Обри встревала в разговор и начинала их любимый обмен поддразниваниями:
– Ехать за рулем, да? По Сицилии? Ты собираешься делать это так же, как и говоришь на португальском?
– Нет, это на самом деле так. Я в состоянии справиться с сицилийскими дорогами. А мой португальский – это просто для развлечения.
Папа утверждал, что говорит на трех иностранных языках: португальском, суахили и «восточнотехасском». Это было давнишней семейной шуткой. Он заявлял, что выучил португальский во время путешествий со Стокли Кармайклом в Мозамбике, в Анголе и Гвинее-Бисау; суахили – помогая борцам за свободу в 1974 году в Танзании; а «восточнотехасский» – собирая хлопок на полях возле усадьбы своих дедушек и бабушек. Все члены семьи были согласны с тем, что он мог едва связать два слова на любом из этих языков в лучшем случае. За исключением «восточнотехасского», конечно. В нем он ориентировался как рыба в воде.
– Папа, я бы чувствовала себя намного лучше, если бы ты просто нанял водителя, который довезет вас из аэропорта. Ориентироваться на Сицилии – настоящее испытание. Честно, она не предназначена для туристов или не-сицилийцев. Давай я поговорю с твоим трэвел-менеджером.
– Да, Джин, пожалуйста. Давай сделаем так, как проще. – Обри была чувствительным Инь в противовес его авантюрному Ян. Она продолжала: – На самом деле, Темби, мы позвонили, потому что мне надо знать, какие подарки можно привезти для Нонны, Франки и Косимо.
Дарить подарки было коньком Обри. В другой жизни она могла бы открыть бизнес, покупая невероятно ценные подарки людям из жизни других людей. Она обладала одним из редких умений, таких как диапазон голоса больше пяти октав или умение жонглировать огнем, ходя при этом на каблуках. А это было умением, которого не хватало мне. Ей хотелось, чтобы моя сицилийская семья знала, как сильно техасская семья любила Саро и ценила их гостеприимство. Я пробежалась по списку возможных вариантов для моих племянниц, шурина и невестки. Затем добралась до Нонны.
– Привези ей что-нибудь для дома. Что-то такое, что почтит память ее сына. Это все, чего она бы хотела. И еще, может, черный шарфик.
Это звучало расплывчато, и я чувствовала себя опозорившейся в том, что до сих пор не смогла выяснить, что можно подарить женщине, которая сейчас была мне словно вторая мать.
В разговор снова вмешался папа:
– А еще мы приезжаем в утро твоего дня рождения. Чем ты хочешь заняться, чтобы отметить?
– Ох, пап. Я не знаю.
Я правда не знала. Это был не только мой день рождения, но и моя годовщина. Два жизненно важных события, навеки соединенные. Теперь, через девятнадцать лет после моей свадебной церемонии во Флоренции, мои родители и семья Саро снова будут вместе на годовщину того дня, в который мир различий и недоверия удержал их порознь. Теперь они будут вместе, но без того человека, для которого их совместное пребывание, в особенности на Сицилии, значило так много.
Лето было сезоном заготовки соусов. В воздухе пахло дымом и томатным соусом. По всему городу сушились пустые темно-зеленые стеклянные бутылки из-под минеральной воды и коричневые из-под пива; их расставляли на стеллажах и в ящиках на тротуарах перед домами и magazzini – подвалами и местными гаражами, в которых держали тракторы, сельскохозяйственное оборудование и котлы для традиционного приготовления томатного соуса. Томаты, визитная карточка лета, темно-красные сливки сорта «San Marzano» прямо с полей шли на приготовление соуса, как это делалось на протяжении многих поколений. Хранилища и погреба по всему городу скоро должны были заполниться выстроенными в линии бутылками с соусом, чтобы помочь обитателям пережить зиму. Сицилийцы говорят: «Величайшая радость – знать, что в самый разгар зимы ты можешь открыть бутылочку и приготовить пасту со вкусом лета».
Нонна не готовила соус с тех пор, как умер Джузеппе, – шесть лет. Ее столетний медный чан стоял, завернутый в шерстяное одеяло, рядом с инструментами Джузеппе для нарезки артишоков и развешивания чеснока в комнате, похожей на чердак, которая находилась между черепичной крышей и вторым этажом ее дома. Она предоставила Косимо и Франке заниматься заготовкой соуса. Каждый год они готовили количество, достаточное и для нее тоже, от тридцати до сорока литровых бутылок. Но этим летом рабочий график Косимо не предоставлял возможностей для заготовки соуса в ближайшие две недели после того, как я должна была вернуться в Лос-Анжелес. И потому этим в тот день занимались ее кузины в начале улицы Виа Грамши.
В то утро за столом во время завтрака Нонна проследила, чтобы Зоэла не выбросила маленькие бутылочки из-под своего грушевого и персикового сока. Она собиралась помыть их, прокипятить, а затем спрятать.
– Мы можем использовать их для соуса. Эти маленькие бутылочки отлично поместятся в твоем чемодане. И они рассчитаны как раз на обед для двоих. Когда ты придешь домой с работы – откроешь одну, и у вас с Зоэлой будет еда.
Она продолжала:
– Я делаю то же самое и для себя. Маленькие бутылочки – это то, что мне нужно с тех пор, как я живу одна. Если ты хочешь посмотреть, как его делают, отправляйся к Нунции попозже сегодня днем. И возьми Зоэлу.
Я подозревала, что Нонне нравится мысль о том, как Зоэла проведет время вместе с одной из ее кузин, живущих на главной улице, пролегающей через весь город.
Три поколения и две ветви семьи Лупо начинали работу, поджигая хворост, собранный на полях, чистили томаты, солили их, нарезали лук, подготавливали базилик, заполняли чан, а затем разливали все по бутылкам и убирали на хранение. Процесс занимал три дня подготовки (почистить и простерилизовать бутылки, собрать томаты), долгий день приготовления самого соуса, а затем еще день или два нужны были, чтобы соус остыл. В отличие от остальных семей, которые начинали эту работу в два часа ночи и работали до десяти часов утра, семья Лупо готовила свой соус после обеда и до ночи, поскольку их погреб располагался на юго-западном склоне холма. Поэтому в силу географических особенностей они были избавлены от давящей полуденной жары и дом хорошо проветривался, когда они открывали все окна.
План «Возьми с собой Зоэлу» был не так-то прост. Чтобы оторвать ее от Розалии, требовались огромные усилия. В большинстве своем детям не нравилось готовить соус. И они не готовили его ни с какой другой семьей, за исключением своей собственной. Его приготовление являлось семейной традицией, связанной с определенным риском. Это был невероятно тяжелый труд, и часто им не разрешалось даже находиться возле кипящего котла. К тому же дети быстро уставали и начинали ныть. Это была одна из причин, по которым так много семей готовили соус ночью, пока дети спят.
Отмывая маленькие порционные бутылочки, я высунула голову в дверной проем, чтобы поболтать с Зоэлой и Розалией.
– Ро-заа, – это было прозвище, данное ей женщинами, живущими на той же улице, поэтому я называла ее так же. – Мы с Зоэлой сегодня вечером будем готовить соус дома у Нунции, ты хочешь пойти с нами?
Они сидели на скамейке возле дома Нонны, убивая время за созданием видеоклипов на айпаде Зоэлы. Последний был триллером о гробах, спрятанных в соседней постройке от дома Нонны.
– Нет, я не могу пойти, у меня занятие по игре на кларнете.
– И то верно. – В прошлом году она получила место в городской музыкальной группе. В связи с приближающимся шествием на праздник святой Анны она должна была практиковаться следующие несколько дней. – Я не могу дождаться, чтобы послушать, как ты играешь. – Втайне я была взволнована, поскольку это значило, что я не получу от Зоэлы отпор. Мне на самом деле хотелось, чтобы она увидела, как появляется томатный соус, которым она наслаждалась каждый день, сидя за столом Нонны. И я хотела приложить свои руки к воплощению в жизнь этой древнейшей традиции города. Это казалось замечательным завершением лета.
День полз со скоростью улитки. Отдых после обеда, чтение. У меня даже был план насобирать каперсов, растущих в конце Виа Грамши. О том, что это такое, мне рассказала Джианна, живущая в доме над разросшимися лозами. Я никогда не видела растущие каперсы вживую. Еще она рассказала мне, что в некоторые годы ветер разносил семена, разбрасывая их между мощеными ступенями. Я собиралась набрать по меньшей мере две пригоршни, посолить их и положить сушиться рядом с томатами перед домом. Я намеревалась взять это все с собой в Лос-Анджелес, когда придет время закрыть мой чемодан.
Затем рано перед обедом зазвонил телефон.
Нонна ответила на звонок, раздраженная тем, что ей пришлось прервать свой полуденный отдых. Я слышала, как она отрубила: «Pronto?» – так громко, что было слышно наверху. Секунду спустя она крикнула мне:
– Pigghia u telefono. – Она воспользовалась сицилийским, сказав мне, чтобы я взяла трубку. Не итальянским. Что бы там ни случилось, это было срочно.
Через одну улицу от нас произошла автомобильная авария. Никто не пострадал, но один из водителей был англоязычным туристом. Он не говорил по-итальянски, а я была единственным человеком в городе, говорившим по-английски. Звонил сосед, поскольку им нужно было, чтобы я поговорила с англоязычным, и они надеялись, что я смогу побыть переводчиком и снизить накал страстей в сложившейся ситуации.
Когда я прибыла на место, я обнаружила мужчину сорока с лишним лет в узких джинсах и белой льняной рубашке. Он был шокирован, увидев, как я появилась из-за деревянной двери сквозного прохода между двумя улицами. Заметно напряженный и окруженный сицилийцами, он стоял в самом центре улицы. Назревал скандал.
Мы быстро обменялись любезностями и приветствиями так, как это делают люди, владеющие общим языком, в чужой стране. Он оказался музыкальным продюсером, отдыхающим со своей новоиспеченной семьей в сельской местности Сицилии; они снимали фермерский домик недалеко от места происшествия. Глава семейства выбрался в город за хлебом, только чтобы обнаружить, что все закрыто. Мужчина, чью машину он ударил, как я вскоре выяснила, был Калогеро, тот самый приветливый фермер с искренним смехом, который каждый год давал мне чечевицу, выращенную у себя на поле, чтобы я взяла ее домой в Лос-Анджелес.