– Не совсем? А что это значит?
– Это значит, что я подозревала, кто он. Мне никто ничего не говорит, но в том, что касается моей семьи, я сама способна сложить два и два. Вот я и решила, что он или полицейский, или кто-нибудь похуже.
– Похуже? – Фрай взглянула на Марфина и слегка улыбнулась. – А разве может быть кто-то «похуже»?
– Конечно, – ответила Грейс. – Я думаю, что есть люди, которые хотели бы причинить Эндрю зло.
– Почему?
– Я уже давно беспокоюсь об Эндрю. Вы знаете, что мы не видели его почти пять лет, после того как он уехал в Лондон?
– Как я понимаю, у вас были разногласия насчет его свадьбы.
– Да, но не только это. Он всегда старался скрыть подробности своей жизни и работы. Может быть, никто другой этого и не заметил бы. Например, Питер. Но я мать Эндрю – и логика мне не нужна. Я стала понимать, что он ввязался во что-то опасное. Питер сказал мне, что я говорю глупости. – Грейс играла со спицами своего колеса, наблюдая за тем, как Фрай записывает ее слова. – А потом Эндрю объявился в Идендейле через несколько дней после Нового года и опять старался скрыть причины своего приезда. Сказал только, что у него дела в нашем районе, и я ему поверила. Но беспокойство о том, что это могут быть за дела, меня так и не оставляло.
– Как вы думаете, они были как-то связаны с портсигаром? – уточнила Фрай.
– Думаю, да. Именно по этому поводу он спорил с Зигмундом в то воскресенье. Я была рада, что Питера нет дома. Эндрю говорил что-то о лояльности, и именно тогда Зигмунд действительно разозлился. Мне даже показалось, что у него будет сердечный приступ. Он кричал по-польски, а после этого Эндрю исчез.
– А вы знаете, что так разозлило вашего свекра?
– Вы должны понимать, что было время облаток, – кивнула миссис Лукаш. – Время прощения и примирения. Это очень важно для Зигмунда. Мы все знаем, что это последние облатки в его жизни и что ему надо привести все дела в порядок.
– Понятно.
– Мне кажется, что не совсем, – возразила Грейс, вытирая ладони салфеткой и скатывая ее в плотный шарик. – Мне кажется, что Зигмунд понял, что он не может простить, несмотря на облатки. Думаю, что он понял, что в его сердце нет прощения для Эндрю, и это-то его и разозлило. Я все боялась, что Эндрю что-то натворит, после того как он ушел. Он же в беде, правда? Я знаю, что он связался с нехорошими людьми.
Бен Купер увидел Питера Лукаша ожидающим, когда закончится официальный допрос его супруги. У него был взволнованный вид и серое лицо, на котором была написана некая отстраненность. Как будто он знал, о чем будет говорить Грейс, но ничего не мог с этим поделать.
– Мистер Лукаш, – спросил Бен, – могу я задать вам один вопрос?
– Какой?
– Не можете ли вы подсказать мне, когда был построен Дом комбатантов?
Питер слегка приоткрыл рот. Такого он никак не ожидал.
– Ну, само здание было построено через несколько лет после войны, когда в Идендейле появилось польское землячество, – ответил он.
– А откуда взялись деньги на строительство?
– Деньги?
– Оно ведь наверняка стоило не одну тысячу фунтов. Так откуда они взялись?
– Добровольные взносы членов землячества. Мне кажется, каждый сделал свой взнос…
– Кто-то, наверное, больше, кто-то меньше…
– Не совсем понимаю, о чем вы.
– Меня интересует, был ли какой-нибудь главный жертвователь, кто-то, кто сделал самый большой взнос? Это ведь могло сыграть важную роль.
– Вам надо спросить Штефана Яницки. Он наш казначей, и у него могли остаться какие-то бумаги.
– Обязательно спрошу.
– А какое это вообще имеет значение? Очень многие поляки стали успешными бизнесменами. Так почему бы им было не пожертвовать деньги на благо польского землячества?
– Думаю, что они вполне могли это сделать.
– Мой двоюродный брат, Тадеуш Кульчик, пожертвовал много денег на последние усовершенствования, – сказал Лукаш. – Он заплатил за новую сцену и санитарный блок.
– А он из Идендейла?
– Он не живет здесь постоянно, но приезжает довольно часто. Тадеуш – архитектор, – объяснил Лукаш. – Он – автор проекта Дома комбатантов в Оттаве.
– В Канаде?
– Вот именно.
– Так ваш двоюродный брат Тадеуш – канадец?
– А что в этом удивительного? В Канаде очень много поляков.
Купер понял, что Лукаш говорит правду. Польские землячества после войны появились, наверное, повсюду, как вьюнки, с длинными и крепкими корнями. Полицейский вспомнил стариков-поляков с их лицами, на которых были написаны преданность и решительность. Напрасно Гитлер издевался над этими людьми, называя их «туристами Сикорского». Ведь это, кажется, Уолтер Роланд сказал, что хотел бы, чтобы они воевали на одной с ним стороне. «Интересно, как мне привлечь поляков на свою сторону?» – подумал Бен. Впрочем, Гитлер уже преподал ему урок – Куперу и полякам надо найти общего врага.
– Я бы хотел попросить вас об одной услуге, – сказал детектив.
– Интересно?
– Ваш отец когда-нибудь упоминал о человеке по имени Уолтер Роланд? Он служил в спасательных частях Королевских ВВС в то время, когда разбился «Ланкастер».
– Мне кажется, я знаю, о ком вы говорите.
– Оказывается, он живет совсем рядом с вашей церковью.
– Да? А что за услуга?
– Не могли бы вы зайти к нему? – неуверенно попросил Купер. – Не могли бы вы… просто зайти к этому человеку?
Лукаш озадаченно промолчал, и Бен решил, что он неправильно высказал свою просьбу. Более того, он вообще ничего не объяснил по поводу Уолтера Роланда.
– Он совершенно один, – продолжил Купер, – а его жизнь в прошлом пересеклась с жизнью вашего отца. Почему бы не отнестись к нему как к одному из членов вашей общины?
Наконец Фрай открыла дверь кабинета и выпустила Грейс. Ни миссис Лукаш, ни ее муж даже не взглянули друг на друга. Питер просто встал за спинкой кресла жены и покатил его по пандусу и вон из полицейского участка.
Дом престарелых «Олд скул» показался Бену в этот день оазисом спокойствия и безопасности. Все дорожки и подъезды были очищены от снега и посыпаны песком, чтобы никто из посетителей не поскользнулся на плиточном тротуаре. А вот на Уэст-стрит до этого пока не дошли руки. Кроме того, во всех окнах горел свет, а когда констебль вошел внутрь, помещения были теплыми и гостеприимными.
Он сидел в комнате ожидания, понимая, что сотрудники дома любят, когда им дают несколько минут на то, чтобы убедиться, что его мать готова к встрече с ним. Или скорее что она готова к тому, чтобы он с ней встретился. Таким образом они хотели оградить Бена от неприятных особенностей ее состояния, хотя он целый год сталкивался с ними на ферме «У конца моста».
Одна из обслуживающих его мать сестер заметила детектива и подошла к нему перекинуться словечком. На ее значке было написано, что ее зовут Рейчел, и Бен уже несколько раз встречался с ней.
– Сегодня у Изабель опять был хороший день, – заметила медичка.
– Спасибо. Мне кажется, что она здесь совсем обжилась.
– Конечно. Здесь ей гораздо удобнее. Она находится под присмотром, и действие препаратов постоянно мониторируется. Так что не стоит чувствовать себя виноватым.
– А почему вы решили, что я так себя чувствую? – Бен от удивления приподнял брови.
– Обычно так себя чувствуют члены семьи. Требуется время, чтобы понять, что принятое решение было правильным. Но вы сами увидите, что Изабель здесь хорошо. Она даже начинает заводить себе друзей.
– И все-таки, если можно, я хотел бы приходить к ней каждый день.
Рейчел улыбнулась. Она была совсем не старой – на вид ей было лет двадцать шесть – двадцать семь. Констебль не мог понять, что заставляет таких женщин ухаживать за пожилыми родственниками чужих им людей.
– Ну, конечно, – ответила сестра. – Приходите, когда вам захочется.
И тут Купер увидел знакомую фигуру, которая шла по направлению к выходу. Сначала он не мог понять, кто это. Это был один из тех случаев, когда он видел знакомого человека, но не мог вспомнить, как его зовут, потому что видел его в непривычной обстановке. Может быть, этот мужчина был одет по-другому, по сравнению с тем моментом, когда Бен видел его в последний раз? Несколько мгновений воспоминания отчаянно барахтались у полицейского в голове. А потом открылась входная дверь, в приемную подул ледяной ветер, и этот холод поставил все на свои места.
– Это идет Джордж Малкин, – пробормотал Купер.
– А вы знаете мистера Малкина? – спросила Рейчел. – Его жена тоже одна из наших пациенток. Она здесь уже довольно давно.
– Наверняка так.
– Простите?
– Просто мысли вслух. Я недавно был у него в доме. Там нет, я бы сказал, никаких следов пребывания женщины.
– Бедняга… Некоторые мужчины совершенно теряются, когда им приходится жить в одиночку, правда?
– И мне так кажется, – согласился Бен.
– У Флоренс Малкин слабоумие. Правда, иногда она узнает мужа. Самое смешное, что это случается в самые тяжелые для нее дни. У нее есть некая навязчивая идея. Она убеждена, что Джордж собирается оплатить ее лечение в частной клинике. Говорит, что у него есть для этого деньги и что он скоро отправит ее на лечение. Иногда это лучший врач с Харли-стрит[155], а иногда известный специалист из Америки. Так что она спрашивает его об этом каждый раз, когда он приходит, если, конечно, находится в твердой памяти. Спрашивает его снова и снова, а он, бедняжка, не знает, что ей отвечать. Почему ей вдруг пришла мысль, что он может это себе позволить, – не знаю. Совершенно очевидно, что ни он, ни она никогда не держали в руках больше пары фунтов зараз. – Рейчел печально вздохнула. – Понимаете, он ей необычайно предан. Не понимаю, как ему удается оплачивать ее лечение у нас и сохранять при этом дом. Правда, скоро все это закончится… Бедняга.
– Да, – согласился Бен, – бедняга.