, Кармайн отметил, что магазин очень большой и что продают в нем только одежду для девочек. Как раз шла распродажа зимних вещей — никакого дешевого нейлона, только натуральные ткани. В одной из секций под аркой с надписью «Мех для детей» продавали даже настоящие меха. Несмотря на ранний час, вдоль вешалок бродили покупательницы, некоторые — с детьми. И ни одного мужчины. Интересно, часто ли здесь случаются кражи?

Он вошел в магазин с подчеркнуто уверенным видом, чувствуя свое присутствие здесь совершенно неуместным. Видимо, на лбу у него мерцала неоновая вывеска «Коп», потому что покупательницы поспешили отойти, а продавцы сбились в стайку.

— Будьте добры, пригласите управляющего, — попросил он незадачливую продавщицу, не успевшую присоединиться к остальным.

Девушка провела его в глубину зала и постучала в дверь без табличек.

Миссис Жизель Добчик пригласила Кармайна в тесный закуток, заставленный картонными коробками и каталожными шкафами; сейф занимал угол письменного стола, стулу для посетителей не нашлось места. Демонстрация полицейского жетона хозяйку кабинета не удивила и не взволновала, но к этому моменту Кармайн уже понял: миссис Добчик не из тех, кто волнуется по поводу и без него. Эта сорокапятилетняя блондинка была прекрасно одета, щеголяла алым маникюром, но подстригала ногти коротко, чтобы не попортить товар.

— Вам знакома эта вещь, мэм? — спросил Кармайн, вынимая из портфеля нежно-розовое кружевное платье. Следом было извлечено сиреневое платье Фейт. — Или вот эта?

— Их почти наверняка приобрели в «Динь-Динь», — сказала миссис Добчик. Она осмотрела внутренние швы платьев и нахмурилась. — Этикетки спороты, и все-таки платья были куплены здесь. У нас свои секреты пришивания бисера и бус.

— Полагаю, узнать, кто их купил, невозможно?

— Это мог сделать кто угодно, лейтенант. Оба платья десятого размера, то есть предназначены для девочек десяти — двенадцати лет. Девочки старше двенадцати лет предпочитают быть похожими на Аннетт Фуничелло,[5] а не на фею. Мы всегда держим на складе по одному платью каждой модели. Цвет платьев разный, двух одинаковых не найти. Сейчас вы сами убедитесь.

Выйдя следом за миссис Добчик из кабинета, Кармайн попал в большое помещение, где длинные вешалки сгибались под тяжестью нарядных платьев всех цветов радуги, в блестках и оборочках. Кармайн сразу понял, что имела в виду его спутница, говоря, что среди платьев не найти одинаковых. На складе насчитывалось не менее двух тысяч изделий различных цветов и оттенков, от белого до бордового, расшитых блестками, жемчужинками или переливчатым бисером.

— Шесть размеров, на возраст от трех до двенадцати лет, двадцать моделей, двадцать расцветок, — отчеканила миссис Добчик. — Этими платьями мы прославились на всю округу — новые партии расходятся в два счета. — Она засмеялась. — Нельзя же допустить, чтобы на вечеринке встретились две девочки в платьях одного фасона и одного цвета! Одежда из «Динь-Динь» — статусный символ. Спросите любую маму или девочку из округа Уэстчестер. В Коннектикуте нас знают повсюду, покупатели приезжают даже из округов Фэйрфилд и Литчфилд.

— Разрешите забрать мои платья и портфель, миссис Добчик, и пригласить вас на обед. Или на чашку кофе. Здесь я чувствую себя слоном в посудной лавке, никак не могу сосредоточиться.

— Спасибо, с удовольствием устрою себе перерыв, — отозвалась миссис Добчик.

— Знаете, из ваших пояснений я понял, что вы ведете подробный учет товара, — начал Кармайн, потягивая через соломинку шоколадный коктейль — чересчур детский для него напиток.

— О да, приходится. Модели, которые вы мне показали, мы продаем уже несколько лет, они раскуплены в большом количестве. Розовые кружевные платья поступают в продажу пять лет подряд, сиреневые — четыре. Ваши платья настолько потрепаны, что трудно определить, когда они были изготовлены.

— Где их шьют?

Она пощипывала витую булочку, явно наслаждаясь ролью эксперта.

— У нас есть маленькая фабрика в Вустере. Моя сестра управляет филиалом в Бостоне, я — в Уайт-Плейнс, наш брат — фабрикой. Это семейный бизнес, мы его единственные владельцы.

— У вас бывают покупатели-мужчины?

— Изредка, лейтенант, но основная масса посетителей «Динь-Динь» — женщины. Выбрать белье для жен мужчины еще могут, но от покупки праздничных туалетов для дочерей стараются отвертеться.

— Вам случалось в один день продавать два платья одного размера и цвета одной и той же покупательнице? Например, для близнецов?

— Да, но обычно покупателям приходится ждать: второе платье мы доставляем на следующий день. Мамы близнецов делают заказы заранее.

— А что вы можете сказать о покупателях моих платьев — розового кружевного и сиреневого с этой, как ее…

— Вышивкой ришелье, — подсказала миссис Добчик.

— Спасибо, сейчас запишу. Кто-нибудь покупал две модели разных цветов, но одного размера в один и тот же день?

— Только один раз, — ответила она со счастливым вздохом. — Вот это была продажа так продажа! Двенадцать платьев десятого — двенадцатого размера, все разных моделей и цветов.

Волосы у Кармайна встали дыбом.

— Когда это было?

— Кажется, в конце 1963 года. Я могу уточнить.

— Буду признателен, миссис Добчик, но сначала скажите: вы запомнили покупательницу? Как она выглядела?

— Я прекрасно ее помню, — сообщила идеальная свидетельница. — Увы, фамилии не знаю — она расплатилась наличными. Но по возрасту она годилась нашим типичным покупательницам в бабушки, ей было лет пятьдесят пять. Соболья шуба, модная соболья шапочка, подсиненная седина, тщательный, но неброский макияж, крупный нос, голубые глаза, бифокальные очки в элегантной оправе, приятный голос и манеры. Сумочка и туфли в тон, от Шарля Журдана, длинные лайковые перчатки того же благородного темно-коричневого оттенка, что и туфли с сумочкой. Шофер в форме отнес ее покупки в лимузин. Черный «линкольн».

— Похоже, в льготных продовольственных талонах она не нуждается.

— Боже ты мой, ну конечно, нет! Ни до, ни после у нас ни разу не было такой покупки. Каждое платье по сто пятьдесят, всего тысяча восемьсот. Стодолларовые купюры она отсчитывала от увесистой пачки.

— А вы, случайно, не поинтересовались, зачем ей столько платьев одного размера?

— Само собой, спросила — а кто бы на моем месте удержался? Она улыбнулась и объяснила, что представляет одну благотворительную организацию, которая решила отправить платья в сиротский приют в Буффало, в подарок на Рождество.

— И вы ей поверили?

Жизель Добчик усмехнулась:

— Это было несложно, ведь двенадцать платьев одного размера она на самом деле купила.

— Ясно.

Они вернулись в «Динь-Динь», где миссис Добчик подняла записи о продажах. Фамилии щедрой покупательницы не нашлось, в уплату были приняты наличные.

— Вы записали номера купюр, — заметил Кармайн. — Зачем?

— Как раз в то время нас предупредили о хождении фальшивых купюр, вот я и созвонилась с банком, пока девочки упаковывали покупки.

— И купюры оказались настоящими?

— Самыми что ни на есть, но в банке заинтересовались ими, потому что купюры были выпущены в тридцать третьем, сразу после отмены золотого стандарта, а выглядели как новенькие. — Миссис Добчик пожала плечами. — Но мне-то какое дело? Это законное платежное средство. Управляющий в нашем банке решил, что их прятали на черный день.

Кармайн пробежал глазами список из восемнадцати номеров.

— Согласен: номера идут один за другим. Редкое явление, но, увы, для меня бесполезное.

— Расследуете какое-нибудь большое и запутанное дело? — спросила миссис Добчик, провожая его до двери.

— К сожалению, нет, мэм. Очередная подделка стодолларовых купюр.

— …Итак, мы знаем, что Призраки запланировали вторую серию убийств еще до того, как приступили к первой, — объявил Кармайн заинтригованным слушателям. — Платья были приобретены в декабре 1963 года, задолго до похищения самой первой жертвы, Розиты Эсперансы. Призраки выбрали двенадцать девочек, намереваясь похищать их в течение двух лет, по одной каждые два месяца, а двенадцать платьев из «Динь-Динь» лежали и ждали дня, когда они потребуются. Кем бы ни были эти Призраки, они подчиняются не лунному циклу, как считают психиатры, поскольку похищения происходят каждые тридцать дней. Луна над ними не властна. Их цикл — солнечный: двенадцать, двенадцать и еще раз двенадцать.

— Сведения из «Динь-Динь» пригодятся? — спросил Сильвестри.

— Только когда дело дойдет до суда.

— Но сначала надо найти убийц, — напомнил Марчиано. — Как, по-твоему, Кармайн, кто эта бабушка?

— Кто-то из них.

— Но ты же говорил, что женщины не совершают серийные убийства.

— И готов повторить, Дэнни. Но мужчине предстать пожилой дамой гораздо проще, чем молодой: никто не обратит внимания на грубоватую кожу и морщины.

— Реквизит блестящий, — сухо заметил Сильвестри. — Соболья шуба, шофер и лимузин. Может, попробуем поискать машину?

— Завтра отправлю Кори на поиски, Джон, но без особой надежды. Насколько я понимаю, шофер — второй Призрак. Забавно получилось: миссис Добчик запомнила внешность бабушки до последней детали, вплоть до бифокальных очков, а от образа шофера в памяти у нее остались лишь черный костюм, фуражка и кожаные перчатки.

— Напротив, все логично, — возразил Патрик. — Твоя миссис Добчик торгует одеждой, ежедневно сталкивается с богатыми женщинами, а с работающими мужчинами — гораздо реже. Поэтому она и запоминает в первую очередь женщин, разбирается в мехах, наперечет знает французские марки сумочек и туфель. Ручаюсь, старушенция ни на секунду не сняла свои лайковые перчатки, даже когда вертела пачкой сотенных перед носом у продавцов.

— Ты прав, Патси. Деньги она отсчитывала в перчатках.

Сильвестри хмыкнул.

— Значит, к убийцам мы не приблизились ни на шаг.

— В целом — да, Джон, и все-таки это уже шаг вперед. Поскольку Призраки не оставляли улик, мы искали иголку в стоге сена. Сколько жителей в Коннектикуте — три миллиона? Для штата он невелик — ни одного крупного города, десяток средних, сотня мелких. Вот он, наш стог сена. Но я еще в самом начале расследования понял, что эту иголку можно искать разными способами. Даже если сейчас платья из «Динь-Динь» выглядят тупиком, это обманчивое впечатление. На самом деле платья — еще один гвоздь в крышке гроба, очередная улика. Она говорит прежде всего о том, что Призраки подпустили нас поближе.

Кармайн подался вперед, увлеченный идеей.

— Во-первых, убийца уже не один — их двое. Во-вторых, они близки, как братья. Не знаю, какой цвет кожи они предпочитают, но у них есть общее пристрастие — лицо. Не что-нибудь, а именно лицо. Такие лица у чистокровных белых не встретишь, у чернокожих девочек они встречаются редко. Призраки работают как слаженная команда в истинном смысле слова: у каждого свой круг задач, своя сфера компетенции. Мысль о насилии заводит их, но для этого жертва должна быть девственна: вертихвостки их не прельщают. Подозреваю, что убийство совершает Призрак, занимающий подчиненное положение. Он же заметает следы. Головы они хранят только ради лиц, а это значит одно: вместе с Призраками мы найдем и головы всех похищенных, начиная с Розиты Эсперансы. Пока полиция не знала о действиях Призраков, они похищали девочек средь бела дня, но, начиная с Франсины Мюррей, они струсили. Сдается мне, что они стали орудовать из-за полиции, а не потому, что сознательно выбрали новый метод. Ночные похищения менее рискованны, вот и все.

Патрик прищурился, словно разглядывал нечто микроскопическое.

— Лицо… — произнес он. — Впервые слышу, что ты сбрасываешь со счетов остальные критерии. С чего ты взял, что дело именно в лице? Почему не в цвете кожи, вероисповедании, расовой принадлежности, росте, невинности, наконец?

— Патси, ты же знаешь, сколько я размышлял над всеми этими критериями — вместе взятыми и каждым отдельно, и наконец выбрал лицо. До меня вдруг дошло, пока я вел машину. — Он ударил кулаком по своей ладони. — Подсказала Маргаретта Бьюли. Черная жемчужина после десятка кремовых. Что объединяет ее с остальными девочками? Ответ прост: лицо. И ничего, кроме лица. Оно ничем не отличается от остальных лиц.

— А невинность? — вставил Марчиано. — Еще одно сходство.

— Да, само собой разумеющееся. Но отнюдь не невинность побудила нашу парочку похищать тщательно выбранных девочек, а лицо. Призраков не интересуют девочки с иной внешностью, будь они хоть трижды девственницы. — Он умолк и нахмурился.

— Продолжай, Кармайн, — заинтересовался Сильвестри.

— Призраки, а может, кто-то один из них, знают человека с точно таким же лицом. Этого человека они ненавидят больше, чем все человечество, вместе взятое.

Он уронил голову в ладони и взъерошил волосы.

— Так один или оба? Доминирующий — это точно, а подчиняющемуся, возможно, просто предложили поучаствовать в захватывающем приключении — он слуга, он ненавидит того же, кого и доминирующий Призрак. Патси, когда ты сказал мне, что к груди Призраки равнодушны, заполнился еще один пробел в неизвестности. Плоская грудь, выщипанная растительность… И то и другое должно указывать, что обладательница злополучного лица еще не достигла половой зрелости. Но почему они тогда не похищают девочек помладше? Значит, девушку с таким лицом один из Призраков знал с детства и до ранней юности. И ненавидел скорее как женщину, нежели как ребенка. Над этой загадкой я бьюсь до сих пор.

Сильвестри в запале выплюнул сигару.

— Кармайн, похищенных из второй дюжины они даже превратили в детей. Вспомни детские платья!

— Если мы поймем, чьим было это лицо, то узнаем, кто такие Призраки. Всю обратную дорогу из Уайт-Плейнс я мысленно возвращался в дома «хагистов», искал это лицо на фотографиях, но его нигде нет.

— Ты по-прежнему убежден в причастности Хага? — спросил Марчиано.

— Один из убийц определенно «хагист». Второй — нет. Именно он выслеживает жертвы, некоторые похищения он совершил самостоятельно. Но без «хагиста» в этом деле не обошлось, Дэнни. Да, ты можешь возразить, что трупы было проще простого подбросить в холодильник вивария медицинской школы, но где, кроме как в Хаге, можно перетащить из багажника машины в холодильник от двух до десяти увесистых пакетов и остаться незамеченным? Если перевезти меньше пакетов за одну поездку, понадобится больше ездок. Возле медицинской школы днем и ночью клубится народ, а стоянка у Хага огорожена, там замок с карточкой-ключом и в пять часов утра обычно безлюдно. Я заметил, что у задней стены Хага оставляют на цепи вместительную магазинную тележку — в ней ученые перевозят свои книги и бумаги. Я не хочу сказать, что Призраки не могли воспользоваться другими холодильниками — просто думаю, что холодильник Хага наиболее доступен.

— Доступный — значит, предпочтительный, — сказал Сильвестри. — Остановимся на Хаге.

— Молись, чтобы это оказалась не Дездемона, Кармайн, — посоветовал Патрик.

— О, я абсолютно уверен: это не Дездемона.

— Та-ак! — насторожился Патрик. — Ты кого-то подозреваешь!

Кармайн тяжело вздохнул.

— Никого я не подозреваю, и это меня беспокоит сильнее всего. Я ведь должен подозревать хоть кого-нибудь. Меня не покидает ощущение, что я упускаю то, что происходит у меня прямо под носом. Во сне все видится кристально ясно, а проснусь — и все исчезает. Остается шевелить мозгами.

— Поговори с Элизой Смит, — посоветовала Дездемона, положив голову на плечо Кармайна; на следующий день после удачного побега она переселилась к нему. — Знаю, ты скрываешь от меня что-то важное, но, по-моему, ты считаешь, что Призрак — «хагист». Элиза в курсе дел Хага, и хотя она никогда не сует нос куда не следует, ей известно то, о чем другие не подозревают. Профессор иногда советуется с ней, особенно в случае неприятностей с персоналом, — у Тамары истерики, у Уолта Полоновски очередные заскоки, не говоря уже о Курте Шиллере. Элиза специализировалась по психологии, а диссертацию защищала в Чаббе. Я не поклонница психологов, но профессор с большим уважением относится к мнению Элизы. Поезжай к ней и поговори.

— А Смиту когда-нибудь приходилось советоваться с Элизой насчет тебя?

— Разумеется, нет! В каком-то смысле я на другой орбите — и со всеми, и в то же время сама по себе. Меня считают не ученым, а бухгалтером, поэтому профессору до меня нет дела. — Она поерзала и придвинулась ближе. — Я серьезно, Кармайн. Поговори с Элизой Смит. Сам понимаешь, в разговорах иногда бывают такие нюансы, которые могут многое объяснить.

Глава 24

Понедельник, 21 февраля 1966 г.

Последствия оттепели не давали Кармайну встретиться с Элизой Смит еще неделю. Да он и не очень надеялся на помощь миссис Смит, особенно теперь, когда прошел слух, что в Хаг профессор не вернется.

Температура поднялась, ветер утих, заморозки отступили, установилась почти идеальная погода: довольно прохладная, но приятная. Слой льда, сковывающий расовые беспорядки, быстро растаял, волнения начались повсюду.

В Холломене Мохаммед эль-Неср строго запретил бунтовать: в его планы не входил арест и санкции на обыск. Единственная среди группировок «черная бригада» не довольствовалась оружием, украденным из магазинов и частных домов, а располагала внушительным арсеналом. И время пускать этот арсенал в ход еще не пришло. И пока Мохаммед организовывал демонстрации — повсюду, где рассчитывал собрать толпу побольше, чтобы покричать, повыбрасывать в воздух кулаки, пощекотать нервы полиции. Собирались возле зданий муниципалитета и окружного управления, возле администрации Чабба, железнодорожного и автовокзала, официальной резиденции Макинтоша и, конечно, возле Хага. Все плакаты были посвящены Коннектикутскому Монстру, его неуловимости и расовой избирательности.

— В конце концов, — с жаром доказывал Мохаммеду Уэсли-Али, — мы хотим привлечь внимание к проблеме расовой дискриминации. Белых девчонок никто не трогает, но всем цветным грозит опасность — это понимают даже в губернаторских кругах. В каждом промышленном городе Коннектикута черные составляют не меньше восьмидесяти процентов населения — значит, нам везет.

Мохаммед эль-Неср походил на орла, в честь которого был назван, — величественный, гордый, горбоносый, высокого роста и крепкого сложения, со стрижеными волосами, спрятанными под головным убором собственного изобретения — чалма, но с плоским верхом. Поначалу он отпустил было бородку, но затем решил, что это излишество на таком лице. Белый кулак на его куртке был вышит, а не намалеван по трафарету; он носил куртку поверх полевой формы и двигался с уверенностью бывшего военного. Как Питер Шайнберг, он дослужился в армии США до «птички» — звания полковника, то есть и вправду был орлом. Орлом с двумя юридическими степенями.

В доме номер 18 по Пятнадцатой улице его матрасы были набиты книгами — он жадно читал литературу по праву, политике и истории, фанатично изучал Коран и знал, что он прирожденный лидер. Тем не менее он до сих пор не мог найти верный путь для решающего выступления: несмотря на преобладание чернокожего населения в крупных промышленных центрах, страна принадлежала белым, которые жили отнюдь не в больших городах. Сначала Мохаммед хотел пополнить «черную бригаду» чернокожими служащими армии, однако обнаружил, что лишь немногие негры готовы пойти за ним, какие бы чувства втайне они ни питали к белым. После демобилизации — да еще какой почетной! — Мохаммед перебрался в Холломен, рассчитав, что в этом городишке будет легче всколыхнуть население гетто. И что круги от камня, брошенного им в стоячую воду холломенского пруда, разойдутся во все стороны и достигнут крупных центров. Превосходный оратор, он охотно принимал приглашения выступить на митингах в Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе. Но повсюду местные лидеры пеклись только о своих интересах и ни в грош не ставили Мохаммеда эль-Несра. К пятидесяти двум годам он понял, что ему недостает денег и широкой сети организаций, чтобы сплотить свой народ. Как и многие другие диктаторы, он обнаружил, что люди не хотят идти за ним туда, куда он готов их вести. Народ охотнее следовал за Мартином Лютером Кингом, пацифистом и христианином.

И вот теперь этот тощий оборванец из Луизианы дает ему советы — как он мог допустить такое?

— Я вот о чем думал, — лопотал Уэсли-Али. — Помнишь, о чем мы говорили? Ты еще сказал, что нам нужен мученик. Я думаю об этой идее.

— Хорошо, Али, продолжай. А пока займись своим детищем — Хагом. И Одиннадцатой улицей.

— Как пройдет митинг в следующее воскресенье?

— С блеском. Похоже, мы все-таки соберем пятьдесят тысяч черных братьев на Лужайке. А теперь иди — мне еще речь писать.

Как и было приказано, Уэсли-Али отправился на Одиннадцатую улицу: пустить слух, что сам Мохаммед эль-Неср выступит в следующее воскресенье на холломенской Лужайке. Явка не то чтобы обязательна, но каждый должен уговорить прийти своих друзей и соседей. Мохаммед был блистательным, харизматичным оратором, которого стоило послушать. Любой чернокожей девочке грозит опасность, но Мохаммед эль-Неср знает, что делать.

Однако в дальнем уголке вечно занятого ума Уэсли-Али теплилась мысль, что лучшего мученика, чем сам Мохаммед, не найти. Жаль, что никто из белых не додумается пристрелить Мохаммеда. Но добропорядочный Коннектикут — это не Юг и не Запад: здесь нет ни неонацистов, ни членов ку-клукс-клана, даже воинствующих обывателей — и тех нет. Это рай для всех, кто ценит свободу слова.

Что бы там ни думал Уэсли-Али, Кармайн знал, что в Коннектикуте есть и неонацисты, и куклуксклановцы, и агрессивные обыватели, а еще он помнил, что почти все они способны лишь трепать языками. Но за каждым расистом-фанатиком бдительно присматривали: Кармайн решил, что никому не позволит всадить в Мохаммеда эль-Несра пулю. Пока Мохаммед организовывал митинг, Кармайн соображал, как защитить его: где разместить полицейских снайперов, сколько копов в штатском подослать в толпу, охваченную ненавистью к белым. Не хватало еще, чтобы пуля срезала Мохаммеда эль-Несра на взлете и превратила в мученика.

Но в субботу вечером начался снегопад, февральская буря за ночь намела полуметровые сугробы, а ледяной ветер довершил ее работу — позаботился о том, чтобы митинг на холломенской Лужайке не состоялся. Уже в который раз погода спасла людей.

А у Кармайна наконец выдалось свободное время, чтобы съездить на шоссе номер 133 и выяснить, дома ли миссис Элиза Смит. Она была дома.

— Мальчики ушли в школу разочарованные. Если бы снег не закончился вчера ночью, сегодня уроки бы отменили.

— Им можно посочувствовать, зато мне повезло, миссис Смит.

— Вы о митинге чернокожих?

— Вот именно.

— Бог любит мир, — просто сказала она.

— Почему же не защищает его? — возразил ветеран военной и гражданской службы.

— Потому что он создал нас и удалился куда-то в другое место бесконечной Вселенной. Наверное, создавая нас, он предусмотрел в своем создании особый винтик, делающий нас миролюбивыми существами. Но со временем винтик истерся — и вот результат! Бог даже вернуться не успел, было уже слишком поздно.

— Любопытная теория, — заметил Кармайн.

— Я испекла кексы-«бабочки», — сообщила Элиза, направляясь на кухню. — Хотите попробовать? Я сварю кофе.

«Бабочки» оказались маленькими подрумяненными кексами, с которых Элиза срезала верхушки, заполняла выемки сладкими взбитыми сливками, затем разрезала верхушки пополам и вставляла их в крем под углом, так что получалось два крыла. На вкус кексы были просто изумительными.

— Уберите их, пожалуйста, — взмолился Кармайн, проглотив четыре штуки. — Иначе я не уйду, пока не съем все.

— Как скажете. — Она перенесла кексы на кухонный стол и вернулась на место. — Итак, что привело вас сюда, лейтенант?

— Дездемона Дюпре. Она сказала, что я должен поговорить с вами о сотрудниках Хага, потому что вы знаете их, как никто другой. Так вы просветите меня или выставите за дверь?

— Три месяца назад выставила бы, но с тех пор все изменилось. — Она повертела на столе свою кофейную чашку. — Вы знаете, что Боб не вернется в Хаг?

— Да. Видимо, об этом уже знают все сотрудники центра.

— Это трагедия, лейтенант. Он конченый человек. В нем всегда была темная сторона, и поскольку мы знакомы всю жизнь, я знала и про нее.

— Что вы подразумеваете под темной стороной, миссис Смит?

— Полную депрессию. Зияющую бездну. Так называл ее сам Боб. Первый приступ случился у него после смерти нашей дочери Нэнси. От лейкемии.

— Искренне сожалею.

— И мы тоже. — Она сморгнула слезы. — Нэнси была старшей, умерла в семь лет. Сейчас ей было бы шестнадцать.

— У вас есть ее снимки?

— Множество, но я прячу их — из-за депрессии Боба. Подождите минутку. — Она ушла и вскоре вернулась с цветной фотографией без рамки. Прелестная девочка. Кудрявые светлые волосы, огромные голубые глаза и довольно тонкие материнские губы.

— Спасибо. — Кармайн перевернул снимок и положил на стол. — Насколько я понимаю, от той депрессии ваш муж оправился?

— Да, благодаря Хагу. Он держался на плаву, пока пестовал Хаг. Но на этот раз ничего не вышло. Он окончательно сдался.

— Как же у вас теперь будет с финансами? — спросил Кармайн, не замечая, что с вожделением поглядывает на кексы.

Она встала, чтобы подлить ему кофе, и положила на его тарелку еще два кекса.

— Съешьте. Это приказ. — У нее пересохли губы, и она облизнула их. — Беспокоиться о финансах нам незачем. Обе семьи оставили нам трастовые фонды, так что необходимости самим зарабатывать на жизнь нет. Ужасная перспектива для двух янки! Трудовая этика неискоренима.

— А ваши сыновья?

— Наши трастовые фонды перейдут к ним. У нас славные мальчишки.

— Почему профессор бьет их?

Она не стала ничего отрицать.

— Опять темная сторона. Честное слово, это бывает редко. Только когда они доводят его, как порой делают дети — топчутся на больной мозоли, не желают смириться с отказом.

— Интересно, хочется ли им поиграть вместе с отцом с железной дорогой?

— Мои сыновья, — четко произнесла Элиза, — скорее умрут, чем войдут в подвал. Боб — страшный эгоист.

— Я заметил, — негромко подтвердил Кармайн.

— Он ни с кем не желает делиться своим увлечением, поэтому мальчишки и устроили в подвале погром — Боб говорил вам, что это была катастрофа?

— Да, объяснил, что на ремонт ушло четыре года.

— Неправда. Чтобы такое натворили двое мальчишек, семилетний и пятилетний? Это чепуха, лейтенант! Никакого ремонта не понадобилось, разве что поднять с пола то, что упало. В тот раз Боб немилосердно избил их, мне пришлось отнимать у него хлыст. И я пригрозила: если он когда-нибудь еще так же изобьет мальчишек, я обращусь в полицию. Он понял, что я не шучу. Правда, он по-прежнему колотил их время от времени. Но уже не так яростно. Садистским наказаниям удалось положить конец. Но Боб не упускает случая напомнить сыновьям, что они в подметки не годятся своей сестре. — Она улыбнулась, но изгиб ее губ остался горьким. — Можете мне поверить, лейтенант, святости в Нэнси было не больше, чем в Бобби или Сэме.

— Вам нелегко вспоминать об этом, миссис Смит.

— Пожалуй, но я справляюсь.

Кармайн доел кексы.

— Шедевр, — со вздохом заключил он. — Расскажите мне об Уолтере Полоновски и его жене.

— Они безнадежно запутались. — Элиза покачала головой. — Она считает, что он не одобряет контрацепцию и убежден, что она никогда не согласится предохраняться. В итоге у них родилось четверо детей, которые никому из них не нужны, тем более теперь, когда они слишком хорошо узнали друг друга. Притираться друг к другу нелегко, особенно если жена за считанные месяцы меняется у тебя на глазах — страдает от тошноты, растет вширь, жалуется, трудится. Паола гораздо моложе Уолта — в юности она была такой хорошенькой! Совсем как Мэриен, новое увлечение Уолта. Паоле надо было закрыть рот на замок, когда она узнала о Мэриен, и держать Уолта при себе как кошелек. А теперь ей придется растить четверых детей на крохи алиментов, потому что ей не до работы. Уолт не даст ей ни цента больше, поэтому он продает дом. Но так как ссуда за дом еще не выплачена, доля Паолы смехотворна. Вдобавок Мэриен тоже беременна. Значит, Уолту придется обеспечивать сразу две семьи. У него лишь один выход — частная практика, и это прискорбно. Он действительно талантливый ученый.

— А вы прагматик, миссис Смит.

— Кто-то же в семье должен быть прагматиком.

— Из нескольких источников до меня дошел слух, — начал он медленно, не глядя на собеседницу, — что Хаг скоро прекратит существование, по крайней мере в нынешнем виде.

— Слухи не солгали, в этом я уверена; следовательно, «хагистам» будет проще принять решение. В первую очередь — Уолту Полоновски. Потом — Мори Финчу. Неудавшееся самоубийство Шиллера и найденный труп бедняжки сломили Мори Финча. Не так, как Боба, но все равно сломили. — Она вздохнула. — Но больше всех я сочувствую Чаку Понсонби.

— Почему? — спросил Кармайн, который не ожидал подобного заключения. Как бы ни изменился Хаг, Понсонби вряд ли пострадает — ведь он преемник Смита.

— Блестящим ученым Чака не назовешь. — Тон Элизы был принужденно-нейтральным. — Боб руководил им с самого открытия Хага. Это Боб направлял его и планировал работу, и оба знают об этом. Между ними существовал заговор. Об этом никто не догадывался, кроме меня.

— Но зачем это понадобилось профессору, миссис Смит?

— Давние узы, лейтенант, очень давние. Все мы янки, выросли в одном кругу — Понсонби, Смиты. Куртене — это моя девичья фамилия. Наши семьи дружат уже не в первом поколении. Боб наблюдал, как прихоть судьбы уничтожила Понсонби, и я вместе с ним.

— Прихоть судьбы?

— Лен Понсонби, отец Чака и Клэр, был баснословно богат, как и его предки. Их мать, Айда, родом из Огайо, из денежной семьи. Лена Понсонби убили. Это случилось в 1930 году, вскоре после краха Уолл-стрит. Возле холломенского вокзала его избила до смерти шайка разбушевавшихся бродяг. Вместе с Леном погибли еще два человека. Все списали на Великую депрессию, на «сухой закон» — на что угодно! Виновников так и не нашли. Банковский крах уничтожил деньги Лена, бедняжка Айда осталась буквально без гроша за душой. Чтобы выжить, она продавала земли Понсонби. Отважная женщина!

— Как вы познакомились с Чаком и Клэр? — спросил Кармайн, мысленно изумляясь тому, какими обманчивыми бывают маски.

— Все мы ходили в местную частную школу. Чак и Боб были на четыре класса старше нас с Клэр.

— С Клэр? Но она же слепая!

— Ослепла, когда ей было четырнадцать. В 1939 году, вскоре после начала войны в Европе. У нее всегда было слабое зрение, а потом на обоих глазах одновременно началось отслоение сетчатки из-за пигментозного ретинита. Она ослепла буквально в один миг. Как это все ужасно! Как будто бедной женщине было мало забот с тремя детьми!

— С тремя?

— Да, с двумя мальчиками и Клэр. Чак старший, потом Мортон и, наконец, Клэр. Мортон был умственно отсталым, он никогда не говорил и никого вокруг не замечал. Просветлений у него не случалось, лейтенант. В его мире царила тьма и никогда не включался свет. И он был предрасположен к насилию. Боб говорит, сейчас ему поставили бы диагноз «аутизм». Поэтому в школе Мортон не учился.

— Вы видели его?

— Изредка. Айда Понсонби боялась, что он впадет в бешенство, и запирала его, когда мы приходили поиграть. Мы к ним старались не ходить — чаще Чак и Клэр навещали меня или Боба.

Погруженный в лихорадочную работу мысли, Кармайн с трудом сохранял внешнее спокойствие и старался не упустить ни единой подробности этой невероятной истории, пусть даже не относящейся к делу напрямую. Брат-дебил! Почему в доме Понсонби он не уловил ничего подозрительного? Потому что ничего подобного и не было, абсолютно ничего! Но едва Элиза Смит упомянула о троих детях, он понял. Все начало становиться на свои места. Чак в Хаге, а его безумный братец в другом месте… Почувствовав на себе проницательный взгляд Элизы, Кармайн заставил себя задать резонный вопрос:

— Как выглядит Мортон? Где он сейчас?

— Выглядел, лейтенант. В прошедшем времени. Казалось, все случилось одновременно, хотя между событиями все-таки был промежуток. Несколько дней, почти неделя. Ослепла Клэр, Айда Понсонби отправила ее в школу для слепых в Кливленд, где жили родные Айды. Имелись и другие связи с этой школой — кажется, фонд. В те времена школ для слепых открывали мало. Но едва Клэр уехала в Кливленд, умер Мортон — если не ошибаюсь, от кровоизлияния в мозг. Разумеется, все мы присутствовали на похоронах. Подумать только, какими черствыми в то время были взрослые! Нам пришлось подойти к открытому гробу, подняться на цыпочки и поцеловать Мортона в щеку. Щека была холодной, липкой и сальной. — Ее передернуло. — В тот день я впервые в жизни почувствовала запах смерти. Бедняга наконец-то упокоился с миром. Как он выглядел? Как Чак и Клэр, все они были похожи. Его похоронили на семейном участке старого кладбища в Яме.

Кармайн переживал гибель новорожденной гипотезы. Рассказ Элизы Смит разрушил ее до основания. История Понсонби выглядела правдоподобно и подтверждала давно известный факт: в некоторые семьи по неизвестным причинам беды приходят одна за другой. Предрасположенность к трагедиям.

— Похоже, в семье были наследственные болезни, — заметил он.

— О да. Боб понял это, когда еще учился в медицинской школе и изучал генетику. Слабоумие и слепота передавались по наследству в семье Айды, а не Понсонби. К концу жизни Айда тоже сошла с ума. Кажется, в последний раз я видела ее на похоронах Мортона. После того как Клэр уехала в Кливленд, я не навещала Понсонби.

— Когда Клэр вернулась домой?

— Когда Айда окончательно обезумела. Чака и Боба в армию так и не призвали, военные годы они провели в медицинском колледже, а потом в школе при университете. Клэр прожила в Огайо два года — достаточно, чтобы освоить систему Брайля и управляться с белой тростью, с какими ходят слепые. Одной из первых в городе она завела собаку-поводыря. Бидди — ее четвертый пес.

Кармайн поднялся, опустошенный разочарованием. Только что он был уверен, что дело раскрыто, что он совершил невозможное и нашел Призраков. И тут выяснилось, что к разгадке он так и не приблизился.

— Спасибо, миссис Смит, что вы просветили меня. Может быть, расскажете еще о ком-нибудь из «хагистов»? О Тамаре? — Он затаил дыхание. — О Дездемоне?

— Убийцы из них такие же, как из Чака и Уолта, лейтенант. Тамара из тех несчастных женщин, которым не попадаются приличные мужчины, а Дездемона… — она засмеялась, — англичанка.

— То есть этим все сказано?

— Для меня — да. Ее накрахмалили еще в детстве.

Расставшись с Элизой, он побрел к «форду».

Однако кое-что он мог и должен был предпринять — повидаться, например, с Клэр Понсонби и выяснить, почему она солгала. А заодно присмотреться к ней — увидеть лицо живой, дышащей трагедии. Семья лишилась отца и состояния, когда Клэр было пять лет, в четырнадцать она потеряла зрение, а вместе с ним — свободу, в шестнадцать вернулась домой ухаживать за свихнувшейся матерью. Обслуживать помешанную старуху ей пришлось двадцать один год. Тем не менее Кармайн не уловил в поведении Клэр ни малейшей жалости к себе. Клэр Понсонби — это личность. Но почему она солгала?

Бидди залаяла в тот момент, когда «форд» свернул на подъездную дорожку. Значит, Клэр дома.

— Лейтенант Дельмонико, — поприветствовала она гостя, открыв дверь и придерживая за ошейник Бидди.

— Откуда вы узнали, что это я? — спросил Кармайн.

— По шуму машины. Мотор, должно быть, очень мощный, потому что ревет на холостом ходу. Проходите в кухню.

Не задев ни единого предмета обстановки, она провела гостя в жарко натопленную кухню с плитой «Ага».

Бидди улеглась в углу, не спуская глаз с Кармайна.

— Я ей не нравлюсь, — заметил он.

— Ей вообще мало кто нравится. Чем могу помочь?

— Рассказать правду. Я только что от миссис Элизы Смит, которая сообщила мне, что вы слепы не от рождения. Зачем понадобилась ложь?

Клэр вздохнула и хлопнула себя по бедрам.

— Верно говорят: все тайное станет явным. Я солгала потому, что терпеть не могу расспросы, которые неизбежны, когда я говорю правду. Сразу начинается: что было с вами, когда вы вдруг лишились зрения? Тяжело перенесли удар? Наверное, это самое страшное событие в вашей жизни? Трудно привыкать к слепоте, если раньше был зрячим? И так далее, и тому подобное. Так вот, отвечаю сразу: слепота для меня была смертным приговором, я думала, что умру, это действительно самое страшное, что было в моей жизни. Вы только что разбередили давние раны, лейтенант, и я истекаю кровью. Надеюсь, теперь вы довольны. — И она отвернулась.

— Прошу прощения, но я должен был задать этот вопрос.

— Да, это я прекрасно понимаю! — Обернувшись, она вдруг расцвела улыбкой. — Теперь мой черед извиняться. Давайте все забудем.

— От миссис Смит я также узнал, что у вас с Чарлзом был брат Мортон, который скоропостижно скончался примерно в то же время, когда вы ослепли.

— Ох и разболталась сегодня Элиза! А вы, должно быть, недурны собой — она падка на симпатичных мужчин. Простите меня, язву, но Элиза получила все, о чем мечтала. В отличие от меня.

— Прощаю, мисс Понсонби.

— Вы же звали меня по имени.

— Я обидел вас и лишился этого права.

— Вы спрашивали о Мортоне. Он умер вскоре после того, как меня отослали в Кливленд. Меня не удосужились привезти домой на похороны, а я хотела бы попрощаться с ним. Смерть была настолько внезапной, что в полиции завели дело и провели вскрытие, поэтому меня вполне могли бы привезти домой — похороны пришлось отложить. Несмотря на слабоумие, Мортон был славным. Как это все печально, печально…

«Сваливай отсюда, Кармайн! Ты злоупотребляешь гостеприимством».

— Спасибо, мисс Понсонби. Большое спасибо, и еще раз простите за все.

Значит, вскрытие было… Стало быть, дело о смерти Мортона Понсонби по-прежнему хранится в архиве на Кейтерби-стрит; надо будет послать за ним кого-нибудь.

По пути в Холломен он заехал на старинное кладбище в Яме, все участки которого были заняты еще девяносто лет назад. На кладбище обнаружились десятки могил Понсонби; возраст некоторых был более почтенным, чем у самых древних картин на кухне Понсонби. Под самыми новыми на вид надгробиями покоились Айда Понсонби, скончавшаяся в ноябре 1963 года, Мортон Понсонби, умерший в октябре 1939 года, а также Леонард Понсонби, жизнь которого оборвалась в январе 1930 года. Три трагедии, о которых не узнает ни один историк из будущего, прочитав скупые и малосодержательные эпитафии. Понсонби не выставляли напоказ свои горести. Как и Смиты. Кармайн убедился в этом, разыскав могилу Нэнси. Краткая бесстрастная надпись о причинах смерти умалчивала.

«Что же будет делать Чак Понсонби без Хага и без советов профессора? — гадал Кармайн, вернувшись в машину. — Займется общей практикой? Нет, Чарлз Понсонби для этого не создан. Слишком уж он высокомерен, слишком строг, слишком кичится своей принадлежностью к элите. Возможно даже, что Чаку не видать другой работы по специальности, а если так, ему нет никакого резона разрушать Хаг».

В кабинет Патрика он вошел с хриплым стоном и сразу повалился в кресло, стоящее в углу.

— Ну что там? — спросил Патрик.

— Лучше не спрашивай. Знаешь, что бы мне сейчас не повредило, Патси?

— Без понятия. Что?

— Славная перестрелка на стоянке у Чабба, предпочтительно с автоматами. Или эффектный арест банды, захватившей Первый национальный банк Холломена. Что-нибудь новое и освежающее.

— Слышу голос копа-бездельника, отсидевшего себе зад.

— И ты прав! Это же не расследование, а говорильня — бесконечная, утомительная, никчемная. И никаких тебе перестрелок и ограблений.

— Я так полагаю, набросок, который Джилл Мензис сделала по словесному описанию покупательницы из «Динь-Динь», ничего не дал?

— Абсолютно. — Кармайн вдруг встрепенулся. — Патси, ты топчешь эту грешную землю на десять лет дольше, чем я. Скажи, ты не помнишь убийство у вокзала в 1930 году? Шайка бродяг забила до смерти трех человек или что-то в этом роде. Я почему спрашиваю: один из погибших был отцом Чарлза и Клэр Понсонби. Мало того, потом оказалось, что при крахе фондового рынка он потерял все фамильное состояние.

Патрик задумался, затем покачал головой:

— Нет, не припоминаю: мама бдительно следила, чтобы я не услышал ничего неподходящего для детских ушей. Но дело об убийстве наверняка погребено где-нибудь в архивах. Ты же знаешь Сильвестри: он скомканной салфетки не выкинет, — и его предшественники были такими же.

— Я собирался отправить кого-нибудь на Кейтерби-стрит за другим делом, но так как мне все равно нечем заняться, съезжу посмотрю сам. Трагедии Понсонби заинтриговали меня. А вдруг и они жертвы Призраков?

До нового похищения оставалось чуть больше недели. Февраль — короткий месяц, и, возможно, Призраки перенесут очередное преступление на начало марта. Охваченный нарастающим страхом, Кармайн отправился в архив. В 1950 году, после перестройки больницы Холломена, один из подвальных этажей целиком был отдан под больничные архивы, поэтому все они хранились в одном месте. Джон Сильвестри, ставший комиссаром полиции в 1960 году, яростно отстаивал право полиции хранить любой клочок бумаги, в том числе относящийся к тем временам, когда весь полицейский штат Холломена составлял единственный констебль, а кража лошади каралась смертью через повешение. Когда обанкротилась местная компания, производящая цемент, у Сильвестри нашлись и деньги, и власть, чтобы выкупить ее собственность — три акра земли на Кейтерби-стрит, которые находились в промышленном районе, грязном и криминальном, и потому не считались лакомым кусочком. Эти три акра со всеми строениями выставили на торги с начальной ценой двенадцать тысяч долларов, и полицейское управление Холломена благополучно выкупило их.

На участке стоял огромный склад, где разорившаяся компания хранила грузовики, запчасти и прочую технику. Как только из склада выгребли грязь и привели в порядок территорию вокруг него, все полицейские архивы перевезли в новое помещение и разложили по стальным стеллажам. Самое главное, в здании не протекала крыша, а два больших потолочных вентилятора обеспечивали проветривание и не давали разрастаться плесени.

Два архивариуса уютно устроились в отдельном трейлере, припаркованном у входа в склад. Недипломированная сотрудница архива носилась с метлой по складу и бегала в ближайший магазин за кофе и чем-нибудь вкусненьким, а обладательница диплома писала диссертацию о развитии криминала в Холломене начиная с 1650 года. Ни одну из них не заинтересовал лейтенант, которому взбрело в голову явиться на Кейтерби-стрит лично. Дипломированная дама-архивариус ограничилась тем, что объяснила посетителю, в каком районе склада вести поиски, и снова засела за диссертацию, а ее подчиненная укатила в полицейском пикапе.

Документами 1930 года было заполнено девятнадцать больших коробок, делами 1939 года — почти столько же: за девять лет уровень преступности резко вырос. Кармайн откопал дело Мортона Понсонби в коробке за октябрь 1939 года, затем принялся рыться в коробках за 1930 год в поисках дела Леонарда Понсонби. За все эти годы форма полицейских документов почти не изменилась: все те же листы большого формата в картонных папках — часть листов скреплена, часть просто вложена. В 1930 году в полиции не было ни скоросшивателей, ни, вероятно, персонала, который обрабатывал бы дела, как только они из текущих превращались в закрытые.

Дело нашлось там, где ему и полагалось быть: «Понсонби, Леонард Синклер, бизнесмен, Понсонби-лейн, дом 6, Холломен, Коннектикут. 35 лет. Женат, трое детей».

Кто-то предусмотрительно поставил стол и конторский стул под большое мансардное окно. Кармайн перенес на стол дела обоих Понсонби и тонкую неподписанную папку с подробностями о двух убийствах на вокзале, произошедших в тот же день.

Сначала он просмотрел все документы, которые относились к Мортону Понсонби. Смерть и вправду была настолько внезапной и неожиданной, что врач Понсонби отказался выдать свидетельство о ней. Впрочем, никакого преступного умысла он не подозревал — просто хотел провести вскрытие и убедиться, что ничего не упустил за годы, когда не могло быть и речи даже об осмотрах Мортона Понсонби, не то что о лечении. Типичный протокол вскрытия начинался тривиальным «труп юноши, довольно упитанного и без каких-либо признаков болезни». Но Элиза Смит ошиблась: причиной смерти не было кровоизлияние в мозг. При вскрытии выявить причину смерти не удалось, поэтому патологоанатом приписал ее остановке сердца вследствие вагального торможения. Дотошностью Патси врач не обладал, но провел всевозможные анализы на яды; ничего не обнаружив, он обратил внимание на душевную болезнь в анамнезе. Но в мозгу не оказалось изменений, указывающих на причины психического расстройства. Врач также заметил, что необрезанный пенис умершего необычно велик, а яички опустились в мошонку лишь частично. Похвальное усердие для 1939 года. У Кармайна не осталось никаких сомнений в том, что Мортон Понсонби был не более и не менее чем беспомощной жертвой семейной предрасположенности к трагедиям. А может, из протокола вскрытия следовало сделать вывод, что генетическое наследие Айды Понсонби ее отпрыску не передалось.

Теперь — Леонард Понсонби. Преступление произошло в середине января 1930 года, когда город занесло полуметровыми сугробами — вероятно, зима выдалась холодной, с январскими метелями. Поезд, вышедший из Вашингтона, отошел от Пенсильвания-стейшн в Нью-Йорке с двухчасовым опозданием из-за сильных морозов и снежных лавин, заваливших рельсы. Пассажиры вызвались расчищать пути. В одном вагоне ехала подвыпившая компания безработных — человек двадцать, надеявшихся найти заработок в Бостоне, последнем пункте назначения поезда. Разгоряченные спиртным, злые, агрессивные, разгребать снег они согласились не сразу, да и то лишь для того, чтобы согреться. В Холломене поезд остановился на четверть часа, чтобы транзитные пассажиры успели перекусить в вокзальном буфете, где кормили дешевле, чем в вагоне-ресторане поезда.

И вот что любопытно: Леонард Понсонби, согласно билету, направлялся в Бостон. Тем не менее он вышел и ждал возле состава, на морозе. По словам одного наблюдательного пассажира, старался никому не попадаться на глаза. Прятался? Понсонби не зашел в теплый зал ожидания, но и не вошел в вагон сразу, как только прибыл поезд. Нет, он почему-то остался на заснеженной платформе.

Время близилось к девяти, в тот день бостонский поезд был последним. Пока он выпускал пар после трудного отрезка пути, вокзальный персонал спешно запирал залы ожидания, дамские и мужские комнаты, чтобы уберечь их от бродяг, колесивших по стране в поисках работы или подачек, — впрочем, двадцать пьянчуг сошли с поезда не в Холломене. Где-то между Хартфордом и границей Массачусетса они выскочили на ходу, потому и попали под подозрение, после бесплодного расследования были объявлены виновниками случившегося.

Леонарда Понсонби нашли в снегу, его лицо и голова от побоев превратились в кровавое месиво, обезображены были и лица трупов женщины и девочки, найденных рядом. Понсонби опознали по содержимому его бумажника, а у женщины и девочки не нашли никаких документов и узнать, кто они такие, не смогли. В старом дешевом кошельке неизвестной обнаружили один доллар и девяносто центов мелочью, в сумочке — мятый носовой платок и два печенья, в саквояже — чистое дешевое белье для женщины и ребенка, носки, чулки, два шарфа, детское платьице. Женщина была довольно молодой, ребенок — примерно шестилетним. Понсонби произвел на следователей впечатление состоятельного, хорошо одетого джентльмена, в его бумажнике нашли две тысячи долларов, на галстуке была бриллиантовая булавка, на каждой платиновой запонке — четыре довольно крупных бриллианта. При виде женщины и ребенка в голову приходило лишь одно слово — «нищета».

Подозрительного Кармайна насторожили все три убийства. Мужчина, состоятельный, путешествующий в одиночестве, женщина, похожая на нищенку, и ребенок. Ограбление как мотив убийства отпадает. Несчастных нашли в снегу в морозную ночь, когда им полагалось бы сидеть под крышей и греть руки у камина. В одном Кармайн не сомневался: пьяная орава из поезда не имеет к убийствам никакого отношения.

Напрашивался вопрос: кто из этих троих был убит преднамеренно? Остальные двое — скорее всего свидетели, погибшие потому, что случайно увидели вооруженного тупым предметом злоумышленника. Он и расправился с ними с особой жестокостью, как отмечалось в полицейском протоколе — довольно сухом, кратком и неряшливом.

Фотографий в деле не оказалось. Все сведения о женщине и девочке, предположительно ее дочери или близкой родственнице, уместились в папку, довольно тощую по сравнению с солидным делом Понсонби. Все трое скончались от ударов тупым предметом по голове, всем размозжили черепа и превратили лица в кровавое месиво, но даже самый неопытный детектив догадался бы, что первым пострадал Понсонби, а женщина с девочкой смотрели на убийцу, парализованные ужасом, пока не пришла их очередь — сначала взрослой, потом малышки. Если бы преступник начал с них, Понсонби ввязался бы в драку, на его теле остались бы следы борьбы. Значит, тот, кто вооружился тупым предметом — Кармайн был готов держать пари, что бейсбольной битой, — подкрался по снегу и оглушил Понсонби прежде, чем тот успел опомниться. Еще один призрак!

Когда Кармайн заглянул к архивариусам, оказалось, что они уже заперли трейлер и разошлись по домам — за полчаса до окончания рабочего дня. Пора, давно пора, Джону Сильвестри взять под бдительный надзор полицейские архивы на Кейтерби-стрит. Все три дела Кармайн унес с собой: архивные крысы не хватятся документов, пока он не вернет их. Равнодушные чинуши, непоколебимо убежденные, что до сохранности архива никому нет дела, пока он не сгорел.

По пути в окружное управление Кармайн заглянул в отдел некрологов «Холломен пост» и узнал, что известие об ужасной и скоропостижной смерти Леонарда Понсонби было вынесено на первую полосу. Бессмысленное насилие, за исключением бытовых преступлений, в 1930 году было неслыханным; газеты вопили о беглецах из сумасшедшего дома. За долгие годы «сухого закона» банды гангстеров совершили немало преступлений, но к категории бессмысленного насилия они не относились. Даже после того как версия с побегом была полностью исключена, «Холломен пост» стояла на своем и утверждала, что убийца — маньяк, пациент одной из психиатрических лечебниц штата.

Увлекшись, Кармайн опоздал на встречу с Дездемоной в «Мальволио».

— Извини, — сказал он, садясь напротив. — Зато теперь ты знаешь, каково встречаться с копом. Сотни отмененных встреч, уйма остывших ужинов. Хорошо, что ты не любишь готовить. Самое разумное для нас — питаться где-нибудь вне дома, и лучше «Мальволио» не найти. Здесь без вопросов дают навынос что угодно — от обеда из трех блюд до куска яблочного пирога.

— Мне нравится встречаться с копом, — улыбнулась Дездемона. — Я уже сделала заказ, но попросила Луиджи не подавать его сразу. Кстати, напрасно ты так расщедрился — мог бы изредка разрешать мне оплачивать хотя бы свою половину счета.

— В моей семье мужчину, который позволит женщине расплатиться самой, могут и линчевать.

— Похоже, у тебя наконец-то выдался удачный день.

— Да, с массой находок. Жаль только, что все они не имеют прямого отношения к делу. Но узнавать новое всегда увлекательно. — Он протянул руку и накрыл пальцы Дездемоны. — В том числе и про тебя.

Она пожала его руку.

— В самую точку, Кармайн.

— Несмотря на это безнадежное дело, мне давно не жилось так хорошо, как в последние дни. Это все вы виноваты, прелестная леди.

Никто и никогда еще не называл ее так. Волна смущения и благодарности затопила ее, залила румянцем щеки, заставила потупить глаза.

Шесть лет назад в Линкольне Дездемона думала, что влюблена в прекрасного человека, врача, пока однажды, проходя мимо закрытой двери, не услышала его голос:

— Кто, Безобразная Дездемона? Дорогой мой, дурнушки всегда бывают настолько благодарными, что ради одного этого стоит приударить за ними. Из них получаются отменные матери, и незачем опасаться, что они заведут шашни с молочником. В конце концов, чтобы согреться у камина, незачем любоваться резьбой на каминной полке, так что я женюсь на Дездемоне. По крайней мере наши дети будут умными. И рослыми.

На следующий день она начала готовиться к эмиграции и поклялась, что больше никогда не станет жертвой безжалостного прагматизма.

И вот теперь она жила в квартире Кармайна и принимала как должное, что их чувства взаимны. Но в какой мере слова Кармайна, обращенные к ней, продиктованы его работой, а в какой — его стремлением защитить и потрясением, когда она чуть не погибла? «О, пожалуйста, Кармайн, только не разочаруй меня!»

Глава 25

Пятница, 25 февраля 1966 г.

Тридцатый день после похищения Фейт Хури наступал через неделю. И никто, в том числе и Кармайн, не верил, что на этот раз у полиции больше шансов предотвратить убийство, чем четыре месяца назад.

Все соглашались, что действовать следует как в предыдущий раз: взять под круглосуточное наблюдение всех подозреваемых начиная с понедельника, 28 февраля, и до пятницы, 4 марта. В Холломене насчитывалось тридцать два подозреваемых. За профессором Смитом, охрана которого пребывала в плачевном состоянии, должны были следить четыре группы сотрудников полиции Бриджпорта. Если профессор не наметил себе жертву там же, в Бриджпорте, ему пришлось бы перебираться через реку Хусатоник, направляясь на восток, или обойти шесть дорожных постов наблюдения, направляясь на запад. В этом и заключалось коренное отличие нового плана от примененного месяц назад: наряду с патрульными машинами и полицейскими в форме штат наводнили сотрудники в штатском на неприметных автомобилях. Вдоль всех дорог были установлены посты. На собрании полицейского управления штата было единодушно решено: если Призраки попадутся дорожному посту еще до того, как совершат похищение, значит, так тому и быть. Появление любого из подозреваемых в зоне наблюдения дорожных постов следовало расценивать как сигнал тревоги и усиливать наблюдение. На февраль — март намечались интенсивные поиски убийц, на март — апрель — внедрение новых методов работы полиции и, возможно, работа с новыми подозреваемыми.

На этот раз Кармайн не собирался сам сидеть в засаде; поскольку в начале марта минусовых температур не ожидалось, он решил, что выберет для себя место, где будет поддерживать радиосвязь с остальными пунктами наблюдения. Два похищения подряд, совершенные на востоке штата, могли означать, что на этот раз Призраки появятся на севере, на западе или юго-западе. Полиция Массачусетса, Нью-Йорка и Род-Айленда согласилась ужесточить патрулирование границы с Коннектикутом, да так, чтобы и муха не пролетела. Войну предполагалось встретить во всеоружии.

Мечтая провести вечер с Дездемоной и хоть на время забыть о затянувшемся расследовании, ближе к вечеру Кармайн отвез дела Понсонби обратно на Кейтерби-стрит.

— Вы до сих пор храните личные вещи, приобщенные к делам 1930 года? — спросил он у дипломированной дамы-архивариуса. Ее коллега отсутствовала. Полицейского пикапа тоже не было видно. Только теперь Кармайн сообразил: закрутившись, он забыл сообщить Сильвестри, что творится в архиве.

— Мы обязаны хранить все личные вещи, вплоть до шляпы Пола Ревира,[6] — саркастически отозвалась дама, которую ничуть не заботила ни судьба архивных документов, самовольно унесенных Кармайном, ни собственное отсутствие на рабочем месте в прошлый понедельник.

— Я хочу видеть личные вещи вот этих двух жертв, — продолжал Кармайн, потрясая тонкой папкой перед носом архивариуса.

Дама зевнула, осмотрела маникюр, бросила взгляд на часы.

— Поздно вы спохватились, лейтенант. Уже пять, мы закрываемся. Приходите завтра, в рабочие часы.

Завтра Сильвестри узнает, как работают сотрудники архива. Но почему бы не устроить стерве бессонную ночь, пока не упал дамоклов меч?

— В таком случае, — любезно отозвался он, — рекомендую для разнообразия завтра утром использовать служебную машину по назначению и доставить личные вещи убитых лейтенанту Кармайну Дельмонико в здание окружного управления. Если упомянутые вещи не будут доставлены, место за вашим столом займет моя племянница Джина. Она охотно пойдет на непыльную государственную службу, чтобы без помех учиться. Кстати, она готовится в ФБР, а там женщины проходят строжайший отбор.

Глава 26

Воскресенье, 27февраля 1966 г.

В одиннадцать часов в воскресенье, незадолго до начала наблюдения за подозреваемыми, Кармайн вошел в окружное управление, изводясь от тоски, беспокойства и напряжения.

Тоскливо ему было оттого, что в прошлую пятницу Дездемона объявила: если погода на выходные окажется сносной, она отправится в поход по Аппалачской тропе, к границе Массачусетса. Поскольку объявление было сделано в постели, Кармайна оно застало врасплох. Дездемона и слушать не хотела, чтобы за ней посылали патрульную машину — доставить ее к началу маршрута, а потом забрать в конечной точке. Кармайна беспокоила ее самостоятельность. Он думал о Дездемоне постоянно, и роль, которую она сыграла в расследовании, была тут ни при чем. Если говорить начистоту, он с нетерпением ждал встреч с ней. Может, он просто постарел: когда он познакомился с Сандрой, ему было всего за двадцать, а сейчас ему уже сорок с лишним. На родительском поприще он не преуспел, с ролью мужа тоже пока не справился. Тем не менее он твердо знал: положение любовницы не для Дездемоны. Брак, они должны вступить в брак. Но хочет ли она этого? Кармайн понятия не имел. Судя по запланированному походу, в нем, Кармайне, Дездемона нуждалась меньше, чем он в ней. И при этом она была такой нежной и ни разу не попрекнула его вечной занятостью. «О, Дездемона, не разочаруй меня! Останься со мной, будь со мной всегда!» — молил он.

Из-за побега Дездемоны у Кармайна оказались свободными два дня; Сильвестри запретил ему совать нос в другие дела — только Призраки! Единственное исключение — расовые конфликты, если они все-таки вспыхнут. Чем занят Мохаммед эль-Неср в это прекрасное теплое воскресенье? Во всяком случае, не пикетами и не демонстрациями. Разгадать его бездействие было нетрудно: как и Кармайн, Мохаммед ждал, что на этой неделе Призраки похитят очередную жертву и поднимут новую волну боли и возмущения. Значит, большой митинг намечен на следующее воскресенье. Придется опять отрывать копов отдела. Для полиции — головная боль, но со стороны Мохаммеда — продуманная стратегия.

Приближался тридцатый день.

— Лейтенант Дельмонико? — окликнул его сержант в приемной.

— Если мне не изменяет память, да, — ухмыльнулся Кармайн.

— Сегодня утром я нашел среди почты коробку со старыми вещдоками. Она не подписана — видимо, поэтому вы ее не получили. Этикетку с вашей фамилией я нашел чудом. — Сержант наклонился и извлек из-под длинного стола большую квадратную коробку, какие давно вышли из употребления.

Вещи женщины и девочки, погибших в 1930 году! Он совсем забыл о них, поглощенный организацией наблюдения. Правда, он успел доложить Сильвестри о самоуправстве архивной стервы и ее коллеги.

— Спасибо, Ларри, я у тебя в долгу, — пробормотал он, подхватил коробку и поспешил к себе в кабинет.

Надо же хоть чем-то заняться в воскресное утро, пока любимая отмахивает километр за километром по мокрой листве.

Свидетельства преступления тридцатишестилетней давности почти не имели запаха. Следователи не сохранили одежду погибших — значит, она была в крови, как и обувь. Никому не пришло в голову измерить расстояние между трупами, поэтому Кармайн полагал, что частично эта кровь могла принадлежать «лежавшему поблизости» Леонарду Понсонби. Никто не потрудился зарисовать относительное расположение трупов. Пришлось довольствоваться туманным определением «поблизости».

Кармайн увидел сумочку. По привычке натянув перчатки, он осторожно извлек ее. Самодельная. Вязаная, как у многих женщин в те времена, когда деньги перепадали редко. Две тростниковые ручки и подкладка из грубой холщовой ткани. Никакой застежки. Эта женщина не могла позволить себе даже сумочку из кожи самой примитивной выделки, не говоря уже о дорогой. В жалком кошелечке — серебряный доллар, три четвертака, одна десятицентовая и одна пятицентовая монетки. Кармайн положил кошелек на стол. Мужской коленкоровый носовой платок, чистый, но неглаженый. На самом дне сумочки — крошки, вероятно, от двух печенин. Скорее всего мать украла их в вокзальном кафе, чтобы хоть чем-нибудь накормить дочку в поезде. Вскрытие обнаружило, что у обеих желудки были пустыми.

Саквояж был небольшим и, судя по виду, настолько древним, что помнил, наверное, Гражданскую войну. Поблекший, испещренный проплешинами, даже новым он не блистал элегантностью. Кармайн почтительно открыл его: нет ничего более трогательного, чем безмолвные свидетельства давно угасшей жизни.

Сверху лежали два длинных шерстяных шарфа, связанных вручную и таких пестрых, словно рукодельница собирала для них обрывки ниток где только могла. Но почему шарфы остались в саквояже в морозный вечер? Запасные? Под шарфами — две пары чистых трусов из неотбеленного муслина и еще две пары поменьше, очевидно, детских. Пара длинных вязаных носков и таких же чулок. А на дне, старательно завернутое в рваную папиросную бумагу, — детское платьице.

У Кармайна перехватило дыхание. Детское платьице из бледно-голубого французского кружева, искусно расшитое мелким речным жемчугом. Пышные рукава-фонарики с узенькими манжетами, перламутровые пуговки на спине, шелковая подкладка, под ней — туго накрахмаленная сетка, благодаря которой юбка держала форму, как пачка балерины. Предшественница нарядов из «Динь-Динь», сохранившаяся с 1930 года, — правда, сшитая вручную. Каждая жемчужинка надежно пришита отдельной ниткой, ни одного машинного шва. Сколько же деталей упустили копы 1930 года! На груди слева темными жемчужинками с лиловым отливом было вышито «Эмма».

Кармайн разложил платье на столе да так и застыл перед ним.

Наконец он сел и поставил саквояж к себе на колени, раскрыв пошире, как только позволили заржавевшие челюсти. Обтрепанная подкладка с одной стороны оторвалась; Кармайн сунул в саквояж обе руки и ощупал его. Есть! Там что-то есть!

Фотография, которой не нашли те, кто складывал вещи в коробку. Этот снятый в фотостудии портрет был вставлен в кремовое паспарту с фамилией фотографа. «Студия Мейхью, Виндзор-Локс». Кто-то написал на обратной стороне дату — кажется, 1928 год, но карандашные линии настолько выцвели, что надпись стала почти незаметной.

На снимке женщина сидела на стуле, ребенок — лет четырех — у нее на коленях. Незнакомка была одета гораздо лучше, на ее шее блестела нитка настоящего жемчуга, в ушах — жемчужные сережки. Платье малышки напоминало найденное в саквояже, на груди отчетливо проступало вышитое имя. И у обеих было одно лицо. То самое лицо! Даже черно-белый снимок не вызывал сомнений, что их кожа имела оттенок кофе с молоком; волнистые волосы были иссиня-черными, глаза — очень темными, губы полными. Кармайну, разглядывающему снимок сквозь слезы, эти лица казались изумительно красивыми. Уничтоженные в цвете юности, превращенные в кровавое месиво.

Преступление страсти. Почему никто не понял этого? Ни один убийца не станет тратить силы на лишние удары, если он не одержим ненавистью. Особенно если под его дубиной трещит череп маленькой девочки. Женщина и девочка имели отношение к Леонарду Понсонби. Они оказались у вокзала потому, что он был там, а он — потому, что там были они.

Значит, все-таки Чарлз Понсонби. Хотя он не подходит по возрасту. Как Мортон и Клэр. Скорее безумная Айда — за десять с лишним лет до того, как обезумела. Следовательно, Леонард и мать Эммы были… любовниками? Родственниками? Возможно, и то и другое. Сколько вопросов сразу! Почему Эмма и ее мать так бедствовали в январе 1930 года, если с ними был Леонард с двумя тысячами долларов в бумажнике и щегольскими бриллиантовыми украшениями? Что было с Эммой и ее матерью в промежутке между фотосъемкой в 1928 году в Виндзор-Локсе и нищетой в январе в 1930 года?

«Хватит, Кармайн, хватит! События тридцатого года могут и подождать, события шестьдесят шестого — никак. Чак Понсонби — Призрак, но проделал ли он все в одиночку? Помогала ли Клэр? Какую вообще помощь она способна оказать? Неужели один Призрак из семьи Понсонби, другой — нет? Клэр слепа. Я точно знаю, что слепа! Чак вполне мог творить что угодно втайне, спрятавшись в звуконепроницаемый подвал, и она ничего не подозревала. Да, подвал звуконепроницаемый. Чтобы заглушить крики, Чарлз Понсонби… Холостяк, домосед, не способный к плодотворной научной работе даже ради спасения собственной жизни. Вечно в чьей-то тени — в тени безумной матери, сумасшедшего брата, слепой сестры, преуспевающего друга. Не удосуживающийся надеть одинаковые носки, причесаться, купить новый твидовый пиджак взамен поношенного. Типичный рассеянный профессор, слишком робкий и потому берущий крыс только в толстых рукавицах, ничем не выдающий радикального распада личности под тонким слоем интеллектуального снобизма.

Неужели этот Чарлз Понсонби и есть серийный насильник и убийца, настолько хитроумный, дерзкий и ловкий, что продолжает обводить нас вокруг пальца даже после того, как мы узнали о его существовании? Невозможно поверить. Беда в том, что о серийных убийцах известно лишь одно — все они мужчины. Следовательно, каждого нового убийцу приходится изучать заново, анализировать, исследовать, как под микроскопом. Его возраст, расовая принадлежность, вероисповедание, внешность, тип жертв, который он выбирает, впечатление, которое он производит на окружающих, подробности из детства, происхождение, симпатии и антипатии — тысячи тысяч факторов. О Чарлзе Понсонби с уверенностью можно сказать только то, что в его роду по материнской линии были безумцы и слепые».

Кармайн сложил все вещи в том же порядке, в котором извлек, и вернул коробку сержанту.

— Ларри, сейчас же отнесите ее на охраняемый склад, — велел он. — И никого к ней не подпускайте.

Ларри не успел ответить: Кармайн уже ушел. Он направлялся к дому номер 6 по Понсонби-лейн.

Вопросы теснились у него в голове, кружились как осы над потревоженным гнездом. Как Чарлз Понсонби ухитрился побывать в школе Тревиса и присутствовать на конференции в Хаге? Прошло тридцать драгоценных минут, прежде чем Дездемона нашла его и остальных шестерых на крыше, но все они клялись, что никто не отлучался надолго — разве что выходил в туалет. Как Понсонби улизнул из своего дома в ночь похищения Фейт Хури, несмотря на пристальное наблюдение? Хватит ли содержимого коробки с вещдоками 1930 года, чтобы выбить из судьи Дугласа Туэйтса ордер на обыск? Вопросы множились с каждой минутой.

К шоссе 133 он приблизился с северо-востока, поэтому сначала оказался на Диэр-лейн. С точки зрения муниципалитета, четыре дома в конце улицы могли обойтись и без асфальтированной дороги: последние пятьсот метров Диэр-лейн были засыпаны щебенкой. В конце улица расширялась, в круглом тупике могло разместиться шесть или семь машин. Со всех сторон к улице подступал лес — разумеется, новые насаждения. Двести лет назад здешний лес вырубили, место расчистили под поля, но поскольку почвы Огайо и западных штатов оказались более плодородными, фермерство перестало приносить прибыль коннектикутским янки. Зато доходной отраслью оказалось точное машиностроение со сборочными линиями, детищем Илая Уитни. Леса вновь разрослись — дубы, клены, буки, березы, платаны и редкие сосны. Весной среди деревьев расцветали кизил, рододендрон. И дикие яблони. И олени вернулись туда, где водились раньше.

Под колесами хрустел щебень, подкрепляя мнение Кармайна: наблюдатели, дежурившие на перекрестке Диэр-лейн и шоссе 133 в ночь похищения Фейт Хури, не могли не услышать этот хруст и не увидеть белый пар из выхлопной трубы. Единственными машинами, припаркованными в ту ночь на Диэр-лейн, были полицейские — без опознавательных знаков. И если бы Чаку Понсонби удалось подняться по склону за домом без фонарика, что бы он стал делать дальше? Машину он мог оставить только на шоссе 133, а если у него был напарник, то и тот не смог бы подъехать ближе. Пешие прогулки при минусовых температурах? В холодильнике и то теплее. Так как же он ухитрился всех обмануть?

У Кармайна был принцип: если уж пришлось выйти на прогулку в ясный день, гуляй поближе к подозреваемому, а если гуляешь в лесу — прихвати с собой бинокль, любоваться птичками. С биноклем на шее Кармайн поднялся по лесистому склону к хребту, откуда открывался вид на дом номер шесть. Ноги по щиколотку утопали в мокрых листьях, растаял снег повсюду, кроме затененных мест под редкими валунами и в расщелинах, куда не проникало тепло солнца. Кармайн спугнул нескольких оленей, но те бежали не торопясь: животные знали, что находятся на защищенной территории заповедника. «Славный уголок, — думал Кармайн, — и здесь особенно тихо в это время года». Летом надсадные завывания газонокосилок, голоса и смех любителей готовить еду на свежем воздухе все испортят. Из рапортов полиции он знал, что в заповеднике никто не рискует нарушить границы стоянок, даже тайные любовники; на двадцати акрах заповедника не было ни пивных банок, ни бутылок, ни пластмассового мусора.

С гребня разглядеть дом Понсонби оказалось на удивление легко. С этой стороны склона деревьев было все наперечет: рощица трехствольных желтых берез, прекрасный старый вяз, десять кленов, расположившихся группой — видимо, особенно живописной осенью, и буйная поросль кизила. Вероятно, лес здесь проредили очень давно — нигде не осталось ни пня.

Поднеся бинокль к глазам, Кармайн увидел дом так отчетливо, словно мог достать до него рукой. Чак, вооруженный стамеской и паяльной лампой, стоял на стремянке, счищая со стен дома старую краску. Клэр уютно устроилась в деревянном садовом кресле на задней веранде, Бидди лежала у ее ног. Ветер почти стих, поэтому пес не почуял чужака. Вдруг Чак позвал сестру. Клэр поднялась и обошла вокруг дома, двигаясь так безошибочно, что Кармайн только ахнул. Но ведь он знал, что Клэр слепа.

Откуда в нем взялась эта уверенность? В расследовании Кармайн не оставлял камня на камне, а слепоту Клэр счел камнем на своем пути. Он обратился за помощью к надзирательнице женской тюрьмы, Кэрри Толлбойс, которая в одиночку растила одаренного сына, поэтому охотно бралась за любые подработки. Кэрри обладала курьезным талантом — так правдоподобно играла всевозможные роли, что у людей в ее присутствии невольно развязывался язык. И Кармайн решил подослать ее к офтальмологу Клэр — знаменитому Картеру Холту. Согласно легенде, Кэрри решила пожертвовать небольшую сумму в фонд пигментозного ретинита, которым страдала ее близкая подруга Клэр Понсонби, пока не ослепла. О, врач прекрасно помнил тот день, когда у Клэр обнаружилось двустороннее отслоение сетчатки — большая редкость, на обоих глазах сразу! Его первый сложный случай. И надо же было болезни оказаться неизлечимой. «Но разве, — возразила Кэрри, — сейчас эту болезнь не лечат?» Доктор Холт тяжело вздохнул. Слепота Клэр Понсонби необратима. Он многократно осматривал ее и сам видел ухудшение. Прискорбно!

Кармайн видел, как слепая Клэр что-то с жаром сказала Чаку. Тот спустился со стремянки, взял сестру под руку и повел ее на заднюю веранду. Пес последовал за ними. В доме негромко зазвучала симфония Брамса. Вот оно что: семейство Понсонби пресытилось свежим воздухом. Впрочем… Так и есть: Чак снова вышел, собрал инструменты и унес их вместе со стремянкой в гараж, а потом вернулся в дом. Значит, ему важно, чтобы вещи лежали на своих местах. Педант. Но вот есть ли одержимость?..

Опустив бинокль, Кармайн направился обратно к Диэр-лейн. Идти вниз по скользким прелым листьям оказалось труднее, даже олени не успели протоптать тропы — обычно они появлялись к лету. Задумавшись о противоречиях Чарлза Понсонби, Кармайн заторопился: ему не терпелось вернуться к себе и не спеша обмозговать очередную загадку. А заодно и перекусить в «Мальволио».

Внезапно нога подвернулась, его бросило вперед, он вытянул обе руки, чтобы смягчить падение. Взметнув неряшливые клочья прошлогодних листьев, он упал на живот. Земля под ладонями издала глухой, полый звук. По инерции его потащило вперед, он зашарил руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Руки ушли глубоко в перегной и оставили в нем две борозды. Наконец скольжение замедлилось, Кармайн перекатился на спину и приподнялся; руки жгло, но, к счастью, ссадины были небольшие. Кармайн сел. Странно.

Почему звук был полым? Любопытный от природы, Кармайн принялся раскапывать одну из борозд, оставленных его ладонью, и на глубине пятнадцати сантиметров наткнулся на доску. Лихорадочно отбрасывая листья вместе с землей, он вскоре увидел поверхность старой двери.

Словно прошитый током, Кармайн забросал дверь листьями, разровнял их и уплотнил, вытирая пот со лба и тяжело отдуваясь. Только убедившись, что все следы его падения исчезли, он отполз задним ходом, поднялся и осмотрел странное место. Нет, так не пойдет. Внимательный наблюдатель наверняка заметит, что здесь кто-то разгребал листву. Стащив куртку, Кармайн отошел подальше и набрал в нее листьев. Вытряхнув их на дверь, разровнял, потом курткой, как широкой метлой, замел следы. Вот теперь он не сомневался, что никто ничего не заподозрит. Потом на четвереньках, засыпая листьями свой путь, он дошел почти до стоянки, прежде чем решился выпрямиться. Если повезет, его следы затопчут олени, которые постоянно бродят по округе в поисках корма.

Забравшись в «форд», он понадеялся, что поразительный слух Клэр не настолько хорош, чтобы уловить рычание мотора на Диэр-лейн. На первой передаче, почти не нажимая на педаль, он свернул за угол. Ему не терпелось поделиться новостью с Сильвестри, Марчиано и Патриком, но он решил, что не стоит отрывать их от воскресных дел. Лучше свернуть на северо-восток и вернуться туда, откуда он прибыл. Он подождет.

«Значит, прогулка при минусовой температуре была совсем короткой, малыш Чаки! И светом фонарика ты себя не выдал, потому что пробирался по подземному ходу, выводящему на территорию заповедника. Кто-то — может, ты сам, а может, кто-то задолго до тебя — прорыл ход в толще хребта и сократил расстояние. В Коннектикуте, в сотнях километрах от линии Мейсона-Диксона, туннель вряд ли предназначался для беглых рабов. Держу пари, ты сам прорыл его, малыш Чаки. В ту ночь, когда ты умыкнул Фейт Хури, тебе удалось выбраться отсюда незамеченным, а когда ты вернулся с добычей, мы уже покинули округу. И в этом одна из наших ошибок. Надо было продолжать наблюдение. Но твое возвращение все равно осталось бы незамеченным — ведь мы следили за Понсонби-лейн и за твоим домом, а про потайной ход ни сном ни духом не знали. Так что в тот раз тебе повезло, малыш Чаки. Но на этот раз удача на нашей стороне. Мы знаем, что есть ход».

Кармайн был голоден как волк, к тому же ему требовалось время, чтобы обдумать увиденное, поэтому перед общим сбором он завернул в «Мальволио».

— Только теперь до меня дошел смысл старого выражения, — сказал он, дождавшись последнего из собравшихся, Патрика.

— Какого?

— «Чреватый последствиями» — попросту говоря, беременный ими.

— Перед тобой сразу три опытных акушерки, давай рожай.

И Кармайн изложил слушателям все, что узнал после встречи с Элизой Смит.

— Это ее рассказ так подействовал на меня. Он стал катализатором. А кульминацией явилось падение со склона — это к вопросу о везении! В этом деле мне везло на каждом шагу, — добавил он, глядя на потрясенных слушателей.

— Нет, это не везение, — возразил Патрик, у которого заблестели глаза от волнения. — Это ослиное упрямство и непреклонная решимость, Кармайн. Кому еще хватило бы терпения расследовать дело об убийстве Леонарда Понсонби? Кто додумался бы покопаться в коробке с вещдоками тридцатишестилетней давности? Ты взялся за нераскрытое убийство, потому что являешься одним из очень немногих людей, которых настораживают два удара молнии в одно и то же место.

— Все это прекрасно и замечательно, Патси, но судью Туэйтса вряд ли убедит. Единственную настоящую улику я нашел по чистой случайности — оступился на скользком склоне.

— Нет, Кармайн. Упал ты, может, и случайно, а вот находка была закономерной. Любой другой на твоем месте встал бы, отряхнулся, — Патрик снял мокрый лист с перепачканной куртки Кармайна, — и похромал прочь. Ты нашел дверь потому, что среагировал на неожиданный звук, а не потому, что заметил ее, когда упал. Это не просто совпадение. Ты бы не оказался на склоне, если бы не нашел знакомое нам лицо на снимке 1928 года. Так что прорывом в расследовании мы обязаны тебе!

— Ладно, пусть так! — Кармайн вскинул руки. — Гораздо важнее решить, что нам теперь делать.

В кабинете Сильвестри воцарилась почти осязаемая атмосфера ликования, ни с чем не сравнимой радости и облегчения, которая наступает в момент, когда дело практически раскрыто. Особенно такое, как дело Призраков — мрачное, почти мистическое, чудовищное. Какими бы ни были дальнейшие препятствия — а все присутствующие были людьми опытными и понимали, что без этих препятствий не обойдется, — в конце туннеля забрезжил свет.

— Во-первых, не будем рассчитывать, что судебная система на нашей стороне, — начал Сильвестри, посасывая сигару. — Не хватало еще, чтобы этот гад сорвался с крючка из-за какой-нибудь технической неувязки, из-за которой его адвокаты потом смогут предъявить обвинения полиции. Всем известно, что обычно тухлые яйца достаются нам. Предстоит громкий судебный процесс с оглаской на всю страну. Значит, защищать Понсонби будет не какая-нибудь пара заштатных адвокатишек, даже если у него туго с деньгами. Любой тип с юридическим образованием, знающий, где находится Коннектикут, и имеющий связи в федеральном суде, будет рыть носом землю, лишь бы попасть в команду защитников Понсонби. И не постесняется смешать нас с грязью. Мы не можем позволить себе ни единой ошибки.

— Ты хочешь сказать, Джон, что если мы получим ордер сейчас и проведем обыск в туннеле Понсонби, то найдем там только смотровой кабинет в доме врача? — вмешался Патрик. — Я, как и Кармайн, убежден, что у нашего приятеля не заляпанный кровью, грязный, как скотобойня, чулан, а настоящий оперблок. И если в своей операционной он оставляет столько же следов, сколько на трупах своих жертв, мы не найдем там ничего предосудительного. Ты ведь это имеешь в виду?

— Вот именно, — кивнул Сильвестри.

— Никаких ошибок, — согласился Марчиано. — Ни единой.

— А у нас их всегда хоть отбавляй, — поддержал Кармайн.

В комнате повисло тягостное молчание, воодушевление улетучилось бесследно. Наконец Марчиано не выдержал:

— Если никто больше не решается, тогда скажу я. Надо взять Понсонби с поличным. И если это наш единственный выход, так тому и быть.

— Господи, Дэнни! — воскликнул Кармайн. — Подвергнуть смертельной опасности еще одну девочку? Заставить ее пережить ужасы похищения? На это я не пойду! Я решительно против!

— Да, она перепугается, но останется жива. Мы ведь знаем, кто он, верно? Знаем, как он действует. Мы выследим его, потому что больше ни за кем следить не придется…

— Так нельзя, Дэнни, — перебил Сильвестри. — Мы установим наблюдение за всеми подозреваемыми, как сделали месяц назад. В противном случае он может насторожиться. Без усиленного наблюдения нам не обойтись.

— Ладно, тут я погорячился. Но мы же знаем, что это он, поэтому сможем взять его под особое наблюдение. Стоит ему сделать шаг, как мы последуем за ним. Вместе с ним мы доберемся до дома жертвы, дождемся, когда она будет у него в руках, и схватим его. Поимка с поличным, туннель и операционная — веские основания, чтобы он не ушел из зала суда свободным, — предложил Марчиано.

— Доказательства у нас большей частью косвенные, в том-то и беда, — проворчал Сильвестри. — Понсонби совершил не менее четырнадцати убийств, а мы насчитали лишь четыре трупа. Мы знаем, что первые десять жертв были кремированы, но как это доказать? Думаешь, Понсонби из тех, кто соглашается на чистосердечное признание? Черта с два. Поскольку шестнадцатилетние девочки ежедневно сбегают из дома, обвинение в десяти убийствах нам ему не предъявить. Значит, остаются Мерседес, Франсина, Маргаретта и Фейт, но логические цепочки, которые связывают Понсонби с ними, хрупки, как дутое стекло. Дэнни прав. Наш единственный шанс — поймать его с поличным. Если арестовать его немедленно, он выкрутится.

Они переглянулись, лица у всех были сердитые и растерянные.

— Есть еще одна проблема, — напомнил Кармайн. — Клэр Понсонби.

Комиссар Сильвестри не одобрял сквернословия, но сегодня, несмотря на воскресенье, нарушил свои правила и выразился от души.

— Как думаешь, Кармайн, что ей известно? — спросил Патрик, косясь на комиссара.

— Даже представить себе не могу, Патси, честное слово. Я знаю, что она действительно слепа — так говорит ее офтальмолог. А он не кто-нибудь, а доктор Картер Холт, ныне профессор офтальмологии Чабба. Но я никогда не видел, чтобы слепой человек был настолько ловким и уверенным. Если Клэр и есть та самая приманка для благонравных шестнадцатилетних девочек, готовых помогать всем и каждому, значит, она соучастница насилия и убийств, даже если никогда не ступала в операционную Понсонби. Найдется ли приманка лучше, чем слепая женщина? Однако на слепых многие обращают внимание, поэтому версия представляется мне сомнительной. Насколько быстро она способна передвигаться в незнакомом месте? Как она выбирает цель, если рядом нет Чака? Сегодня мне все утро не давали покоя мысли о Клэр! Я представлял ее у школы Святой Марфы в Норуолке — помните, где весь тротуар в ямах после прошлогоднего ремонта труб? Если бы в одном и том же месте исчезли две девочки, кто-нибудь да заметил бы Клэр. На мой взгляд, ей пришлось бы долго тренироваться, чтобы научиться ходить по неровному тротуару. Словом, я пришел к заключению, что Клэр для Чака — скорее обуза, чем подмога. Она могла придерживать жертву, пока Чак вез ее в свое логово, но и это маловероятно. Ему был необходим зрячий сообщник — например, кто играл роль шофера лимузина?

— Предлагаешь исключить Клэр? — спросил Сильвестри.

— Не полностью, Джон. Пусть пока проходит по делу как невольная пособница похищений.

— Согласен, снимать с нее все подозрения не следует, — кивнул Патрик, — но трудно поверить, что она способна оказать значительную помощь. Это не значит, что она понятия не имеет, чем занимается ее братец.

— Их связывают потрясающе прочные узы. Теперь, когда нам известно, каким было их детство, эти узы обрели смысл. Мать убила их отца, за это я могу поручиться. Значит, Айда Понсонби была психически неуравновешенной задолго до того, как Клэр вернулась домой ухаживать за ней. Они жили как в аду.

— Думаешь, дети знали об убийстве?

— Понятия не имею, Патси. Как Айда вышла из дома в метель? Вероятно, отправилась на машине Леонарда, но расчищали ли в то время дороги? Не помню.

— Главные — наверняка, — подсказал Сильвестри.

— Айда не могла не перепачкаться в крови. Может, дети увидели ее.

— Одни догадки! — фыркнул Марчиано. — Обратимся к фактам, парни.

— Дэнни прав, как всегда. — И Сильвестри в отместку сунул сигарный окурок под нос подчиненному. — Завтра вечером мы возобновляем наблюдение, поэтому все изменения в плане надо утрясти заранее.

— Самое важное изменение, — сказал Кармайн, — в том, что мы с Кори и Эйбом будем следить за подземным ходом в заповеднике.

— А как же собака? — вспомнил Патрик.

— Осложнение. Вряд ли она станет есть мясо со снотворным: собак-поводырей приучают не брать пищу у незнакомых и не поднимать с земли. А поскольку Бидди — стерилизованная сучка, она не побежит искать компанию сородичей. Если она услышит нас, то залает. Но Чак может взять Бидди с собой и оставить охранять вход в туннель во время его отсутствия. В этом случае собака наверняка нас почует.

Патрик рассмеялся:

— Если вы обрызгаетесь скунсовой струей — вряд ли!

Все присутствующие брезгливо скривились.

— Господи, Патси, только не это!

— Не обязательно всем, можно ароматизировать только Эйб и Кори, — с ухмылкой объяснил Патрик. — Даже кого-нибудь одного достаточно.

— Один из нас не будет вонять скунсом, и это буду я, — заявил Кармайн. — Нет, надо поискать другой способ.

— Можем спугнуть Понсонби. О похищении собаки не может быть и речи. Мы ловим не какого-нибудь деревенщину, а доктора медицины, который все продумал заранее. Если пропадет собака, он заподозрит нас, и тогда его похищениям конец, — заметил Патрик. — Козырь у него в рукаве — потайной ход в заповеднике, так что пусть думает, что его тайна до сих пор не раскрыта. Возможно, он устраивает ловушки на подступах к двери — натягивает проволоку, расставляет звонки, которые издают звуки, если наступить на них, включают фонари, подвешенные на деревьях, так что, прежде чем подходить ближе, ради Бога, смотрите под ноги. И конечно, он рассчитывает на собаку. Не знаю, как он это делает. На его месте я подсыпал бы Клэр в вечерний чай дозу секонала.

— А ты хитрюга, Патси! — подмигнул Сильвестри.

— До Кармайна мне далеко, Джон. Признайте, в моих словах есть логика.

— Есть. Но где найти скунсовую струю?

— Да у меня в запасе целый флакон, — почти промурлыкал Патрик.

Кармайн перевел мстительный взгляд на комиссара.

— В таком случае требую включить в бюджет полиции Холломена несколько галлонов томатного сока. Я не стану поливать Эйба и Кори скунсовой струей, не предложив им в качестве компенсации ванну из томатного сока. — Он нахмурился, его лицо стало озабоченным. — А у нас здесь где-нибудь есть ванная или только душ?

— В старой части здания есть большая жестяная ванна. В то время, когда убили Леонарда Понсонби, в этой ванне усмиряли сумасшедших, прежде чем передать их на попечение людям в белых халатах, — сообщил Марчиано.

— Ну хорошо, пусть кто-нибудь отскребет ее и продезинфицирует. А потом наполнит ее томатным соком, потому что купаться в ней предстоит и Эйбу, и Кори. Если вонять будет кто-то один, собака учует того, кто не воняет.

— Годится. — Судя по всему, Сильвестри считал разговор законченным.

— Нет, мы еще не договорили, — разрушил его надежды Кармайн. — Обсудили не все варианты — например, как быть, если Понсонби работает в одиночку или у него есть сообщник, о котором мы ничего не знаем? Если Клэр ни при чем, с чего вдруг мы сразу отказались от мысли, что Призраков двое? Жизнь Понсонби не ограничена Хагом и его домом. Он бывает на выставках, иногда даже берет отгул на день-другой. Отныне мы будем следовать за ним по пятам. Мы приставим к нему лучших людей, Дэнни, самых ловких и искусных. И мужчин, и женщин, умеющих растворяться в толпе, и обойдемся без громоздких раций. Микрофоны новейшей конструкции крепятся на лацкане, шумы в эфире они не ловят, а сами если и шумят, то тише, чем мыши. Наша техника постоянно совершенствуется, но такие мастера, как Билли Хо и Дон Хантер нам не помешали бы. Джон, если Хаг закроется, было бы неплохо переманить их к нам. Пристроим их в отдел к Патси, назовем его экспертно-криминалистическим… Нет, Джон, это я уже слышал! Нет денег — так найди, черт бы их побрал!

— Если Мортон Понсонби жив, значит, нам известен и второй Призрак, — вмешался Марчиано.

— Дэнни, Мортон Понсонби мертв, — терпеливо объяснил Кармайн. — Я видел его могилу, видел отчет о вскрытии. Нет, его не убили, просто он внезапно умер. Никаких следов отравления в организме не нашли, причина смерти осталась неизвестной.

— Может, это еще один удар безумной Айды.

— Вряд ли, Дэнни. Судя по всему, она была миниатюрной, а Мортон Понсонби — здоровым и крепким подростком. Такого подушкой не задушишь. И потом, дыхательные пути были чистыми — ни пуха, ни волокон ткани.

— А вдруг был и четвертый ребенок, — упорствовал Марчиано, — которого Айда не стала регистрировать?

— Нет уж, давай не будем увлекаться! — вскинул руку Кармайн. — Во-первых, от кого она могла родить этого таинственного четвертого ребенка, если Леонард был мертв? От Чака? Опомнись, Дэнни! Детей не утаишь, а Понсонби не просто жители Понсонби-лейн, они ее хозяева! В этих краях они поселились чуть ли не после прибытия «Мейфлауэра». Вспомни Мортона: его давно нет, но люди знают, что он существовал. Хоронить его собралась целая толпа.

— Значит, если и есть второй Призрак, мы его не знаем.

— В настоящий момент — да, — подтвердил Кармайн.

Глава 27

Среда, 2 марта 1966 г.

Вечера понедельника и вторника прошли без инцидентов, если не считать непрекращающейся брани Эйба и Кори. Существование в скунсовых миазмах оказалось мукой, переходящей в пытку, ибо ни один нос не смог бы привыкнуть к этой вони, как привыкал спустя некоторое время к любой другой. Запах скунса не выветривался и не становился привычным, он обладал способностью постоянно раздражать органы обоняния. Только преданность Кармайну заставила полицейских согласиться на такое испытание, но едва их побрызгали, оба об этом горько пожалели. К счастью, в ванну в старом здании окружного управления можно было влезть вдвоем — в противном случае давней дружбе пришел бы конец.

Погода по-прежнему была ясной, температура держалась выше нуля — идеальные условия для похищений. Ни дождя, ни ветра.

Кармайн пытался предвидеть все возможные варианты развития событий. Помимо его самого и Эйба с Кори, спрятавшихся так, чтобы держать под наблюдением дверь в потайной ход, на каждом углу Диэр-лейн стояли машины без полицейских знаков, остальные дежурили перед мотелем «Майор Минор», на том же месте, где прятался Кармайн месяц назад, и на шоссе 133. Последние были расставлены для видимости: Понсонби наверняка ожидал их увидеть, так как заметил месяц назад. Самые засекреченные наблюдатели заняли посты на подъездных дорожках к четырем домам на Диэр-лейн. Теперь машины здесь не ставили; Кармайн предположил, что автомобиль, которым пользуется Понсонби, ждет его где-то довольно далеко, на шоссе. Но у дома Понсонби эта машина не появлялась, а «универсал» и кабриолет «мустанг» уже месяц не покидали своих мест. Может быть, транспорт предоставляет сообщник? В таком случае до места встречи Понсонби добирается на своих двоих.

— Хорошо вам, можете хотя бы заткнуть нос, — жаловался Кармайн, пока поднимался с напарниками по склону, зная, что Понсонби уже выехал из Хага. — Я вынужден нюхать сразу двоих. Как же от вас несет!

— Даже если ртом дышать — не помогает, — забрюзжал Кори. — Все равно чувствуется привкус этой мерзкой дряни! Теперь-то я понимаю, каково приходится собакам.

Призвав на помощь своего коллегу, орнитолога-любителя Пита Эванса, они соорудили укрытие в шести метрах от двери потайного хода, выбрав место, где дверь не заслонял ни один ствол дерева. Все трое лежали плашмя, время от времени разминая затекшие мышцы.

Никаких ловушек возле потайного хода они не обнаружили, не было даже натянутой проволоки. Понсонби старательно скрывал существование потайного хода. Его скрытность представляла особый интерес, словно исходила не от доктора Чарлза Понсонби, а совсем от другого человека. В сущности, Понсонби представлял собой клубок противоречий — боялся брать в руки крыс, но не боялся полиции.

Коротая скучные часы ожидания, Кармайн размышлял о потайном ходе. Кто сделал его? Когда? Прорытый через толщу холма напрямик, он мог иметь длину около трехсот метров, а может, и больше. И даже если туннель совсем тесный и по нему можно передвигаться только ползком, куда девались извлеченные из него почва и мелкие камни? В Коннектикуте ограды сложены из камня, вывезенного фермерами с полей. Сколько тонн почвы и камня пришлось вывезти отсюда? Сто? Двести? Как проветривается потайной ход, потому что должен же как-то поступать туда воздух? Неужели два старых амбара с севера Нью-Йорка стали материалом для подпорок?

Около двух часов ночи послышался слабый шорох, затем еле слышный скрип хорошо смазанных петель, в которые попали песчинки. В лесу было суше, чем в момент падения Кармайна, поэтому сухие листья лавиной посыпались вниз, когда прямо на глазах у спрятавшихся в засаде полицейских дверь потайного хода открылась. Фигура, появившаяся из черного провала, была такой же черной; она замерла, пригнувшись, принюхалась и с отвращением фыркнула, уловив скунсовую вонь. Потом высунулась собака и тут же скрылась. Сегодня сторожить потайной ход Бидди не собиралась. Кармайн услышал, как Понсонби попытался выманить собаку, но та не вышла.

Кармайн заранее условился с напарниками, что он последует за Понсонби, а Кори и Эйб останутся возле входа в туннель. Затаив дыхание, он ждал, когда темная фигура выпрямится во весь рост, — в темноте этой безлунной и беззвездной ночи она была почти не видна. «Во что он одет? — гадал Кармайн. — Даже лица не разглядеть». Черная фигура двигалась легко и бесшумно, почти не шурша листьями. Кармайн тоже оделся в черное, начернил лицо и надел кроссовки, и все-таки не рисковал приближаться к преследуемому слишком близко, хотя и надеялся, что головной убор, закрывающий Понсонби уши, помешает ему услышать шаги за спиной.

Почти бегом Понсонби спустился по склону. Не доходя до стоянки, он направился в сторону шоссе, скрытого за деревьями — с этой стороны лес подходил вплотную. На ровной поверхности разглядеть Понсонби стало еще труднее, Кармайна так и подмывало двинуться наперерез, коротким путем выйти к шоссе, чтобы выиграть время, но скупердяйство муниципалитета не оставило ему выбора. Мешал щебень.

Пот лил с него ручьями, жег глаза; Кармайн то и дело смахивал его со лба, и в одно из таких мгновений, едва прикрыв глаза и снова открыв, он не обнаружил преследуемого там, где ожидал увидеть. Понсонби не мог почувствовать слежку, в этом Кармайн был уверен. Просто исчез. Понсонби оставил незапертой дверь туннеля. Поняв, что за ним следят, он мог бы вернуться туда, но Понсонби определенно улизнул в другом направлении. Просто растворился в темноте.

Кармайн выбрал самое разумное решение: сошел на щебень дороги и со всех ног помчался к неприметному «крайслеру», припаркованному на углу Диэр-лейн, возле самого леса.

— Он вышел, но я его упустил, — задыхаясь, сообщил Кармайн Марчиано и Патрику, забравшись в машину и бесшумно прикрыв дверцу. — И в самом деле Призрак. Он в черном с ног до головы, не издает никаких звуков, а видит в темноте лучше ночной птицы. И должно быть, знает этот лес как свои пять пальцев. Делать нечего, придется ждать, когда он вернется домой с какой-нибудь перепуганной девчушкой. Видит Бог, этого я не хотел!

— Может, сообщим другим постам по радио? — спросил Марчиано.

— Нет, мы ведь понятия не имеем, каким транспортом он пользуется. Может, у него в машине передатчик, который ловит полицейские частоты. Сидите здесь, пока я не свяжусь по рации и не сообщу, что он вошел в туннель. Подождите еще десять минут, а потом вместе с остальными подтягивайтесь к дому. Так будет даже лучше.

Кармайн вышел из машины, углубился в лес, обошел стоянку в тупике и вернулся к укрытию.

— Я его упустил, теперь придется ждать.

— Далеко не уйдет, — приглушенно отозвался Кори. — Слишком поздно он вышел, чтобы выбраться за пределы округа Холломен.

Понсонби вернулся около пяти часов, почти так же незаметно, как ускользнул, но из-за ноши на плече двигался он не так легко и беззвучно. Вместо того чтобы подойти к потайному ходу со стороны Диэр-лейн, он приблизился откуда-то сбоку, свалил свою ношу на землю перед зияющим отверстием, влез в него, а потом утащил за собой ношу. Дверь закрылась, вероятно, с помощью рычага, и в ночи все стихло, если не считать привычных звуков леса.

Кармайн хотел уже нажать кнопку вызова на передатчике и послать Марчиано сигнал, но услышал вдруг новый звук и похолодел. Толкнув в бока своих напарников, он приказал им не шевелиться. Новая фигура спустилась с гребня холма и подошла к двери; собака крутилась рядом, фыркала, чихала, разрываясь между служебным долгом и желанием сбежать от невыносимой вони. Клэр Понсонби. Она принесла большое ведро и грабли. Бидди поскуливала и рвалась с поводка, Клэр удерживала петлю одной рукой, а действовать пыталась другой, поминутно отдавая собаке команды. Сначала она сгребла на дверцу листья, скопившиеся возле нее сбоку, затем высыпала на них листья из ведра и разровняла их граблями. Наконец ей надоело сдерживать собаку. Она отпустила поводок и вслед за Бидди поднялась на гребень.

— Что будем делать? — шепнул Эйб, когда шаги затихли.

— Дадим ей время вернуться домой, а потом свяжемся с остальными, как и собирались.

— Интересно, как она находит дверь в темноте? — спросил Кори.

— Сейчас узнаем. — Кармайн поднялся и подошел к замаскированному входу в туннель. — Думаю, вот как. — Он пнул ногой обрезок водопроводной трубы, видимо, выкрашенный пестро-коричневой краской, хотя в темноте было трудно определить. — Собака знает дорогу до двери, но не может сказать хозяйке, что они на месте. Наступив на трубу, Клэр знает, что она находится возле верхнего края двери. Остальное проще простого. Точнее, было бы просто, но сегодня ей пришлось удерживать собаку и вы видели, что Бидди буквально утащила ее прочь.

— Значит, она и есть второй Призрак, — заключил Эйб.

— Похоже на то. — Кармайн нажал кнопку на передатчике. — Итак, все готовы спуститься в ад? У нас в запасе девять минут до прибытия Марчиано.

— Обидно пускать труды Клэр псу под хвост. — Кори усмехнулся и отгреб листья в сторону.

Туннель оказался достаточно просторным, чтобы ползти по нему на четвереньках, и почти квадратным. Кармайн предположил, что такая форма облегчала укрепление стен и потолка прочными планками. Через каждые пять метров стояли узкие вентиляционные шахты с десятисантиметровыми трубами. Несомненно, каждая такая труба едва выступала над землей, была закрыта решеткой и могла быть обнаружена только тем, кто знал о существовании туннеля. Наступить на нее и пройти мимо было проще простого. Сколько времени потратил строитель! Сколько сил! Наверняка эта работа заняла много лет. Рыть вручную, ставить укрепления вручную, вывозить землю и камни. Чарлзу Понсонби, ведущему сравнительно активную жизнь, на все это не хватило бы времени. Туннель прорыл кто-то другой.

Он казался бесконечным — по подсчетам Кармайна, не менее трехсот метров в длину. Быстрым ползком одолеть его удалось за пять минут. Внезапно Кармайн уперся в дверь, и не хлипкую деревянную, а прочную, стальную, с кодовым замком и рукояткой-колесом, как на герметичных люках кораблей.

— Да это банковский сейф! — воскликнул Эйб.

— Заткнись и не мешай мне думать! — Кармайн уставился на луч своего фонарика, в котором танцевали пылинки, и понял, что ему следовало предвидеть эту находку: для тайных помещений, к которым вел ход, другая дверь не годилась.

— Итак, логично будет предположить, что он внутри и не знает, что происходит снаружи! Если Клэр — второй Призрак, но туннелем не пользуется, значит, у бойни должен быть второй вход. Он в доме, и мы должны найти его. Двигай задницей, Кори! Живо!

Они поспешно проползли через весь туннель в обратном направлении, затем взлетели на гребень холма и спустились по склону к дому Понсонби. Там, как и в соседних домах, горел свет. Жителей улицы разбудил вой сирен, улицу перегородили машины, в том числе и карета «скорой». Бидди скалила зубы и билась в отсеке для собак, Клэр преграждала путь Марчиано.

— Надень на нее наручники и предъяви обвинения, Дэнни, — выдохнул Кармайн, хватаясь за столб веранды. — Клэр замаскировала потайную дверь листьями, значит, она соучастница. Но из туннеля внутрь не попасть — там дверь, как в банковском сейфе. Я оставил Эйба и Кори охранять туннель, отправь туда еще людей и освободи бедняг, пусть хоть искупаются. — Он повернулся к Клэр: очевидно, заинтригованная наручниками, она ощупывала их гибкими, как лапы паука, пальцами везде, где могла дотянуться. — Мисс Понсонби, не усугубляйте свою вину. Будьте добры, останьтесь соучастницей преступления, а не преступницей. Расскажите, где в доме находится вход в камеру пыток. Нам абсолютно точно известно, кто является Коннектикутским Монстром.

Она прерывисто вздохнула и покачала головой:

— Нет-нет, это невозможно! Я не верю, не хочу верить!

— Отвезите ее в город, — велел Марчиано двум детективам, — пусть возьмет с собой собаку. Обращайтесь с ней как положено.

— Дэнни, вы с Патриком идете со мной. — Кармайн наконец-то отдышался и отошел от столба. — Только вы. Не хватало еще, чтобы копы наследили в доме до того, как Пол с Люком осмотрят его. Но найти вторую дверь надо поскорее, пока Чак не успел заняться бедняжкой. Кто она?

— Пока не знаем, — отозвался Марчиано, входя за Кармайном в дом. — Вероятно, ее пока не хватились дома — ведь еще и шести нет. — Он приободрился: — Если повезет, успеем вернуть ее родителям раньше, чем они опомнятся.

Почему он решил, что ход где-то в кухне? Потому что Понсонби буквально жили в ней, это был центр их вселенной. Древний дом напоминал музей, столовая — зал ожидания с концертными динамиками, стереоаппаратурой и коллекцией пластинок.

— Так, — заговорил Кармайн, вводя Марчиано и Патрика в старинную кухню, — начнем отсюда. Ее построили в 1725 году, стены должны быть довольно тонкими. Сталь издает другой звук.

Ничего, ровным счетом ничего. В кухне холодно, потому что плита «Ага» погашена. Но с какой стати? В стенном шкафу они обнаружили газовую плиту и водонагревательную колонку — значит, Понсонби летом плиту не топили, но до лета еще далеко. Почему же не работает «Ага»?

— «Ага» — ключ к разгадке, — объявил Кармайн. — Ищите рядом с ней.

Бойлер за плитой был еще горячим. Пошарив возле него, Патрик нащупал рычаг.

— Есть! Нашел!

Закрыв глаза и мысленно прочитав молитву, Патрик потянул рычаг. Целая плита плавно и бесшумно выдвинулась вперед и сделала пол-оборота вокруг боковой стенки. В выложенной кирпичом нише обнаружилась стальная дверь. Держа наготове револьвер тридцать восьмого калибра, Кармайн повернул ручку, и дверь беззвучно открылась. Внезапно он помедлил и сунул револьвер в кобуру.

— Патси, дай мне фотоаппарат, — попросил он. — Вряд ли он станет стрелять, но если что, Дэнни меня прикроет. А ты жди здесь.

— Кармайн, незачем так рисковать! — встревожился Патрик.

— Дай фотоаппарат, он подействует лучше оружия.

Короткая каменная лестница вела к обычной деревянной двери. Никакого замка — только ручка.

Кармайн повернул ее и шагнул в операционную. И сразу увидел Чарлза Понсонби, склонившегося над каким-то замысловатым ложем, на котором лежала стонущая, ошеломленная девушка, уже раздетая донага и привязанная широкой полосой ткани, которая закрывала грудь и руки от плеч до локтей. Понсонби успел снять костюм, в котором разгуливал в темноте, и стоял совершенно голый, его кожа поблескивала от недавно принятого душа. Напевая, он ощупывал жертву. И явно с нетерпением ждал, когда она придет в себя.

Сработала вспышка фотоаппарата.

— Попался! — рявкнул Кармайн.

Чарлз Понсонби обернулся, разинув рот. В его глазах, ослепленных ярким голубым сиянием вспышки, сквозило изумление.

— Чарлз Понсонби, вы арестованы по подозрению в серийных убийствах. Вы не обязаны отвечать на вопросы и имеете право на защиту. Вы меня понимаете? — спросил Кармайн.

Понсонби поджал губы и гневно сверкнул глазами.

— Советую вам позвонить своему адвокату сразу же, когда окажетесь в полицейском управлении. Вашей сестре тоже понадобится защита.

Дэнни Марчиано заглянул за дверь и принес блестящий черный плащ.

— Он здесь один, — сказал Марчиано, пряча оружие в кобуру, — другой одежды не нашлось. Одевайся, кусок дерьма. — Брезгливо набросив на Понсонби плащ, он вытащил наручники. Стальные браслеты безжалостно лязгнули.

— Можешь спускаться, Патси! — позвал Кармайн.

— Боже! — только и вымолвил Патрик, оглядевшись, но быстро спохватился, помог Кармайну отвязать девочку и вынести ее наверх. Марчиано и Понсонби поднялись следом.

Когда Понсонби втолкнули в зарешеченную полицейскую машину, он словно вспомнил, где находится, широко раскрыл водянисто-голубые глаза, запрокинул голову и разразился хохотом, в котором звучало неподдельное веселье. Лица полицейских, которые охраняли его, остались безучастными.

Девушку увезли на «скорой»; когда она отъезжала, прибыли Пол и Люк и рассеяли толпу жителей, обступивших дом Понсонби. Даже майор Минор был здесь и болтал без умолку.

— Может, все-таки отдашь мне фотоаппарат? — спросил Патрик, когда они с Кармайном вернулись в помещение, которое они окрестили бойней. Пол и Люк сопровождали их.

Все здесь было белым или из нержавеющей серебристо-серой стали. Стены, обшитые нержавейкой, пол, выложенный серой плиткой, стальной потолок с лампами дневного света. Ни земля, ни песок из туннеля не могли просочиться в это стерильное помещение: доступ им преграждала массивная герметичная дверь. Вентиляционные отверстия и легкий шорох свидетельствовали, что бойня оборудована отличными кондиционерами. Ложе на четырех круглых металлических ножках представляло собой стальную панель с резиновым матрасом в резиновом чехле, застеленным белой простыней — не только чистой, но и отутюженной. Концы повязки, которая удерживала жертву, были пропущены через пазы по краям панели и закреплены стержнями диаметром чуть меньше пазов. Здесь же был стерильно чистый стальной операционный стол. И жуткий мясницкий крюк с лебедкой и креплением к потолку над стоком в полу, забранным решеткой. В шкафах с застекленными дверцами хранились хирургические инструменты, препараты, шприцы, банки с эфиром, тампонами, лейкопластырем и бинтами. В одном из шкафов находилась коллекция фаллоимитаторов, среди которых было и орудие, убившее Маргаретту и Фейт. Помимо водяной и паровой моющих установок, в стенном шкафу лежали резиновые чехлы на матрас, простыни, хлопковые одеяла, к стене придвинут большой магазинный морозильник. Открыв его, Кармайн убедился, что внутри безукоризненно чисто.

— Он избавлялся от белья и чехлов после каждой жертвы, — сказал Патрик.

— Ты сюда посмотри, Патси. — Кармайн отдернул занавеску.

Кто-то позвал с лестницы:

— Лейтенант! Мы узнали имя жертвы. Делайс Мартин, из католической школы для девочек «Стелла марис».

— Значит, транспорт ему не понадобился, — сказал Кармайн. — «Стелла марис» в полумиле отсюда. Всю дорогу он нес девочку на плечах.

— И рисковал привлечь к себе внимание, выбрав жертву так близко от Понсонби-лейн, — заметил Патрик.

— С одной стороны — да, с другой — нет. Он знал, что мы следим за всеми «хагистами», так почему должны были обвинить именно его? Ему и в голову не приходило, что мы знаем про туннель. А теперь подойди и посмотри сюда. Видишь?

Кармайн отдернул отутюженную белую атласную занавеску, прикрывавшую альков, облицованный полированным белым мрамором. На столе, похожем на алтарь, стояли два серебряных подсвечника с новыми белыми свечами и большое серебряное блюдо на искусно вышитой скатерти. Жертвенник.

На стене висели четыре полки: на каждой из двух верхних хранилось по шесть голов, на третьей — две, четвертая была пуста. Головы были не заморожены. И не залиты формалином. Их сохранили в прозрачном пластике — как бабочек, продающихся в сувенирных магазинах.

— С волосами ему пришлось потрудиться, — еле выговорил Патрик, сжимая кулаки, чтобы не тряслись руки. — Видишь, совершенства он добивался постепенно. Голову он помещал в зажим макушкой вниз, постепенно заполняя форму пластиком, давая ему застыть. Потом подливал еще. Прорыв случился на седьмой голове — вероятно, он нашел способ делать волосы твердыми, как бетон. Форму он стал заполнять с первого раза. Хотел бы я знать, как он решил проблему анаэробного гниения, но готов поручиться, что он вынимал мозг и, возможно, заполнял черепную коробку формалиновым гелем. Шеи под этими оборками из золотой фольги надежно запечатаны. — Патрик вдруг скорчился и зажал себе рот. — Меня сейчас вырвет.

— Жидкий пластик — баснословно дорогая штука, но я не думал, что он годится для таких экспериментов, — произнес Кармайн. — Тем не менее даже голова Розиты Эсперансы в хорошем состоянии.

— Не важно, что говорится на этот счет в учебниках или в инструкциях производителей. Четырнадцать исключений из правила доказывают, что Чарлз Понсонби мастерски владел этой техникой. И потом, форма размером немногим больше головы. Для нее и литра пластика хватит.

— Да, чтобы сохранить, как бабочек.

Двум экспертам было не до разговоров: все следовало сфотографировать, описать в протоколе и сохранить в качестве вещественных доказательств.

— Заглянем в ванную, — предложил Патрик.

— Он принес Делайс Мартин сюда, — сделал вывод Кармайн, — оставил на кушетке, зашел в ванную и принял душ. Вот во что он был одет во время похищения.

Одеждой Призрака оказался черный резиновый гидрокостюм для погружений на небольшую глубину, тонкий и легкий. Понсонби спорол с него цветные полосы и другую отделку, приглушил блеск резины. Резиновые сапоги без каблуков, с гладкой подошвой стояли рядом с брошенным костюмом, тонкие черные резиновые перчатки были аккуратно сложены на табурете.

— Мягкий и податливый, — заключил Кармайн, сминая сапог. — Ученый из Понсонби так себе, зато убийца феноменальный. — И он поставил сапог на прежнее место.

Они вернулись в операционную, где Пол и Люк уже приступили к фотографированию; им с Патриком предстояла работа в течение нескольких недель.

— Головы — доказательство, которого нам хватит, чтобы предъявить ему обвинение в четырнадцати убийствах, — сказал Кармайн, задергивая штору. — Кстати, странно, что он выставил их напоказ — видно, считал, что его убежище никогда не найдут. Понсонби грозит электрический стул. Или четырнадцать пожизненных приговоров. Надеюсь, наш Призрак умрет в тюрьме, но не раньше, чем ему отомстят сокамерники. А они возненавидят его, в этом можно не сомневаться!

— Хорошо бы, но ты не хуже меня знаешь, что в тюрьме его наверняка изолируют.

— Ты прав, а жаль. Патси, я хочу, чтобы он долго мучился.

Глава 28

Четверг, 3 марта 1966 г.

Уэсли Леклерк в доме тетушки никогда не называл себя Али эль-Кади даже мысленно. Поэтому не кто-нибудь, а Уэсли Леклерк вяло выбрался из постели в шесть утра — так велела тетя Селеста. Развернув молитвенный коврик и совершив намаз, он направился в ванную, на очередной обряд, который он звал «четыре П» — помыть голову, политься водой из душа, побриться и посидеть на толчке.

К митингу все было готово, сам Мохаммед сказал, что Уэсли — образцовый шпион и в компании хирургических инструментов Парсона, и в Хаге. На работе Уэсли перевели с участка по изготовлению зажимов Холстеда на участок, где делали инструменты для микрохирургии, и начальник уже не раз предлагал ему пройти специальную подготовку, чтобы он стал настоящим профессионалом-изобретателем. Федеральное правительство старалось предоставить цветным равные возможности для трудоустройства, поэтому способный чернокожий работник был необходим не только для фирмы — он пополнял статистику, которая сдерживала рвение конгресса. Но все это не имело никакого значения для Уэсли, который горел желанием бороться за права своего народа немедленно, а не в отдаленном будущем, получив бумажонку, подтверждающую, что он принят в Коннектикутскую коллегию адвокатов.

Когда Уэсли вышел на кухню, Отис уже убежал в Хаг. Тетя Селеста полировала ногти, которые старательно отращивала, заостряла, как продолжение тонких длинных пальцев, и покрывала малиновым лаком. Орало радио. Тетя выключила его и подала Уэсли завтрак: апельсиновый сок, кукурузные хлопья и тост из непросеянной муки.

— Поймали Коннектикутского Монстра, — сообщила она, намазывая тост маргарином.

Ложка Уэсли плюхнулась в раскисшие хлопья, брызги разлетелись по столу.

— Что?! — переспросил он, быстро вытирая молоко, чтобы тетя не увидела, что он натворил.

— Минут пятнадцать назад поймали Коннектикутского Монстра. Теперь о нем твердят во всех «Новостях», с самого утра ни одной песни не включили.

— Кто он — «хагист»?

— Пока не сказали.

Он поднялся и включил радиоприемник.

— Значит, надо послушать еще — может, скажут.

— Наверное. — И она снова занялась ногтями.

Уэсли послушал сводку новостей вприкуску с тостом, не веря своим ушам. Имя Монстра не назвали, но сотрудники местной радиостанции знали, что он профессиональный медик, занимающий довольно высокий пост, и что его сообщницей была женщина. Эти двое должны предстать перед судьей Дугласом Туэйтсом в окружном суде Холломена сегодня в девять утра, чтобы выслушать предъявленные обвинения.

— Уэс! Уэс! Да Уэс же!

— А?.. Что, тетя?

— Что с тобой? Смотри не упади в обморок. Одного сердечника в семье более чем достаточно.

— Нет-нет, тетя, со мной все хорошо, честно. — Он чмокнул Селесту в щеку и метнулся в комнату за поношенной курткой, перчатками и вязаной шапочкой. День обещал быть солнечным, но температура — близкой к нулю.

В доме восемнадцать по Пятнадцатой улице он застал Мохаммеда и шестерых его подчиненных в растерянности: за три дня им предстояло заново подготовиться к митингу и извлечь максимальную выгоду из неожиданного поворота событий. Но кто мог подумать, что эти ленивые свиньи так быстро поймают убийцу?

С робкой и виноватой улыбкой Уэсли проскользнул мимо них и вошел в комнату, которую Мохаммед именовал своим «приютом медитации». С точки зрения Уэсли, она больше походила на арсенал: вдоль стен в стойках были расставлены дробовики, ружья и автоматы, пистолеты хранились в металлических шкафах-витринах, унесенных из оружейного магазина. Всюду, где хватало места, высились штабеля ящиков с боеприпасами.

Но несмотря на оружие, а может, и благодаря ему комната была самой тихой в доме, а Уэсли так нуждался сейчас в покое и тишине. Уэсли взял лист картона размером сорок пять на семьдесят пять, отмерил полосу шириной двадцать сантиметров и провел острым ножом «Стенли» по картону. Черные буквы, белый фон. Где-то тут была хоккейная форма избалованного сынка Мохаммеда. Так и валяется с тех пор, как парень убедился, что Аллах не создал его звездой хоккея. Очередным увлечением стали прыжки в высоту — в подражание какому-то чемпиону из школы Тревиса.

— А, Али! Занят? — спросил вошедший Мохаммед.

— Ага. Делаю мученика, Мохаммед.

— Хочешь сказать, превращаешь в мученика меня?

— Нет, пешку, которую не жаль потерять.

— Шутишь?

— С чего вдруг? Где хоккейная форма Абдуллы?

— В соседней комнате. Ты расскажи подробно, Али.

— Сейчас некогда, дел по горло. Но сегодня в девять утра включи шестой канал. — Уэсли выбрал кисть и многозначительно задержал ее над черной краской. — Мохаммед, мне надо остаться одному. Тогда никто не докажет, что ты к этому причастен.

— Конечно, конечно! — Усмехаясь, Мохаммед с шутовскими поклонами попятился из «приюта медитаций».

Когда Кармайн вернулся в управление, его окружила толпа полицейских. Каждый хотел пожать ему руку, похлопать по спине, улыбнуться. Для прессы Чарлз Понсонби по-прежнему оставался Коннектикутским Монстром, но все копы округи знали, кто такой Призрак.

Сильвестри был так счастлив, что встретил Кармайна у дверей, смачно поцеловал и крепко облапил.

— Сынок, сынок! — твердил он, смахивая навернувшиеся слезы. — Ты нас всех спас!

— Да ладно тебе, Джон! Не переигрывай, это дело кончилось само собой, от дряхлости, — смущенно отозвался Кармайн.

— Я представляю тебя к ордену, даже если губернатору придется его изобрести.

— А где Понсонби и Клэр?

— Он в камере, под охраной двух полицейских — повеситься этот урод не успеет, и капсулы с цианидом в заднице у него нет, мы проверили. Его сестра — в пустом кабинете на этом же этаже под охраной двух женщин-полицейских. И собака с ней. В худшем случае сестрица — соучастница преступления. У нас нет никаких доказательств, что она и есть второй Призрак. По крайней мере таких, которые убедят этого старого педанта Дуга Туэйтса. Кармайн, в наших камерах чисто, но они не предназначены для содержания леди, тем более слепой. Думаю, мы правильно поступили, обращаясь с ней так, что не придерутся даже ее адвокаты, если дело дойдет до суда — и если ей будут предъявлены обвинения. А это еще вопрос.

— Понсонби дает показания?

— Ни слова не говорит. Только время от времени смеется, словно воет. Смотрит в никуда, напевает, хихикает.

— Значит, будет притворяться сумасшедшим.

— И без слов ясно. Но согласно правилам Макнотона, сумасшедшие не предусматривают на месте убийства все необходимое вплоть до последней детали.

— А Клэр?

— Заладила, что не верит, будто ее брат — серийный убийца и что сама она не сделала ничего плохого.

— Если Патси и его команда не найдут следов Клэр в бойне или в туннеле, она выкрутится. Слепая женщина вместе с собакой-поводырем принесла ведро с листьями в заповедник, вывалила их и разровняла граблями? Любой хоть сколько-нибудь компетентный юрист докажет: она думала, что несет корм для оленей на то место, где его обычно разбрасывает братец Чак. Остается лишь надеяться на чистосердечное признание.

— Как же, жди! — фыркнул Сильвестри. — Эта парочка не из тех, кто сознается хоть в чем-нибудь. — Он прикрыл один глаз и устремил взгляд второго на Кармайна. — Думаешь, она и есть второй Призрак?

— Честное слово, не знаю, Джон. Это мы не докажем.

— В общем, судья Дуг ждет их обоих к девяти. Я рассчитывал, что обвинение будет предъявлено в узком кругу, без лишнего шума, но Дуг, как обычно, верен себе. Зрелище будет что надо! На Понсонби — один плащ, и он отказывается надеть хоть что-нибудь. Если мы принудим его и он получит хотя бы крохотный синяк или царапину, поднимется крик о жестокости полиции, так что в суд он поедет в плаще. Хватит с нас и того, что Дэнни слишком туго застегнул наручники. Хитрый ублюдок растер себе запястья до крови.

— Насколько я понимаю, к девяти часам у здания суда соберутся все журналисты Холломена и съемочная группа шестого канала, — вздохнул Кармайн.

— А как же иначе? Для маленького городка это настоящая сенсация.

— Мы можем привезти Клэр отдельно?

— Могли бы, если бы Туэйтс пошел нам навстречу, но он отказался. Желает видеть их вместе. Думаю, из любопытства.

— Нет, хочет составить первое впечатление, чтобы понять, насколько виновна Клэр.

— Ты что-нибудь ел, Кармайн?

— Нет.

— Тогда захватим места в «Мальволио», пока они еще есть.

— А как Эйб и Кори? Уже не благоухают?

— Нет, только дуются. Хотели увидеть тот подвал.

— Сочувствую, но им надо было сначала отмыться. Советую тебе выцарапать из губернатора еще два ордена, Джон. И устроить пышную церемонию награждения.

Здание холломенского суда стояло на Сидар-стрит у Лужайки, неподалеку от окружного управления, но о том, чтобы вести Понсонби пешком, не могло быть и речи. Несколько предприимчивых журналистов и фотографов ждали у выхода из управления, когда вывели Понсонби — в полотенце, наброшенном на голову, в наглухо застегнутом плаще, который скрепили булавкой на уровне колен, чтобы ненароком не распахнулся. Едва ступив с крыльца, Понсонби стал отбиваться от конвойных — не для того, чтобы сбежать, а чтобы сбросить полотенце. И он добился своего — уселся в полицейскую машину с непокрытой головой, в сиянии вспышек: никто из фотографов не стал рисковать, снимая обвиняемого при естественном освещении. Машина уже отъезжала, когда из двери показалась Бидди, ведущая Клэр. Как и ее брат, она не позволила прикрыть ей голову. Конвой обращался с ней демонстративно вежливо, в здание суда ее доставили в служебном автомобиле Сильвестри — большом «линкольне».

Народу вокруг здания суда собралось столько, что движение по Сидар-стрит было полностью парализовано; цепь полицейских, держащихся за руки, едва сдерживала натиск толпы. Почти половину этой толпы составляли чернокожие. Внутри оцепления операторы держали камеры наготове, фотографы щелкали затворами, радиокорреспонденты бормотали в микрофоны, ведущие шестого канала вели репортаж в прямом эфире. В толпу журналистов затесался невысокий худощавый негр в мешковатой куртке. Мало-помалу он пробирался вперед, улыбаясь и бормоча извинения, грея руки под курткой.

Когда Чарлза Понсонби вывели из машины, журналисты кинулись к нему. Волной худощавого негра вынесло вперед. Тонкая черная рука высвободилась из-под куртки и нахлобучила на голову странный головной убор, украшенный полосой белого картона с черной надписью «Мы страдали». Все взгляды обратились на негра, но никто не увидел, что в другой руке Уэсли Леклерк сжимает дешевый карманный пистолет. Он всадил в грудь и живот Понсонби четыре пули, прежде чем копы сумели выхватить у него оружие. Но ответные выстрелы так и не прозвучали: Кармайн прыгнул вперед, заслонил Уэсли и взревел:

— Не стрелять!

Эти события показали по телевидению во всех подробностях: от шапки с листом картона до удивленного выражения на лице Чарлза Понсонби и самоубийственной выходки Кармайна. Мохаммед эль-Неср и его приближенные смотрели репортаж, оцепенев от потрясения. Затем Мохаммед обмяк на стуле и восхищенно вскинул руки.

— Уэсли, сынок, благодаря тебе у нас есть мученик! А этот болван Дельмонико спас тебя для суда! Вот это будет процесс!

— Ты хочешь сказать — Али? — недоуменно переспросил Хассан.

— Нет, отныне он Уэсли Леклерк. Он представил дело так, будто выступил от имени всего черного народа, а не только от «черной бригады». По этому пути мы и пойдем.

Все это случилось за две минуты до прибытия машины с Клэр Понсонби, поэтому она не видела гибель брата. Поначалу бурлящая толпа зажала машину, потом полицейские сумели расчистить проезд для «линкольна» и повернуть обратно, к зданию окружного управления.

— Кармайн, ты что, спятил? — Лицо Дэнни Марчиано было пепельно-серым, руки тряслись. — Мои ребята действовали на автопилоте, они самого папу римского могли бы пристрелить!

— Но в меня, как видишь, стрелять не стали. Но что еще важнее, Дэнни, ни одна шальная пуля не задела оператора и Ди Джонс — не представляю, как Холломен выжил бы без ее воскресной рубрики светских сплетен!

— Слушай, я понимаю, зачем ты это сделал, но и они догадываются, можешь мне поверить. Ладно, надо разогнать толпу.

Патрик стоял на коленях возле Чарлза Понсонби. Его голова была запрокинута назад. На худом крючконосом лице застыло возмущенное изумление. Под трупом расплывалась лужица крови.

— Мертв? — спросил Кармайн, наклоняясь.

— Убит на месте. — Патрик провел ладонью по неподвижным и недоверчивым глазам, закрывая их. — По крайней мере он не избежал наказания. Думаю, он попал прямиком в ад.

Уэсли Леклерк стоял между двумя копами, тщедушный и жалкий; все камеры были направлены на него — человека, казнившего Коннектикутского Монстра. Самосуд, но справедливый.

Сильвестри спустился по ступеням суда, утирая лоб.

— Судья рвет и мечет, — сообщил он Кармайну. — Долбаное фиаско! Да уберите вы его отсюда! — прикрикнул он на полицейских, держащих Уэсли. — Везите в полицию, оформляйте арест!

Кармайн влез следом за ним в полицейскую машину, устроился на пятнистом сиденье, глядя в боковое окно. На Уэсли по-прежнему была шапка с картоном. Кармайн сразу же сообщил ему, в каком положении тот находится, — громко, чтобы слышали полицейские с передних сидений. Затем сорвал дурацкую шапчонку, повертел в руках. Пластмассовый хоккейный шлем был искусно переделан и плотно прилегал к ушам. Стоило нажать на самодельные застежки — и шлем продержался бы на голове столько времени, что надпись успели бы прочитать все вокруг.

— Все ясно: ты думал, что в тебя станут стрелять, а шлем при этом слетит с головы, потому и сделал все возможное, чтобы не потерять его. Его не смогли снять, даже когда запихивали тебя в машину. Знаешь, Уэс, у тебя золотые руки.

— Я совершил подвиг, — звенящим голосом произнес Уэсли, — и совершу еще немало!

— Главное, не забудь: все сказанное тобой может быть использовано против тебя.

— Да какое мне дело, лейтенант Дельмонико? Я отомстил за свой народ, убил человека, который насиловал и убивал детей наших женщин. Я герой, меня будут чтить.

— Ох, Уэс, неужели ты не понимаешь, что напрасно пожертвовал собой? Кто подал тебе идею — Джек Руби? Думаешь, я позволю тебе умереть так, как погиб он? У тебя же есть мозги. Если бы ты послушался меня, ты принес бы своему народу настоящую пользу. Но нет, ты не стал ждать. Убить легко, Уэс. Это всякий может. На мой взгляд, коэффициент интеллекта убийцы всего на четыре балла выше, чем у растения. Вероятно, Чарлза Понсонби приговорили бы к пожизненному заключению. Так что ты просто дал ему уйти от суда.

— Кто, говорите, это был? Доктор Чак Понсонби? Так-так. Значит, все-таки «хагист». А вы ничего не поняли, лейтенант. Он просто средство на пути к моей цели. Он дал мне шанс стать мучеником. Какая мне разница, жив он или мертв? Да мне плевать! Если кто и должен пострадать, так это я, и я буду страдать.

Уэсли Леклерка увели в камеру. Сильвестри свирепо жевал сигару.

— Теперь придется смотреть в оба еще за одним, — буркнул он. — Если он покончит с собой, дерьма не оберешься.

— Он умный малый, да еще умеет работать руками, так что даже если отнять у него ремень и все, что можно разодрать на тряпки, он все равно выполнит задуманное. Но по-моему, самоубийство в его планы не входит. Уэсли жаждет только огласки.

Они вошли в лифт.

— Что же нам теперь делать с Клэр Понсонби? — спросил Кармайн.

— Снять обвинения и освободить немедленно. По приказу окружного прокурора. Ведро сухих листьев — недостаточное основание, чтобы удерживать ее под стражей, а тем более в чем-то обвинять. Наше единственное право — запретить ей покидать округ Холломен, по крайней мере на время. — Брыластое лицо комиссара скривилось, как у младенца от колик. — Это дело — геморрой с самого начала и до конца! Сколько прекрасных, добрых, славных девушек погибло, и некому даже ответить за их смерть. Как, черт побери, мне теперь отдать родным их останки?

— По крайней мере все кончено, Джон. Неведение тяжелее любого трагического известия, — ответил Кармайн, когда они вышли из лифта. — Где Клэр?

— Все в том же кабинете.

— Ты не против, если я с ней поговорю?

— Не против? Сделай одолжение. Видеть не могу эту суку!

Она сидела в удобном кресле, Бидди лежала у ее ног, не обращая внимания на двух неловко переминающихся молодых женщин, которым было приказано не спускать с задержанной глаз. А поскольку задержанная была слепа, неусыпное наблюдение казалось бесцеремонным вторжением в ее личное пространство.

— А, лейтенант Дельмонико! — воскликнула Клэр и выпрямилась, услышав, как он вошел.

— На этот раз я пешком, а не на машине с восьмицилиндровым двигателем. Как вы меня узнали, мисс Понсонби?

Она состроила гримаску, которая мгновенно состарила ее, придав хитрый и в то же время жалкий вид, — такие выражения лица вызывали у Кармайна мгновенные озарения, которым он был обязан своей карьерой. Лицо Клэр говорило, что она и есть второй Призрак. «Ах, Патси, Патси, найди мне хоть какой-нибудь след Клэр на бойне! Отыщи снимок или пленку, на которых она участвует в насилии и убийстве наравне с Чаком… Хватит, Кармайн, опомнись! Патси ничего не найдет. Единственное, что они оставляли на память, — головы. Зачем слепому изображение, пусть даже движущееся? С другой стороны, зачем ему голова?»

— Лейтенант, — промурлыкала она, — восьмицилиндровый двигатель вы носите с собой. Он не в машине, а в вас.

— Вам сообщили, что ваш брат Чарлз мертв?

— Да, уже. А еще мне известно, что он не совершал того, в чем его обвиняли. Мой брат — высокоинтеллектуальный, утонченный и бесконечно добрый человек. Этот мужлан Марчиано назвал меня его любовницей — подумать только! К счастью, у меня в отличие от него мозг, а не выгребная яма.

— Мы обязаны принять во внимание все предположения. Но вы свободны, мисс Понсонби. Все обвинения сняты.

— Этого и следовало ожидать. — Она дернула поводок Бидди.

— Где вы остановитесь? Ваш дом — место преступления, обыск в нем продолжается и займет еще некоторое время. Хотите, я позвоню миссис Элизе Смит?

— Ни в коем случае! — фыркнула она. — Если бы не эта сплетница, ничего бы не случилось. Надеюсь, она умрет от рака языка!

— В таком случае куда же вы пойдете?

— Поживу в «Майоре Миноре», а потом вернусь домой. Имейте в виду, я обращусь к адвокатам, которые сумеют отстоять мои интересы как хозяйки дома, поэтому не вздумайте портить вещи. В этом доме не совершалось никаких преступлений.

И она вышла. Победитель получает все, Кармайн. Призрак она или нет, но таких женщин еще поискать.

Он вернулся в дом, где не совершалось никаких преступлений. Подвезти Клэр до мотеля он не предложил: Сильвестри предоставил для этой цели свой «линкольн». Начинался самый печальный период любого расследования — безрадостный, бесславный финал.

К тому времени как в Хаге начался рабочий день, новости о поимке Коннектикутского Монстра успели устареть. Лица собравшихся стали моложе, разгладились морщины, заблестели глаза. Какое облегчение! Наконец-то Хаг вернется к нормальной жизни — судя по всему, Монстр не «хагист».

Дездемона не видела Кармайна с тех пор, как вернулась из похода, и не ожидала увидеть — помнила, что он охотится за Призраком. Но сегодня утром, когда она собиралась выходить, чтобы на полицейской машине добраться до Хага, зазвонил телефон: голос Кармайна звучал почти равнодушно.

— Если не ошибаюсь, в конференц-зале в Хаге есть телевизор, — сказал он. — Включи шестой канал, хорошо?

Он повесил трубку.

Еле передвигая ноги, раздавленная его безличным тоном, Дездемона отперла конференц-зал и нажала на кнопку телевизора — ровно в девять по часам. Сейчас ей было не до зрелищ! Не успев войти в Хаг, она уже знала, что Монстр пойман. Об этом ей сообщал каждый, кто попадался на пути, — как будто ей было мало разговоров в полицейской машине! Теперь придется смотреть, чем занимался по ночам Кармайн. Ужас! Скорее всего он невредим, но три последних дня ее грызло беспокойство, доходящее до отчаяния. Что ей делать, если он не вернется? Зачем она демонстрировала свою независимость и отправилась в поход как раз накануне наблюдения за Призраком? Почему она не забила тревогу, когда в воскресенье вечером он не пришел домой? Гуляя по лесу, она мечтала только об одном: как она обнимет его и признается, что не может без него жить. А Кармайн не пришел. Только эхо гуляло по его кроваво-красной квартире.

Телевизор ожил. Да, вот оно, здание суда, окруженное огромной толпой. Всюду журналисты и полиция. Один оператор шестого канала пристроился на крыше телевизионного фургона и вел панорамные съемки, другой находился в гуще толпы, третий караулил на тротуаре подъезжающую машину. Дездемона увидела в толпе Кармайна рядом с рослым капитаном — Дэнни Марчиано. Комиссар Сильвестри ждал на крыльце суда и выглядел на редкость элегантно в форме со сверкающей серебристой отделкой. А потом из машины вывели доктора Чарлза Понсонби. С бьющимся сердцем Дездемона смотрела на него и чувствовала, как у нее открывается рот. Боже мой, Чарлз Понсонби! «Хагист». Самый давний и лучший друг Боба Смита. На ее глазах рушился Хаг. Смотрят ли этот репортаж Парсоны в Нью-Йорке? Наверняка! Шестой канал — один из филиалов сети телевещания. Отыскали ли Парсоны выгодный им пункт в договоре? Если до сих пор не нашли, то после этой бомбы удвоят усилия.

То, что случилось потом, закончилось, едва начавшись: тощий негр в шапке с транспарантом «Мы страдали», четыре выстрела, упавший Чарлз Понсонби, Кармайн, заслонивший тощего негра, который все еще сжимал в руке пистолет. Когда Кармайн очутился под прицелом окруживших его со всех сторон полицейских, Дездемоне показалось, что она умирает. Не дыша, она ждала, когда прогремят выстрелы. Его крик «Не стрелять!» вывел ее из шока. Кармайн стоял, живой и невредимый, копы убирали оружие и брали под конвой тощего негра, который даже не пытался сопротивляться. Дездемона сидела, дрожа и зажимая рот ладонью, глядя на экран широко раскрытыми глазами. «Кармайн, ты болван! Кретин безмозглый! На этот раз ты уцелел. Но я обречена всегда помнить о том, что я — женщина полицейского».

Кому сказать первому? Нет, лучше всем сразу, причем сейчас же. В Хаге была громкая связь, и Дездемона пригласила всех сотрудников Хага в лекционный зал.

Затем она направилась в кабинет Тамары: надо же кому-то отвечать на телефонные звонки. Бедная Тамаpa! Она сама на себя не похожа с тех пор, как Кит Кайнтон захлопнул дверь у нее перед носом. Даже волосы поредели, утратили блеск и стали неряшливыми. Тамара равнодушно выслушала Дездемону, кивнула и замерла, глядя в пустоту.

Известие о тайной жизни Чарлза Понсонби обрушилось на собравшихся в лекционном зале как удар молнии и вызвало явное недоверие.

Аддисон Форбс был втайне счастлив: теперь, когда нет ни Понсонби, ни Смита, Хаг достанется ему. Зачем правлению искать другую кандидатуру, если он подходит по всем статьям? У него опыт клинической работы, каким мало кто может похвалиться, его слава давно вышла за пределы родины. Правление всегда благоволило к нему. Теперь, в отсутствие Смита и Понсонби, Хаг во главе с профессором Аддисоном Форбсом заживет на славу и разрастется! Кому он нужен, этот чванливый индийский раджа? В мире и без него много потенциальных нобелевских лауреатов.

Уолтер Полоновски слушал краткий и точный отчет Дездемоны вполуха, погрузившись в свою депрессию. Четверо детей от Паолы, скоро родится пятый — от Мэриен. Зная, что свадьба неминуема, Мэриен сбросила шкурку любовницы и показала коготки, достойные жены. Женщины — подколодные змеи, а мужчины — их беспомощные жертвы.

Морис Финч выслушал известие с грустью и умиротворением. Он всегда считал разлуку с медициной сродни смертному приговору, но события последних месяцев доказали, что он ошибался. Его растения — те же пациенты: ловкими и любящими руками он сможет ухаживать за ними, исцелять, помогать им. Да, жизнь с Кэти на ферме казалась ему заманчивой. А к этим капризным грибам он еще найдет подход.

Курт Шиллер не удивился. Он с самого начала недолюбливал Чарлза Понсонби, в котором подозревал скрытого гомосексуалиста: Чак всегда казался ему себе на уме, а искусство, которым он восхищался, говорило о том, какие бездны кошмара скрывает маска благопристойности. Курт часто представлял его в цепях, в коже, корчащегося от боли — скорее пассивным, нежели активным партнером. Подобострастным рабом, готовым на все, лишь бы угодить внушающему ужас господину. «Значит, я ошибся, — заключил Курт. — Чарлз оказался садистом — вспомнить только, что он творил с бедными детьми!» Оставаться в Хаге Курт не собирался. Рекомендации обеспечат ему работу, а его идеи насчет преодоления возбудителями болезней видовых барьеров наверняка заинтересуют главу любого исследовательского центра. Теперь, когда фотография папы рядом с Адольфом Гитлером предана огню, а гомосексуальность самого Курта всем известна, он готов к новой жизни. Но не в Холломене — где-нибудь в Нью-Йорке, среди своих.

— Отис! — позвала Тамара, заглянув в дверь. — Тебя срочно вызывают домой! Ничего не поняла из слов Селесты, но, похоже, дело срочное.

Дон Хантер и Билли Хо взяли Отиса под руки, помогая ему выбраться со своего места.

— Мы его проводим, Дездемона, — сказал Дон. — Мало ли что — сердце у него слабое, может не выдержать.

Сесил Поттер смотрел репортаж по массачусетскому каналу, усадив Джимми к себе на колено.

— Видишь, что там творится, малыш? — спросил он обезьяну. — Ну и ну! Вовремя я оттуда убрался.

Вечером, когда Кармайн открыл дверь квартиры, Дездемона ветром налетела на него и забарабанила по груди Дельмонико кулаками. Она шмыгала носом, лицо было мокрым и красным от слез.

Безмерно благодарный, Кармайн усадил Дездемону на новый диван, который купил недавно, — кресла хороши для беседы, а двум близким людям без дивана не обойтись. Пережидая бурю ее эмоций, он бормотал ласковые слова, покачивал ее в объятиях, потом достал платок и осушил ее слезы.

— Ну так в чем дело? — спросил он, уже зная ответ.

— В тебе! — заикаясь от плача, выпалила она. — Герой нашелся! Тоже мне!

— И не герой вовсе, и…

— Нет, герой! Вздумал тоже лезть под пу… пу… пули! Так бы и прибила!

— И я рад тебя видеть, — засмеялся он. — А теперь вставай, я смешаю нам что-нибудь выпить.

— Я знала, что люблю тебя, — сказала она позднее, немного успокоившись, — но не думала, что придется таким способом узнать, насколько сильно! Кармайн, мне незачем жить в мире, где нет тебя.

— Значит, ты готова стать миссис Кармайн Дельмонико?

— Вот именно.

В его поцелуе смешалось все: любовь, благодарность и нежность, заботливость.

— Я постараюсь быть тебе хорошим мужем, Дездемона, но ты уже видела, чем чревата жизнь копа. В будущем никаких перемен не обещаю, зато будут длинные рабочие дни, вечные отлучки и шальные пули. Но по-моему, ангелы пока меня оберегают. Видишь, я до сих пор цел.

— Главное, заруби себе на носу; будешь геройствовать — дождешься у меня.

— Я голодный, — был ответ. — Китайскую еду будешь?

Она удовлетворенно вздохнула.

— А я только теперь поняла, что мне больше ничто не угрожает. — На последних словах ее голос чуть дрогнул. — Или угрожает?

— Опасность миновала, ручаюсь своей карьерой. Но искать новую квартиру незачем. Отсюда я тебя никуда не отпущу. Грехи останутся с нами.

— Плохо то, что в этом деле слишком много загадок, — признался он позднее, лежа с ней в постели. — Вряд ли Понсонби согласился бы на чистосердечное признание, а теперь вместе с ним умерли последние надежды. Уэсли Леклерк! Вот головная боль на завтра.

— Ты про убийство Леонарда Понсонби? И про женщину и девочку с лицами, как у жертв Чака?

Кармайн рассказал ей все до последней мелочи.

— Да. Кто прорыл подземный ход, как Понсонби сумели оборудовать свою бойню, кто установил всю аппаратуру — от генератора до сейфовой двери? А водопровод? С ним возни не оберешься! Пол бойни на девять метров ниже уровня земли. В большинстве домов в подвалах на глубине трех — пяти метров всегда сыро, а этот сухой, как старая кость. Инженеры из окружного управления заинтересовались тамошней системой отвода грунтовых вод.

— Ты все-таки думаешь, что вторым Призраком была Клэр?

— «Думаю» — не то слово. Интуиция с этой гипотезой согласна, а разум считает, что быть того не может. — Он вздохнул. — Если она и вправду второй Призрак, значит, она вышла сухой из воды.

— Ничего. — Она погладила его по голове. — По крайней мере убийства прекратились. Больше никто не похитит девушек. Клэр одной это не под силу, она женщина и вдобавок слепая. Так что можешь собой гордиться, Кармайн.

— Хочешь сказать — проклинать себя за глупость? В этом деле я ошибался на каждом шагу.

— Только потому, что это преступление нового рода, совершенное преступниками нового поколения, дорогой. А ты — на редкость компетентный полицейский, обладатель развитого интеллекта. Расценивай дело Понсонби как новый опыт. В следующий раз будет легче.

Его передернуло.

— Будь моя воля, Дездемона, не было бы никакого следующего раза. Пусть Призраки останутся единственными и неповторимыми.

Дездемона промолчала и задумалась.

Глава 29

Пятница, 11 марта 1966 г.

Прошло больше недели. Патрик, Пол и Люк осмотрели все помещения под домом Понсонби — от операционного стола до ванной. Последний отчет Патрика и его подчиненных недвусмысленно свидетельствовал о том, что полиции очень повезло: голого Чарлза Понсонби застали склонившимся над обнаженной похищенной девушкой, привязанной к ложу пыток.

— Подвал чист, как леди Макбет. Да, отпечатки Чарлза повсюду, но это же его подвал, почему бы и нет? Но ни крови, никаких органических жидкостей, чешуек кожи или волос — ни грана, ни йоты, ни толики или другой микроскопически малой доли. Что касается Клэр, ее отпечатков нет даже на рычаге за плитой.

Выяснив, каким образом Понсонби проводил обработку помещения, они изумились его фанатизму и скрупулезности. Он сначала обрабатывал помещение струей холодной воды из шланга, закрывая на это время стальную раздвижную дверь, ведущую в альков. Когда все поверхности высыхали, он пускал горячий пар и в довершение протирал всю операционную эфиром. Свои хирургические инструменты, мясницкий крюк и лебедку, а также фаллоимитаторы, он опускал в состав, растворяющий кровь, затем дезинфицировал так же, как все остальное. Мелкие приспособления он также подвергал стерилизации.

Ничего не обнаружив в самой комнате, эксперты попытались высосать из сточных труб воду и проверить, не сохранились ли в ней органические вещества. Обратное промывание ничего не дало — местные инженеры заподозрили, что сточные воды в отстойник не попадали. Понсонби спускали их прямо в подводные речушки, которых было много в окрестностях. Единственную надежду эксперты возлагали на исследование выкопанных труб.

Но как только инженеры приступили к раскопкам в саду — без конкретной цели, чтобы оплакать уже сбежавшее молоко, — Клэр Понсонби восстала против злостного уничтожения ее собственности и подала в суд прошение, в котором напоминала о праве слепой женщины жить в своем доме, пользоваться своей собственностью и не подвергаться унижениям со стороны холломенской полиции и ее союзников. Поскольку никто не сомневался в том, что Чарлз Понсонби — тот самый Коннектикутский Монстр, земляные работы в саду не обещали дополнительных доказательств. Мисс Понсонби добилась своего.

— Этот колодец бездонный, мощность насосов — три лошадиных силы, — зло и раздраженно заявил главный инженер округа. — Поскольку рядом заповедник площадью двадцать акров и жилые участки площадью пять акров, уровень грунтовых вод стоит высоко и их расход ограничен. Никаких органических веществ вы не найдете: этот ублюдок наверняка пропускал по сточным трубам тысячи галлонов после каждого убийства. Все улики покоятся на дне пролива Лонг-Айленд. Ну и что с того? Он мертв. Закрывайте дело, лейтенант, пока эта гадина не подала в суд на вас лично.

— Это настоящая загадка, Патси, — сказал Кармайн кузену.

— Знаю. Сообщил бы лучше что-нибудь новенькое.

— Очевидно, Чак был сильным и выносливым. Но он не производил впечатления спортсмена, а его коллеги из Хага убеждены, что он прокладку в кране сменить не в состоянии. И тем не менее мы нашли прекрасно оборудованный подвал, отделанный дорогими материалами. Кто выложил плиткой пол и теперь не хочет в этом признаться? Кто провел в подвал воду? Никто ведь не сообщал об исчезновении водопроводчика или плиточника с самой войны! — Кармайн скрипнул зубами. — Мы знаем, что эта семья разорена. Клэр и Чак жили на широкую ногу, значит, наверняка тратили все, что зарабатывали, до последнего цента. Но в этот подвал вложено не меньше чем двести тысяч! Но никто даже не признался, что продал им постельное белье или жидкий пластик!

— Помнишь, что сказал инженер? Понсонби мертв, пора закрывать дело. — Патрик потрепал Кармайна по плечу. — Зачем зарабатывать инфаркт из-за мертвеца? Лучше подумай о Дездемоне. Когда свадьба?

— Она ведь тебе не нравится, так, Патси?

Голубые глаза утратили блеск, но Патрик не отвел взгляд.

— Скорее не нравилась — поначалу. Иностранка. Чужая, надменная. Но сейчас она изменилась. Надеюсь, когда-нибудь я даже полюблю ее.

— Ты не одинок: и твоя, и моя мать недовольны. Нет, они с энтузиазмом готовятся к свадьбе, но я же детектив, меня не обманешь. Это маска, а под ней — опасения и неприязнь.

— Мало того, она значительно выше тебя ростом, — засмеялся Патрик. — Мама, тетушки и сестры в панике. Видишь ли, они надеялись, что второй миссис Дельмонико станет милая итальяночка из Восточного Холломена. Но к милым девушкам тебя не тянет независимо от их корней. И, честно говоря, Дездемону я бы сам предпочел Сандре. У Дездемоны хотя бы есть мозги.

— Да, они сохраняются дольше лица и фигуры.

В тот же день дело было официально закрыто. После отчета медицинской экспертизы полиции Холломена пришлось признать, что оснований для обвинения Клэр Понсонби в убийствах нет. Будь у Кармайна время, он обратился бы к Сильвестри с просьбой возобновить расследование по делу об убийстве Леонарда Понсонби, неизвестной женщины и девочки в 1930 году, но преступления не ждут человека, особенно детектива. Через две недели после смерти Чарлза Понсонби Кармайн уже расследовал дело о наркотиках. Здесь он был в своей стихии! И доказательства виновности собирал так ловко, что от правосудия не ушел ни один.

Глава 30

Понедельник, 28 марта 1966 г.

Дамоклов меч обрушился на Центр неврологических исследований имени Хьюлингса Джексона в конце марта.

Когда в десять утра правление собралось в конференц-зале Хага, все его члены были на месте — кроме профессора Роберта Мордента Смита, выписанного из Марш-Манора двумя неделями ранее, но с тех пор не отходившего от своих поездов. Это обстоятельство конфузило Роджера Парсона-младшего, который не понимал, как мог так ошибиться в Бобе Смите.

— Мисс Дюпре, прошу вас, как управляющего директора, занять место за столом, — сухо произнес Парсон и вопросительно уставился на Тамару: — Мисс Вилич, вы в состоянии вести протокол?

Вопрос был уместным, так как мисс Вилич ничем не напоминала женщину, которую привыкло видеть правление. Она отцвела.

— Да, мистер Парсон, — безучастно отозвалась Тамара.

Президент Моусон Макинтош уже знал то, о чем декан Уилбур Даулинг только догадывался, но, несмотря на знания одного и сильные подозрения другого, лица обоих оставались довольными, тела — расслабленными. Хаг переходил к университету Чабба — вместе с солидной суммой, выделенной не только на неврологические исследования.

Примостив очки-половинки на тонкий хрящеватый нос, Роджер Парсон зачитал решение юристов опровергнуть последнюю волю его покойного дяди и аннулировать завещание в той части, которая касалась финансирования Хага. Понадобилось сорок пять минут, чтобы прочесть документ, сухостью превосходящий песок Сахары, но слушатели ловили каждое слово — все, кроме Ричарда Спейта, на которого возложили обязанность позаботиться о самой неприятной стороне дела. Он повернулся лицом к окну и смотрел, как два буксира ведут большой нефтеналивной танкер к причалу у нового нефтехранилища в конце Оук-стрит.

— Разумеется, мы могли бы просто присоединить фонд с капиталом сто пятьдесят миллиардов долларов плюс проценты к нашему имуществу, — добавил Парсон, — но желание Уильяма Парсона было иным — в этом мы, как его племянники и внучатые племянники, абсолютно уверены.

«Ха-ха-ха, — подумал Моусон, — это вы-то не собирались присвоить себе такой лакомый кусочек! Но передумали, когда я пригрозил вам иском от имени Чабба. Самое большее, на что вы можете рассчитывать, — накопившийся процент. Приятное дополнение к капиталам компании Парсонов».

— …Поэтому мы предлагаем половину капитала выделить медицинской школе Чабба с целью финансирования дальнейших исследований Центра Хьюлингса Джексона, в какой бы форме они ни проводились. Здание и участок, на котором оно стоит, отходит университету Чабба. Вторая половина этой суммы предназначена для финансирования основной инфраструктуры университета Чабба и нужд, которые определит правление университета. Разумеется, при условии, что все инфраструктурные элементы будут носить имя Уильяма Парсона.

На лице декана Даулинга отразилось блаженство, лицо Макинтоша осталось абсолютно непроницаемым. Декан Даулинг уже предвкушал преобразование Хага в центр исследований органических психозов. Он даже предпринял попытку уговорить мисс Клэр Понсонби пожертвовать мозг брата для исследований, но получил вежливый отказ. А мозг просто необходимо исследовать. Мозг настоящего психа! Не то чтобы декан рассчитывал найти в нем значительные анатомические изменения, но надеялся выявить атрофию коры предфронтальной доли или какие-либо нарушения в полосатом теле. Или хотя бы астроцитому.

Мысли Моусона Макинтоша вращались вокруг зданий, которым предстояло носить имя Уильяма Парсона. Одно из них должно стать галереей искусств, даже если она простоит пустой до кончины последнего из Парсонов. Только бы этот день поскорее наступил!

— Мисс Дюпре, — продолжал Роджер Парсон-младший, — вам предписывается распространить это официальное письмо, — он положил его на стол, — среди всех сотрудников Центра неврологических исследований имени Хьюлингса Джексона, как штатных, так и внештатных. Центр будет закрыт в пятницу, 29 апреля. Распределением оборудования и мебели ведает декан медицинского факультета — за исключением отдельных предметов, которые будут пожертвованы лаборатории криминалистов в знак нашей благодарности. Один из этих предметов — новый электронный микроскоп. Видите ли, я беседовал с губернатором Коннектикута и узнал от него, в каком плачевном положении находится криминологическая медицина, значение которой трудно переоценить.

«Не может быть, — чуть не застонал декан Даулинг. — Это же мой микроскоп!»

— Президент Макинтош заверил меня, — продолжал нудеть Роджер Парсон-младший, — что все сотрудники, пожелавшие остаться на прежних местах, вправе сделать это. Однако зарплаты и оклады будут пересмотрены в соответствии с финансово-бюджетной политикой медицинских школ. Реорганизованный исследовательский центр возглавит профессор Фрэнк Уотсон. Тем, кто пожелает уволиться, мисс Дюпре подготовит компенсацию в размере годового оклада плюс все пенсионные отчисления.

Он откашлялся и снова поправил очки.

— Из этого правила предусмотрены два исключения. Одно из них — профессор Боб Смит, который, увы, недостаточно здоров, чтобы вернуться к медицинской практике любого рода. Поскольку за шестнадцать лет руководства центром он внес более чем существенный вклад в его развитие, мы предусмотрели для него компенсацию, указанную здесь. — К Дездемоне был пододвинут еще один лист. — Второе исключение — вы сами, мисс Дюпре. К сожалению, должность управляющего директора будет сокращена, и если я правильно понял президента Макинтоша, найти для вас равноценную должность в университете невозможно. Поэтому мы решили выплатить вам компенсацию, указанную здесь. — Третий лист последовал за вторым.

Дездемона бегло просмотрела текст. Компенсация в размере двухлетнего оклада плюс все пенсионные отчисления. Если она выйдет замуж и бросит работу, сбережений ей хватит надолго.

— Тамара, включите кофеварку, — велела она.

— Дают декану Даулингу два года на разграбление центра, — сказала она Кармайну вечером. — Он слишком поглощен психиатрией и почти не интересуется неврологией, поэтому вряд ли сумеет воспользоваться преимуществами хорошо оборудованного исследовательского центра. Его любой ученый обведет вокруг пальца. Скажи Патрику — пусть не тянет с аппаратурой, лучше забрать ее сразу. Пока она еще цела.

— Он будет готов целовать тебе руки и ноги, Дездемона.

— Ни к чему, я тут ни при чем. — Она удовлетворенно вздохнула. — Так или иначе, у твоей невесты появилось приданое. Если ты готов содержать меня и наших детей — а их будет столько, сколько ты захочешь, — на мое приданое мы можем купить приличный дом. Я обожаю твою квартиру, но для семьи она не годится.

— Нет, — он взял ее за руки, — приданое оставь себе — чтобы уехать в Лондон, если передумаешь. Честное слово, денег нам и без него хватит.

— Ну что ж, — отозвалась она, — тогда давай подумаем вот о чем, Кармайн. Прочитав циркуляр Роджера Парсона-младшего, Аддисон Форбс чуть не лопнул от злости. Работать под началом Фрэнка Уотсона? Уж лучше последняя стадия сифилиса! Он объявил, что уезжает с Нуром Чандрой в Гарвард, но, по-моему, в Гарварде и без него неврологов-клиницистов хватает, так что Аддисон зря надеется. Но я вот к чему: мне очень нравится дом Форбсов. Если они соберутся переезжать, то наверняка будут продавать его за большие деньги. У нас есть надежда купить его? Ты снимаешь эту квартиру или она принадлежит тебе?

— Это кондоминиум, квартира моя. Думаю, мы можем позволить себе купить дом Форбсов, если он тебе так нравится. И расположение идеальное — Восточный Холломен, где живет вся моя родня. Постарайся полюбить ее, Дездемона, — умоляюще продолжал он. — Моя первая жена считала, что за ней шпионят, потому что моя мама, мама Патси или кто-нибудь из наших сестер постоянно звонили ей. Но слежка тут ни при чем. Просто в итальянских семьях принято поддерживать родственные отношения.

Казалось, Дездемона ничуть не изменилась, но для Кармайна она была обычной женщиной. Любовь не ослепила его — напротив, открыла ему глаза, научила смотреть.

— Понимаешь, я просто стесняюсь, — призналась она, пожимая его пальцы, — потому и кажется, что я веду себя высокомерно. А полюбить твоих родных я смогу без труда, Кармайн. Есть еще одна причина, почему мне так хочется заполучить дом Форбсов, — башенка. Если Софи когда-нибудь захочет приехать домой — например поступить в местную школу или в Чабб, — в башенке ей как раз хватит места. Судя по твоим рассказам, Софии нужен обычный дом, а не дворец в Хэмптон-Корте. Если ты не наладишь с ней отношения как можно скорее, в следующем году она того и гляди удерет к хиппи в Хейт-Эшбери.

На его глазах заблестели слезы.

— Я тебя не достоин, — прошептал он.

— Чушь! Каждый получает то, что заслужил.

Часть V