— Да.
— Вы не измените своего мнения?
— Мнений. Я руководствовался несколькими, и все они негативные.
— Что вы подразумеваете под негативными мнениями? — поинтересовалась Джина.
Профессор взглянул на дочь, потом — на Майлза. Последний смотрел только на Джину.
— Негативное будущее, — просто ответил он.
— А что оно означает?
— Что дни Кена сочтены.
— О, нет! — Джина вспомнила, что читала о ком-то, кто узнал, что у него «негативное будущее». Вернее, там было сказано другими словами, но смысла это не меняло. — И о каком решении вы только что говорили?
— Оставить его здесь или нет.
— Вы, разумеется, оставите его?
— Нет.
Она не могла этому поверить. Майлз сам говорил во время эскапады Кена о том, что не следует менять лошадей на переправе, и она напомнила ему об этом.
— Для него это уже не переправа, — холодно возразил он.
— Так вы отошлете его, чтобы он умер?
— Джина! — воскликнул профессор.
— Все правильно, сэр, оставьте это мне. Да, если вы так ставите вопрос. Лучше где-нибудь еще, чем здесь.
Профессор вышел из комнаты, захватив свои чемоданы, поскольку знал, что теперь это место принадлежит Фаерлэнду.
— Кен поедет в другой приют, — закончил Майлз.
— Чтобы умереть.
— Вы уже говорили об этом, но я так не думаю. Я даже запрещаю упоминать об этом. Будучи вашим шефом, я вправе настаивать. И надеюсь, что вы будете относиться к тому, кто займет место Кена, не хуже, чем к нему.
— Я люблю всех детей, — прошептала Джина.
— Вы можете невзлюбить новенького. Можете негодовать, потому что он занял место Кена. Но вы не должны. Понимаете?
— Да, понимаю, — ответила Джина, все еще болезненно переживая за Кена. Потом она вспомнила тихий голос Майлза, волнующую близость их плеч, и, в то же время, ощущение какой-то искусственности. Не то, что те, другие, краткие мгновения: внезапная улыбка, случайное прикосновение руки, теплый взгляд над изуродованным мишкой… Они были понятны ей, даже если и казались невероятными, а поверить в них означало бы начать что-то, чего она никогда в жизни не знала.
— Понимаю, — повторила она и добавила: — Я постараюсь справиться.
— Человек получает только то, что просит, мисс Лейк, — загадочно произнес он.
— Я ничего не просила.
— Нет? Похоже, что юный Молори тоже ничего не просил. В таком случае, как бы ни неприятно это было, мы должны довести дело до конца. — Он коротко рассмеялся, но Джина, даже не улыбнувшись, вышла из комнаты.
Она никак не могла найти ключ к словам Майлза: «Человек получает только то, что просит»… «Мы должны довести дело до конца»… Что он имел в виду?
Джина едва замечала встревоженные взгляды Тони. Отъезд Кена заполнил все ее время до конца недели. Ей выпало упаковать его жалкие пожитки, да и какие вещи могли быть у ребенка, которого все время перевозят из приюта в приют?
Она сложила маленькие брючки, но сначала извлекла из карманов необходимые каждому мальчишке вещи: перочинный нож без лезвия, сломанную рогатку, три грязных шарика, кучку камешков, заплесневелое яблоко, заостренную палочку и высохшую лягушку. Следуя порыву, она вернула все, кроме обсосанного леденца, яблока и лягушки. Джина завернула их в бумажную салфетку и понесла к мусоросжигателю. На ступеньках стоял Майлз.
Инстинктивно она попыталась спрятать детские сокровища за спину и тем самым привлекла его внимание.
— Что там у вас? — требовательно спросил он.
— Ничего.
— Ой ли? Давайте взглянем.
— Нет.
— Это, — хотя он и улыбался, в голосе его слышался металл, — не личные вещи?
— А вы отнесетесь к ним с уважением, если личные?
— Да, как это ни странно для вас. Однако я думаю, это что-то другое. Свои личные вещи обычно не берут из мальчиковой спальни, но посмотрим…
Он развернул салфетку.
— Это было в кармане брюк Кена.
— Почему вы пытались скрыть это от меня? — тихо спросил Майлз.
— Я подумала, что вы заставите меня выкинуть все его «богатства», а он захотел бы сохранить их. — К ее глазам подступили слезы.
В следующее мгновение шеф увлек ее в бельевую комнату на первом этаже и закрыл за ними дверь.
— Джина, за кого вы меня принимаете?
— Вы отправляете Кена, — всхлипнула она.
— У меня нет выбора.
— Мы могли бы оставить его здесь. Мы с Бэб ухаживали бы за ним.
— Это было бы нечестно по отношению к другим детям.
— Они тоже не останутся без внимания.
— Вы знаете, я не это имел в виду.
— Его можно направить в больницу Орандж-Хиллз.
— Небольшой сельский лазарет с полудюжиной коек и приходящим три раза в неделю врачом.
— Какое это имеет значение? — чуть не задохнулась Джина. «Какое это могло иметь значение теперь?» — подумала она.
— Имеет. Понимаете… — Майлз поколебался, потом продолжил: — Понимаете, Джина, так же, как и вы, я не могу со всем этим смириться. Поэтому я отправляю Кена в Англию на лечение.
— Куда? — изумилась Джина.
— В Англию. Там очень хорошие врачи, и кто знает… — Он пожал плечами.
— Вы мне ничего не говорили.
— Я не хотел говорить вам, поскольку у него почти нет шансов.
— Я могу принять это, — медленно проговорила она. — Я готова принять любое объяснение, которое дает надежду.
— Но я не готов.
— И все же вы отправляете его. Он поедет один?
— Сейчас это всего лишь несколько часов на самолете.
— Но одному… Конечно же, Бенкрофт мог бы… — Джина помолчала. — Не Бенкрофт, а вы.
Он не ответил.
— Прошу прощения, — сказала она. — Я наговорила много лишнего.
— Меня это не удивляет, — Майлз Фаерлэнд смотрел на девушку, вспоминая о том, как она там, под большим деревом, цинично решила использовать его, чтобы заполучить другого мужчину.
Джина же думала только о Кене.
— Что вы ему скажете? — спросила она.
— Оставьте это мне.
— Просто не хотелось бы, чтобы он уезжал отсюда несчастным.
— Постараюсь этого избежать.
Джина пыталась найти слова, чтобы поблагодарить Майлза.
Он подтолкнул ее к двери:
— Отдел высохшей лягушки и обгрызенного яблока этажом ниже.
— А леденец? — Она и смеялась, и плакала, ощутив внезапное облегчение.
— Что ж, если его помыть, то он еще на что-нибудь сгодится.
«Все еще ребенок»… Джина знала, что именно это он думал о ней, как и в тот первый день, когда она слизывала глазурь с торта. И все же он был добр с ней, гораздо добрее, чем она могла рассчитывать.
Его доброта проявилась и при отъезде Кена. Что бы там ни сказал Майлз мальчику, Кен Эндерс покинул приют с легким сердцем. В дверях он сказал:
— До свиданья, мисс Джина, еще увидимся!
— Обязательно, Кен, — улыбнулась Джина, и новая серая машина с Майлзом за рулем отправилась в сторону Сиднея.
Отъезд Кена прервал тренировки к турниру Бенкрофта. Но на следующее утро Тони рано поднял Джину и Майлза.
Все уже начали привыкать к новому шефу, но иногда еще пробовали его «на зуб». Деревца бирючи давали семена в виде шариков, служивших отличными пулями для рогаток, из которых новый шеф позволял мальчишкам стрелять только в установленную им в овраге мишень. Так вот, «проверяя» нового зава, мальчишки не подчинились его приказу, что поставило Джину в весьма затруднительное положение.
Она несла от Роса молоко — в приюте были свои коровы, — и ее намокшие на газоне туфли поехали на раскиданных по линолеуму семенах. Она шлепнулась на пол. Бидон с молоком опрокинулся и, промочив ее до нитки, наделся ей на голову. Она, должно быть, выглядела глупее глупого, но Майлз не смеялся, когда освобождал ее от бидона, и мальчики заметили это.
— Все в мой кабинет. Потом здесь уберетесь.
— После чего, сэр?
Майлз помог Джине подняться на ноги и проводил ее в ванную комнату, коротко бросив:
— Много времени это не займет. Подождите меня здесь.
Наказание показало ребятам, что второй раз лучше не шалить.
Джина, прислушиваясь к напряженной тишине, совсем пала духом. Фаерлэнд выглядел таким решительным! Когда он вошел, она, запинаясь, проговорила:
— Я н-н-не виновата, я по-поскользнулась, и б-б-бидон вырвался из рук…
Вместо ответа он сунул ее голову под струю воды.
— Не поймешь, где вы, а где молоко, — услышала она его голос.
— Оно уже смылось?
— Только сливки. Надо бы все делать по правилам. Это не ваш шампунь?
— Я не вижу… Обязательно топить меня? Что я такого сделала? — ответила она, отплевываясь от воды.
— Да ничего вы не сделали, просто вам нужно почистить перышки. Шампунь вроде подходит под цвет ваших волос, называется «Камелия». Годится?
— Да.
Он тщательно промыл ей волосы и прополоскал их, а потом, несмотря на ее протесты, начал их вытирать.
— Это я во всем виноват, — услышала она.
— Вы? Но почему?
— Эти юные злодеи испытывали мое терпение, и я позволил им зайти слишком далеко.
— Надеюсь, — задыхаясь, произнесла Джина, получая удовольствие от массажа головы, — вы не слишком сурово с ними обошлись.
— Надеюсь, что достаточно сурово. Если нет, значит моя правая рука утратила свою силу. Ну а теперь с помощью расчески вы станете самой собой. У вас есть ленточка или резинка?
— Я не ношу ленточек или резинок.
— Но сегодня она вам не помешала бы.
— Вот как? — Она взглянула на него сквозь мокрые пряди. — Сегодня?
Он кивнул в сторону холла:
— У нас гости.
— Одна из больших шишек Бенкрофта?
— Очень большая. — Он перевязал ей волосы голубой лентой, которую нашел в шкафчике. — Ваша прическа безнадежно испорчена, но ленточка смягчит впечатление.
— А это так необходимо?
— Боюсь, что да. Впрочем, судите сами. — Он повернул ее к зеркалу.
В холле она увидела маленького мальчика.
— Это Невил, — представил его Майлз. — Он займет место Кена.
— Привет, Невил, — ее собственный голос показался ей нарочито веселым. Она взглянула сначала на Майлза, потом на ребенка, но не получила от них поддержки.