— Привет, Майлз! — У нее оказался ясный, уверенный, серебристый голос. Только два слова, но сколько в них вложено!
— Привет, Ясмин, — отозвался Майлз.
Дети недолго взирали на «новенькую», их внимание привлек громадный торт с кремом, стоявший посреди длинного стола и притягивающий, как магнит. Превосходно сшитый костюм Ясмин Уинтер не произвел на них такого яркого впечатления, как подвенечное развевающееся платье Барбары.
Джина вдруг с ужасом заметила, что Тони потянулся к Ясмин, как дети к торту. Вокруг нее собрались все мужчины, кроме троих: старого Роса, тут же скрывшегося в своем сарайчике, Дэвида, даже не обратившего внимания на Ясмин, и отца, пожелавшего удалиться, чтобы не заразить никого гриппом.
Джина внимательно взглянула на него и спросила:
— Папа, ты волнуешься?
— Что за глупости? Нет, конечно.
— Уж не из-за новой ли леди?
— У нее прекрасные рекомендации.
— Это еще не все, — повторила она излюбленное замечание отца. Сама она не училась, а просто «вросла» в детский приют, как и Барбара.
— Не надо меня цитировать, — довольно резко ответил отец.
— Что такое, дорогой? — удивилась Джина.
— У меня тоже нет ученой степени, — напомнил он, хотя все забыли об этом и называли его «профессором».
Машина, увешанная консервными банками и украшенная надписью «Молодожены», увезла счастливую парочку. Джина переоделась, чтобы помочь миссис Деггинз, и, появившись в своем повседневном наряде, столкнулась с Ясмин.
— Мы помогаем на кухне, когда у нас есть время, — объяснила она.
Новая воспитательница оценивающе оглядела Джину:
— Это правило Фонда или только вашего приюта?
— Приюта, — смутилась Джина.
— Тогда я им пренебрегу.
— Простите, но здесь это просто необходимо. В «Орандж-Хиллз» не хватает обслуживающего персонала.
— Недопустимо заниматься домашними делами в ущерб воспитательной работе, — возразила Ясмин. — Но… будьте ко мне снисходительны. Это мой первый опыт работы с сиротами.
— Мы их так не называем.
— О, я знаю, что не все они остались без родителей, но…
— Мы называем их «потерянными», по крайней мере, мой отец…
— Ах да, ваш отец. Профессор, который вовсе не профессор. Я спрашивала, где он получил психологическое образование.
— Мой отец — признанный воспитатель, он написал несколько книг.
— Случайно, не под названием «Потерянные»? — усмехнулась Ясмин.
— Этим термином он пользуется только среди своих.
— Еще бы! Воспитаннику было бы ужасно узнать, что он потерянный.
— Не думаю, что вы понимаете значение этого слова.
— Если откровенно, то нет. А я получила образование за океаном.
— Поздравляю.
— Благодарю. Но я не закончила. Я не понимаю, как могут дилетанты устанавливать свои собственные правила, тогда как известные ученые…
— Вы знали мистера Фаерлэнда раньше? — внезапно прервала ее Джина.
— Он закончил школу Вентера в Стокгольме, когда я была еще студенткой. На самом деле его следует называть «доктор Фаерлэнд».
— Он не говорил о своей степени.
— Не то, что ваш отец, — снова усмехнулась Ясмин. — Вас, наверное, удивляет, что я, специалистка с международным дипломом, забралась в такую глушь, как Орандж-Хиллз? Я сама удивлялась последние девять месяцев, что училась в Швейцарии, почему Майлз уехал сюда.
— Узнали?
— Нет еще, но полагаю, что он собирает материал для книги. Человек его уровня — а он был лучшим на курсе — вряд ли появился бы здесь из одной любви к детям.
— Он работал в Фонде Бенкрофта и до Орандж-Хиллз.
— Понимаете, он собирает информацию. По мнению ученых, тема детей подвижна, она постоянно меняется, что и хорошо. Перемена всегда хороша.
— Но дети не меняются. Да, знаю, меняется их одежда, их манера выражаться, иногда их игры, но сердце ребенка…
— Дети меняются со временем и под влиянием образованных людей, выдвигающих новые, передовые идеи и методы. Уверена, Майлз захочет быть в курсе. Нынешнее направление весьма разумно, даже простовато.
— Простовато?
— Среди прочих систем, выдвигается более суровое, слегка военизированное направление воспитания, а не тот мягкий подход, что практикуют некоторые заведения.
— Мягкий подход?
— В противоположность твердому, разумному отношению.
— Вы имеете в виду стрижку под «ноль» и душные саржевые платья? — не сдержалась Джина.
— Вы начитались всякой дребедени. Другой метод — идентификация строго по именам.
— Это было бы трудновато — у нас три Паулы, четыре Мэри…
— По фамилиям. Смит, Джонз… Лейк.
— Дети, да и я, не согласимся на это.
— Они скоро привыкнут. И вас я буду называть Лейк. К тому же, я опытнее вас, если не по стажу, то по образованию.
— Уж не собираетесь ли вы отдавать мне приказы?
— Я же говорила, что ученые склоняются к военному стилю. Так что будут и приказы.
— А наш шеф? Как вы намерены обращаться к нему?
— Это ему решать. Во всяком случае, на людях. Наедине же… мы с ним старые друзья.
— А наш физкультурник? И профессор?
— Ваш отец… Ну, ему недолго тут осталось. А мистер Молори… Его, пожалуй, я так и буду называть. — Она снисходительно взглянула на Джину. — Не берите в голову. Это всего лишь система.
— Ненавижу систему, — выпалила Джина. — Предпочитаю любовь. Это вам понятно?
— Разумеется, но всему свое место. Насколько я могу судить, в этом-то и ваша проблема: мягкий подход вместо разумного обращения.
Глава 8
Самым ужасным было непонимание со стороны Майлза. Она и не надеялась на его безусловную поддержку, но ожидала хоть какого-то сочувствия в том, что ей казалось столь важным.
От Тони она уже ничего не ждала. Он не нуждался в инструкциях Ясмин по новому направлению, ибо следовал ему все годы, проработанные в приюте. Старый шеф не одобрял его весьма суровой, скорее военной методики, предпочитая то, что Ясмин пренебрежительно назвала «мягким подходом».
Даже отец, всегда считавший, что шутливая «семейная» атмосфера важна не менее питания, не пожелал помочь ей.
— Неужели ты не станешь возражать против этой жуткой тюремной манеры называть детей по фамилии?
— Мне нет до этого дела.
— Но, па…
— Нет!
— Если бы это не было так серьезно, то было бы просто смешно.
Оставался один Майлз, и Джина не преминула обратиться к нему. Отказ сам по себе был ужасным, а проявленное при этом нетерпение просто убило Джину.
— Я занят. Есть еще вопросы?
Она в изумлении уставилась на него. Он устало отложил ручку:
— Что из того, чтобы называть Барнаби Милера просто Милером? Не сомневаюсь, если бы с Барнаби посоветовались на этот счет несколько лет назад, он сам выбрал бы Милера.
— Барнаби находится у нас только полгода, и мы называем… называли его Бил. А как быть с Луизой Требл, Филиппой Джейвс и Анной Рингроуз? А с трехлетним Джонатаном, которого теперь будут называть Картером?
— Мне нужно закончить докладную в правление Фонда, — отмахнулся он.
— Включите, пожалуйста, в нее конец «семейной» атмосферы.
Майлз снова отбросил ручку:
— Вы начинаете дерзить!
— А вы становитесь жестоким и бессердечным, — парировала она.
— Как вы смеете так разговаривать с заведующим?
— Смею, ибо считаю это очень важным. Я чувствую, что нельзя экономить на эмоциях, что нужен мягкий подход.
— Мягкий подход, — повторил он, словно пробуя эти слова на вкус, и его голос потеплел. Или это только ей показалось? — Вы затеваете совершенно бесполезный спор, понятно?
— Нет.
— Но это, в конце концов, и не важно, мисс Лейк.
— Просто Лейк, — поправила она.
— Столько шума только из-за того, что вы не желаете называть мисс Уинтер просто Уинтер?
— Ее-то я готова называть так.
— Тогда…
— А маленькие девочки? А трехлетний мальчик? — взорвалась она.
— У вас узкий взгляд. Имена не столь важны, всего лишь экономия эмоций, которую предлагают швейцарские ученые.
— Вы хотите сказать, она предлагает.
— Мисс Уинтер?
— Просто Уинтер.
— Достаточно. Я отвечаю «нет». А теперь уходите.
— Есть, Фаерлэнд!
У двери ее остановил его резкий окрик:
— Не смейте так разговаривать со мной! Вас, видно, мало пороли в детстве!
Именно в связи с поркой и оказалась она в следующий раз в кабинете заведующего. Старый зав не отказывался от розги, когда немедленное наказание было единственным способом привести в чувство расхулиганившегося мальчишку. «Лучше щелчок на месте, чем занудный выговор через час», — считал он. Роди Феликс нашел в сарайчике Роса банку с розовой краской и не замедлил вылить ее на голову Энди Мэхера. Тот стукнул его, Роди ответил. Джина, оказавшаяся рядом, тут же отшлепала Роди.
Вмешалась, как ни странно, Ясмин — ведь суровый, спартанский подход, проповедуемый ею, должен был признавать полезность своевременного шлепка. Забыв освященное временем правило не вмешиваться в подобных случаях, Ясмин воскликнула:
— Это еще что такое? Не могу поверить. В наше-то время?
— Не забывайте, что мы славимся мягким подходом.
— Мне остается только доложить шефу, что вы прибегли к физическим мерам воздействия и вели себя грубо. — Ясмин повернулась к заскучавшему Роди. — Пошли, мальчик. Как тебя зовут?
— Родерик.
— Фамилия.
— Родерик Феликс.
— Пошли, Феликс.
— Мне не нравится эта кошачья фамилия.
— Идем! Вы тоже, — бросила она Джине.
— Куда еще идти? — заскулил Роди.
— Ты поступил дурно и должен понять, что так шалить нельзя.
— Что мне будет?
— Это решит шеф. Получишь неделю ареста или больше.
— Пусть лучше меня отшлепает мисс Лейк.
Майлз Фаерлэнд выслушал Ясмин, ее длинные фразы об опасности непоправимой травмы и нервного потрясения… Роди переминался с ноги на ногу, потом нашел себе занятие — стал незаметно выцарапывать свои инициалы на столе шефа. Наконец Ясмин закончила свой донос.