Я отошла немного назад, пока все трудились над молчаливым ритуалом. Девятилетние ручки Зоэлы делали что-то, что прежде делала ее бабушка, вполне возможно, делал ее отец. Это было коллективным, практичным, исцеляющим с помощью непрерывности, которая здесь требовалась. Так продолжалось некоторое время, а потом Мария Пиа нарушила тишину.
– Tutte le cose in questa salsa vengono da qui. – Все, что есть в этом соусе, пришло в него отсюда. – Она сделала ударение на «отсюда» и затем указала на открытое окно прямо над котлом, на поля в отдалении, обрамленные панорамным окном из камня. – Tutto viene da questo terreno. – Все пришло с этих земель.
Зоэла посмотрела вверх и наружу, я последовала за ее взглядом. Была видна долина, гряда гор на расстоянии где-то в двадцать миль. Склоны были исполосованы багровым – цветом летнего урожая томатов.
– Это наш маленький кусочек земли, – продолжала Мария Пиа, подойдя ближе к Зоэле. Она встала позади нее и положила на руку Зоэлы сверху свою руку, чтобы помочь ей перемешивать. Работа была тяжелой и утомительной. Я была готова помочь, но Мария Пиа чувствовала и это тоже. Зоэла с облегчением приняла помощь, но совершенно не собиралась покидать свой пост.
Она стояла мужественно, ее девятилетнее тело было таким же решительным и преданным действию, как и любое другое из занятых приготовлением соуса в этой комнате. Мое сердце расцвело от радости. Я восхищалась этим созданием. Она была таким ребенком, который, как я себе и представляла, превратится в женщину, которая не испугается, столкнувшись лицом к лицу с жаром и огнем жизни, и продолжит помешивать свой чан. Которая будет ценить землю, на которой мы стоим. Которая будет знать, куда бы она ни отправилась, что она – часть нашей совместной земли. Это было вложено в значение ее имени, Зоэла – кусочек земли.
Мы провели там еще час. Я разливала соус по бутылкам, я мешала соус в котле, я солила томаты, я училась открывать сердце плода древним способом, погружая большой палец в центр, где раньше был стебелек, и добираясь до сердцевины. Мы с Зоэлой пропахли дымящей эвкалиптовой древесиной, базиликом, луком и морской солью. Они были в наших волосах, в нашей одежде, проникли нам под кожу. Я вспомнила, как пахло от Саро, когда он возвращался в нашу крошечную квартиру во Флоренции каждый вечер после работы в «Acqua al 2». Это был заманчивый, живой запах, и я не желала, чтобы он покидал меня.
Я отправилась в постель в тот вечер уставшая, но в моей голове плясали сливовые помидоры. С ребенком, дочкой шеф-повара, мешающей соус в чане. Как мне хотелось, чтобы Саро находился там и видел все это. И я чувствовала, что он каким-то образом был там. Я чувствовала это так же, как чувствовала, что он ждал меня в то утро, когда мы попрощались друг с другом.
Мудрецы и святые
Я проснулась в свой сорок четвертый день рождения, думая про фенхель и поэзию Саро. Это было последнее утро, которое я проведу один на один с Нонной этим летом, перед тем как в обед приедут мои родители. Через несколько дней мы с Зоэлой отправимся в Рим, а оттуда обратно в Лос-Анджелес. Я слышала звук наполняющегося водой резервуара над стропилами спальни, который невозможно было спутать ни с чем. Воду в городе давали один раз в неделю с гор, и жителям позволялось наполнить свои резервуары на неделю вперед. Журчание воды отдавалось эхом от мраморных полов, проникая сквозь каменные стены. Оно было достаточно громким, чтобы разбудить меня. Зоэла все еще спала.
С первого этажа доносился запах чистящего средства. Я слышала, как Нонна передвигает стулья. Судя по всему, она энергично мыла полы. Уборка была для нее медитацией, традицией для окончания наших поездок. Мои родители должны были приехать через несколько часов, и определенно нам предстояло принимать непрерывный поток посетителей. Ее уборка могла оказаться моим последним шансом, чтобы поговорить с ней тихо, только вдвоем, лицом к лицу.
Я привела себя в порядок, завязав волосы и накинув поверх пижамы халат. Скорее всего, нам помешает кто-нибудь из проходящих мимо – обитатели Виа Грамши, идущие за хлебом, несущие свежие овощи с поля, вывешивающие постиранные вещи, или торговцы, продающие свой товар.
Они бы обязательно просунули голову в дверной проем, ведущий в кухню, чтобы поделиться местными новостями, или сплетнями, или тем, что их беспокоит. Поэтому я хотела достойно выглядеть, но не была готова полноценно одеться. А спустя три лета, проведенных вместе, Нонна знала: если я сижу у нее за столом в пижаме – я не спешу.
Когда я ступила на последнюю ступеньку лестницы, ведущей в скромную гостиную, я была предельно аккуратна, чтобы не поскользнуться на ее влажном полу.
– Stai attenta! – Будь осторожна! – предупредила она. – Я слышала тебя наверху. Кофе уже почти готов. Присаживайся.
Я сделала, как мне было велено. Она проверила огонь под кофеваркой, вручила мне мою обычную кофейную чашку и сразу следом за ней – сахар. Это было привычное, планомерное и непринужденное действие, элементарная кухонная хореография, которую мы выполняли раньше бесчисленное количество раз. Я умостилась возле стола.
– Mamma. – Я рискнула назвать ее так, это казалось уместным в данный момент. – Вы знаете, как я отношусь к прощаниям. – Полагаю, я осмелела из-за первых лучей солнца, своих мыслей о Саро, дня рождения, грядущих гостей и невысказанного беспокойства о том, что следующего лета у нас может и не быть.
– Ты не обязана говорить мне это, у меня на сердце тяжело еще со вчерашнего дня. И следующие несколько дней мне тоже будет не очень хорошо, – вздохнула она, уменьшая огонь под стоявшей на плите туркой. Она присела рядом.
Она начала расспрашивать меня о моих планах на день, и я сказала ей, что схожу последний раз на кладбище. Она напомнила мне, чтобы я взвесила свой багаж и взяла с собой в дорогу лишь то, что необходимо. Добавила, что у нас по-прежнему шесть бутылок с томатным соусом, которые надо запаковать и положить в чемодан. Мы разговаривали о мелочах еще около десяти минут.
Затем мы посидели молча. Булькающий звук эспрессо, поднимающегося к верху кофеварки, нарушил тишину. Она налила нам обеим по порции эспрессо, а затем произнесла:
– За то, через что ты прошла, за те годы, которые ты провела возле Саро, ты заслуживаешь такого вознаграждения.
Она говорила с редкой, искренней чувственностью о моей жизни за пределами ее дома, вдали от моментов, проведенных за ее столом. Я выпила свой кофе и посмотрела наружу через входную дверь. Прошло около минуты, прежде чем я поняла все то многообразие вещей, о которых она говорила. Затем, не теряя больше ни секунды, я схватилась за ту ниточку, которую она протянула мне в нашем разговоре.
– Я пытаюсь идти вперед всеми способами, известными мне. Воспитывая Зоэлу как можно лучше. Я стараюсь построить новую жизнь, – сказала я, чувствуя себя внезапно выставленной напоказ, словно разрезанная пополам дыня. – Я надеюсь на жизнь, которая будет для нас обеих масштабной. И мне, и Зоэле это нужно. И в любом случае у меня впереди есть еще сорок с чем-то лет. Мне бы хотелось, чтобы они были наполнены радостью.
Она пожала плечами:
– Ma come no? – Почему нет? – Она собиралась сделать очередной глоток кофе, но ее чашка была пуста, поэтому она устремила взгляд сквозь кружевные занавески ручной работы, висевшие на входе, вытерла рот салфеткой и продолжила: – Двигаться вперед не значит кого-то забыть. – Она повернулась и посмотрела на меня. – Я не знаю, понятно ли я изъясняюсь.
Я поймала ее взгляд. И задумалась, говорит ли она о том, чтобы я открыла свою жизнь для другой любви.
– Да, мне кажется, я понимаю. Мое сердце никогда не забудет, пока я буду идти вперед по этой жизни.
Она кивнула в ответ. Воздух вокруг нас был полон невысказанных слов. Она говорила мне своим способом о том, что я была известна и любима. И о том, что куда бы меня ни занесла жизнь, есть любовь, которая незыблема.
Она подняла вверх свои очки и воспользовалась той же самой салфеткой, чтобы вытереть свои глаза. Затем подвинула выпечку, булочки с абрикосами, в моем направлении.
Я понимала, что мы достигли очередного рубежа как подруги, вдовы, матери.
– Давай теперь позвоним моей кузине в Петралию. Эта вонзит в меня свои зубы, чтобы я остро чувствовала свою вину, если ты лично не скажешь ей «до свидания». Подай мне телефон.
Через пятнадцать минут я была одета и стояла возле двери. Я оставила Зоэлу, все еще спящую, чтобы прогуляться по холмам еще один, последний, раз. Я решила отправиться в то место, куда мы однажды ходили с Саро и его отцом. Я спустилась вниз по Виа Грамши и свернула влево. Позади меня звенели овечьи колокольчики – пастух гнал свое стадо на выпас в долину под городом.
Я почувствовала ветер, дующий с моря, и посмотрела в распростершееся небо. В это мгновение я не могла представить себе подарка на день рождения лучше. Я не видела неба, такого как это, в Лос-Анджелесе. Там небо воспринималось так, словно оно было куполом над городом. И в большую часть дней я торопилась вдоль по урбанизированным улицам, не имея даже причины на то, чтобы взглянуть вверх или по сторонам.
На дальнем конце сужающегося склона было наше семейное тутовое дерево. Его окружали четыре грушевых дерева, на которых росли миниатюрные зеленые груши с густым ароматом. Туда я могла прийти, чтобы сбежать ото всех.
Тишина была обеспечена.
Шелковица не разочаровала. Был конец сезона. Большая часть ягод осыпалась или была съедена птицами. Не имея лестницы, я бы не смогла достать ягоды, висевшие высоко. Поэтому я удовольствовалась теми, которые остались висеть на нижних ветках. И все, что касалось моей жизни с Саро, стремительно налетело на меня. Я вспомнила артишоки весной и соль у него под ногтями. Я грелась в этих мельчайших деталях. И вместе с этим давала терпким, сладким ягодам взрываться у меня во рту.
Затем я вернулась в город. Я отклонилась от маршрута и пошла по дороге, которая вела к маслобойне. Днем ранее я сидела с далеким кузеном Саро, Эпифанио. Он держал маслобойню, которая находилась за городом, и дал мне короткий импровизированный урок по