Я купила два билета на Сицилию на следующий месяц. Туда же я добавила путешествие в Марокко, давно бывшее в нашем списке желаний, на случай если наши попытки наладить мир будут восприняты с равнодушием или, хуже, с открытой враждебностью. Я предполагала, что мы всегда в таком случае сможем заняться любовью на плетеных покрывалах в Фесе и съездить на поезде в Марракеш, пить там чай с мятой и наслаждаться кускусом и харриссой на каждом углу. Марокко могло бы отбить послевкусие, если Сицилия и семейное примирение окажутся на пробу слишком горьким блюдом.
– Мы летим на Сицилию, – объявила я однажды вечером. Саро только что вернулся домой со своего последнего места работы в пятизвездочном отеле в Беверли-Хиллз. Запах гриля и фритюра заполнил комнату сразу же, как только он закрыл за собой входную дверь. Его ботинки были испещрены пятнами то ли супа, то ли соуса – чем-то белым с зелеными вкраплениями. Я мгновенно подумала о бешамели с травами.
– Что?
– Сицилия. Мы летим на Сицилию. – Я сняла телефон со стены на кухне и вручила ему: – Позвони сейчас же своей семье, скажи им, что мы приедем.
Он ненавидел засады. Но создание такой западни оказалось единственным доступным для меня способом поговорить о том, о чем мы не разговаривали.
– Во-первых, сейчас там шесть часов утра. – Он с решительным стуком кинул свою сумку и ключи на столешницу.
– Они же фермеры, разве нет? Просыпаются вместе с курами?
– Раньше кур.
– Так даже лучше!
– Ти, что ты делаешь? Повесь обратно телефон. Я только зашел домой.
Я положила телефон. Он устремился вверх по лестнице нашего нового дома, перепрыгивая через две ступеньки сразу, чтобы забраться в душ и оказаться подальше от меня.
Я крикнула ему вслед:
– Если ты не собираешься им звонить, то хотя бы напиши еще одно письмо. Но побыстрее. Я уже купила билеты.
Он позвонил, но в этот раз ответ был мгновенным и прямолинейным: «Non venite al paese. – В город не приезжайте».
Я была сражена наповал. Ни в английском, ни в итальянском языке не существовало таких слов, которые могли бы описать это гложущее ощущение у меня в животе. А затем так же быстро моя спина выпрямилась, словно я была героиней Опры Уинфри, Софией, идущей вниз по дороге в фильме «Пурпурный цвет». Эти четыре слова «Не приезжайте в город» усилили мою решимость. Его семья оказалась такой неадекватной и недееспособной, что принести гору к Магомету предстояло мне. Я любила Саро тем способом, который не предоставлял альтернатив. Их сопротивление было пропорционально моему растущему стремлению попытаться воссоздать хоть какой-то мир. Я могла бы в конечном итоге принять отказ его семьи, раз уж это произошло. Но я была бы не я, если бы не предприняла последнюю отчаянную попытку в отношении Сицилии и не попыталась с этим покончить.
Саро же, в свою очередь, сильно нервничал, поскольку боялся, что эта поездка на самом деле окажется окончательным отторжением. И если все пойдет не так, я предполагала, что он молча повернулся бы к ним спиной и попытался забыть свое прошлое и эту историю.
Неуверенные, но не напуганные, шесть недель спустя мы сели на самолет, летевший к этому древнему острову в самом сердце Средиземноморья, с надеждой на то, что мы, может быть, посетим Алиминусу, городок, построенный на руинах арабского сторожевого поста пятого века в той части мира, которую я видела только в фильмах, таких как «Крестный отец» и «Создатель звезд».
Все, что мне было известно о Сицилии, – это отдельные фрагменты из рассказов Саро. Он играл в футбол на краю оливковой рощи в кедах, взятых у старшего кузена. Его семья могла позволить себе купить только одну пару обуви, и мать запретила ее портить. Он ел абрикосы, сорванные с деревьев в саду у дедушки. Городок за все время своего существования мог похвастать скорее количеством поголовья скота, а не жителей. Кухня в доме его семьи оставалась стойлом для мула до тех пор, пока он не становился подростком. А в его детстве на весь город был только один телевизор. И хотя я не видела детских фотографий Саро, я легко могла себе его представить, с круглыми коленками, шапкой густых черных волос и пронзительными любопытными карими глазами. Он был слишком умным для своей однокомнатной школы, ужасно чувствительным и мог прополоть грядку артишоков так же быстро, как и мальчишка вдвое старше его. У себя под кроватью он держал книгу со стихами, чтобы читать перед сном. Но оставалось так много всего, о чем я еще не знала.
У Саро не было завышенных ожиданий насчет этой поездки. Но он сказал, что даже если встреча с его родителями не состоится или, даже хуже, если я встречусь с ними и они мне не понравятся, он обещает, что Сицилию я полюблю. Насчет этого он был абсолютно уверен. Мне хотелось ему верить, поскольку я понимала, как много значит для него моя любовь к Сицилии. Поэтому я ответила: «Конечно», тайком переместив свои ожидания с Сицилии чуть подальше – на поездку по Марокко.
Хотя сразу же, как только мы приземлились, я оказалась очарована. Сицилия манила своим сапфирово-синим морем и засушливыми скалистыми землями, которые без предупреждения переходили в зеленеющие поля маков.
Мы отдали наши паспорта на проверку и зарегистрировались в маленьком семейном отеле на северо-восточном побережье возле Чефалу. Следующие десять дней ему предстояло быть нашим домом. Для меня, афроамериканской женщины. И для Саро, сына Сицилии, который женился на иностранке, даже не подумавшей взять себе его фамилию, юридически или неофициально.
Отель «Байя дель Капитано» стал нашей базой для отдыха после перелета и времени, которое мы собирались потратить на то, чтобы наладить линию связи для общения с семьей Саро в городе в сорока минутах езды от нас. Ресторан при отеле стал нашей второй гостиной. Мы читали там газеты, общались с персоналом, обедали с шеф-поваром. Продукты, которые я пробовала, имели свой первоначальный, насыщенный вкус, а все, что я ела до этого, теперь казалось каким-то жалким подобием. Я поглощала томаты, фенхель, спаржу и апельсины – жареное, запеченное, тушеное и превращенное в блюда, которые были острыми, но нежными, насыщенными, но простыми. Этот остров все сильнее зажимал меня в своих объятиях, с каждым проглоченным кусочком.
И это не было так, будто я смотрела на эту неизвестную мне часть мира глазами коренного жителя. Это был возвышенный взгляд глазами и через истории кого-то, кого я глубоко любила. Саро стал моим проводником в сердце своей культуры, своего языка и своей кухни. Я начала сопереживать той его части, которая была склонна предаваться воспоминаниям после просмотра «Нового кинотеатра “Парадизо”» или «Почтальона» – кинематографических портретов островной и, в частности, сицилийской культуры.
Здесь, на Сицилии, мы занимались любовью рано утром, под звуки церковных колоколов, а затем торопливо собирались, ведомые жаждой эспрессо и удовольствия от разговоров с местными. Мы еще больше влюбились друг в друга, когда мужчина, за которого я вышла замуж, кристаллизовался, сфокусировался, словно я увидела часть его, которая оставалась незамеченной, пока не появился нужный контекст. Его дом делал его больше самим собой. Встречу я его родителей или нет, это путешествие привязало нас друг к другу еще прочнее. Мы вместе приехали в центр конфликта, как команда, рискуя получить отказ, но с желанием и открытым сердцем. Я начала понимать его спрятанные части, которым нужно было сицилийское солнце, чтобы раскрыться. И внезапно это понимание сделало мысль о вероятной встрече с его семьей менее удручающей. Каким-то странным образом она перестала что-либо значить. По крайней мере, не до такой степени, как я себе представляла. Казалось, в этой поездке я заново вышла замуж за Саро и заодно обручилась с его родиной.
Но мы по-прежнему надеялись на воссоединение с его семьей.
Логистика операции «Воссоединение семьи» была следующей. Каждое утро мы сообщали Франке в городе, что будем в отеле между 17.00 и 19.00, на тот случай если кто-нибудь решит спуститься с гор и прийти к нам. Франка отчаянно хотела увидеться с братом вживую. С момента нашего прибытия она предпринимала попытки заключить мир и убедить их отца приехать вместе с семьей к нам в отель, чтобы встретиться. Семейный кодекс гласит, что если отец отказывается прийти, в таком случае и мать, в соответствии с сицилийскими патриархальными порядками, не придет. А если не придут родители – то и Франка не может. Выход за рамки этого древнего поведенческого кодекса будет считаться признаком неуважения и актом неповиновения. Саро объяснил, что таков был византийский порядок, и если его не соблюдать, это приведет к расколу до самого сердца семейной линии, к войне между сторонами. Джузеппе, согласно своему праву, руководил действиями всей семьи, так же как поступил два года назад относительно нашей свадьбы.
В городе не было тайной, что мы находились меньше чем в двадцати милях, терпеливо ожидая в отеле. Новости распространились, как обычно бывает в любом маленьком городке. Мама Саро просила совета у священника, разговаривала со своими ближайшими подругами. Судя по тому, что Саро мне рассказывал, Франка и его мама «все еще работали над этим». Нам просто нужно было дать этому время. Всякий раз, как он пытался мне это объяснить, я вскидывала руки в защитном жесте и просила налить мне побольше вина.
Между делом каждый полдень мы ждали, потягивая вино или эспрессо, или и то и другое вместе, убивая время, – вдруг кто-то придет повидаться с блудным сыном и его американской женой. Эти полудни в саду были сюрреалистичными. Мы одевались. Я красилась, делала укладку. Выкладывала подарки, которые мы купили в качестве жеста доброй воли. А затем мы ждали, как манекены на витрине, на фоне Средиземноморья до тех пор, пока не становилось понятно, что никто не придет.
Я чувствовала себя так, словно нахожусь в какой-то параллельной вселенной. Сицилия казалась местом, где личностная свобода была отринута и весь город с его людьми находился под заклятием чего-то большего, чем они сами, – истории, традиций, страха возмездия. Мне никогда раньше не доводилось наблюдать за культурой людей, так стремящихся повиноваться клятвам, данным группе, поверх индивидуальности. Саро пытался объяснить мне, что это все было предназначено для того, чтобы сохранить мир. Что семья разделялась навсегда, если жена, дочь или зять ре