Тогда я тенью последовала за тобой в ванную комнату и, сидя на краю ванной, принялась болтать о всякой ерунде. Из-под челки я внимательно наблюдала за тобой, анализируя каждый твой взгляд, как делают девчонки после рискованных авантюр. Но я ничего не заметила. Это было недоразумение.
Когда мы вернулись в комнату, пол которой устилала наша одежда, ты окутал меня долгим взглядом, широко улыбаясь, затем выдохнул почти недоверчиво:
— Ты мне так нравишься…
Для меня это стало концом мучений. Поскольку я тебе так нравилась, то не могла испачкать тебя дерьмом.
На пороге двери ты обнял меня в последний раз, и я смотрела, как ты, сидя за рулем своей черной машины, удаляешься и посылаешь мне воздушный поцелуй. Я улыбалась, как счастливая женщина, до краев наполненная любовью.
На моих бедрах остались красные следы от твоих ногтей. Мне было хорошо. Я побежала в туалет по-маленькому, с сигаретой во рту. И даже если мне известны все произведения Сада, которые ты мог прочесть, все отвратительные сцены из «Одиннадцати тысяч девственниц» Мандьярга, знаемого тобой наизусть, даже если я всего лишь девчонка двадцати лет от роду, не могу тебя не предупредить: именно в этом месте история становится ужасной.
В тот момент, когда я захотела подтереться, мне стало ясно: мои опасения были не напрасны. Еще как не напрасны. У меня закружилась голова. Бросив сигарету в унитаз, я помчалась со спущенными трусами в свою комнату, уже зная, как в фильме ужасов, что меня ждет в глубине еще теплой кровати.
— Два жирных следа от дерьма, — выдохнула я Бабетте по телефону на грани истерического (и одинокого) смеха.
Два жирных следа от дерьма, которые, как она смогла убедиться час спустя, имели точную форму пальцев, быстро вытертых о простынь.
— В результате длительных размышлений, которые чуть не привели меня к самоубийству, я считаю: он нечаянно коснулся своего члена, увидел, что он весь извазюканный…
— Совсем необязательно! — перебила меня Бабетта, внимательно осматривая «место преступления». — Когда он поставил тебя на четвереньки, ему пришлось выйти из тебя и взять его в руку, чтобы снова войти, и поскольку он был вынужден опереться на кровать, то просто коснулся пальцами простыни. Заметь, он мог опереться об твои ягодицы. Тебе еще повезло.
— То есть ты хочешь сказать: он не заметил, что весь его член, а потом и ладонь, вывозились в дерьме. Думаю, я в подобной ситуации обязательно бы это заметила. Посмотри, эти следы говорят сами за себя. Я почти слышу, как он, вытирая пальцы, восклицает: «Фу, какая гадость!». Он не мог не заметить этого.
— Так возьми и спроси у него.
— Я звонила ему незадолго до твоего приезда. Автоответчик. В любом случае я даже не знаю, как заговорить о таком.
— Спроси, не случилось ли чего-то необычного сегодня утром. Он поймет.
— Разумеется, поймет. И ответит мне: «Да, знаешь, там было дерьмо».
— Во всяком случае, ты будешь знать.
— Согласна. Но это далеко не самое неприятное в нашей истории. Что мне говорить потом? Как перейти на другие темы?
— Он сам перейдет.
— Это точно. Разразившись демоническим хохотом, он спросит меня коварным голосом: Почему я смущаюсь, ведь такие вещи случаются, когда тебя трахают в задницу, ведь так, Элли? Впрочем, тебе же это понравилось? И даже очень, не правда ли? Я не могу вывести его на это минное поле, он будет вынужден сказать мне, что его это возбуждает.
— В этом нет никакой грязи.
— В его мужском сознании это не катастрофа. Подобному нет места в сексуальном мире Месье, все, что должно произойти, происходит, поскольку это естественно. И он, должно быть, думает: я согласилась заниматься анальным сексом, зная о последствиях, на которые мне также наплевать. Понимая, что мне этого слишком хотелось, чтобы отступить перед возможными неприятностями. А на самом деле, Бабетта, скажу тебе одну хорошую вещь: не было никаких причин, чтобы это случилось именно со мной.
Я была не в состоянии опустить одеяло, не в состоянии оторвать взгляд от такого зрелища, внушавшего мне больше, чем тихий и вялый ужас. Бабетта уселась на кровать, склонившись над пятнами, которые внимательно разглядывала, наверное, пытаясь найти отпечатки пальцев или что-нибудь еще. Я сползла вниз по стене.
— Кто мне объяснит, почему это должно было произойти именно со мной, сегодня и с этим мужчиной? Я провела кучу времени в ванной, выливая на себя литры воды, и должна была быть чистенькой, как новая монета. Подумать только, эта грязнуля Инэс трахается в зад напропалую с полным кишечником, и с ней никогда ничего не случается.
— Согласна, но если бы Месье, в самой глубине его черной души, хоть немного не привлекали какашки, он не стал бы так рисковать. И не полез бы к тебе в попу.
— Я считаю, здесь нет связи. Теоретически мужчинам известно: девушки тоже какают, но сама мысль о том, что они могут получить тому подтверждение таким вот образом, не приходит им в голову.
— Но только не ему, Элли! Только не ему.
— Разумеется, — вздохнула я.
Однако меня это совершенно не успокоило.
Тогда я еще не понимала, что твое восприятие женщин, твоя манера их любить, ненасытная страсть не останавливались там, где грязь таинственным образом смешивается с прекрасным. Так вот, только анальный секс в полной мере раскрывает тонкую грань между чистотой женщины и ее животной сущностью: именно здесь святой образ в глазах мужчины искажается и портится до тех пор, пока в круговороте дерьма, превращенного в золото, не становится многовековым образом шлюхи, возбуждающей их всех поголовно, в возрасте от десяти до ста лет. По крайней мере, на это я продолжаю надеяться всем своим капризным нутром — моя низшая человеческая природа была для тебя также привлекательна.
Скажи мне, что это так; даже по прошествии нескольких месяцев я нет-нет да и спрашиваю себя: неужели эти два следа от дерьма стали предвестником конца нашей истории? Неужели из-за этой оплошности ты перестал мне отвечать, звонить, присылать приятные сообщения, вдохновлявшие мои дни? Как мне это выяснить?
Ты исчез со всех радаров. Длинные гудки в моем мобильном равносильны пытке, и я, сама того не ожидая, оказалась меж двух огней: твоим таинственным исчезновением и инцидентом, который, возможно, послужил его причиной. Оба события для меня стали взаимосвязанными.
Сама мысль о том, чтобы сменить белье, казалась мне нелепой, словно речь шла об уничтожении вещественного доказательства, и я спала в кровати Алисы, изводя себя неразрешимыми вопросами. Я просто съедала себя этим нелепым предположением: я стала тебе противна. Все, что знала о мужчинах, все, что могла о них прочесть, все мои недавние теории утверждали обратное, но факт — вещь упрямая: ничем другим твой поспешный уход я объяснить не могла. Еще накануне мы ворковали, как два любовника, которых ничто в мире не способно разлучить, во всяком случае, столь внезапно.
И где-то в глубине души, по прошествии времени, после того, как я превратилась в бывшую любовницу, которую хотят все реже, а затем в мощную дозу нитроглицерина среди твоей налаженной жизни, когда я отыгралась даже больше, чем хотела бы, за твое предательство, у меня все же остался этот небольшой укор. Как ты мог позволить мне хотя бы на одну секунду предположить, что несколько граммов переваренной пищи на конце твоего бесценного члена перевесили чашу весов моего практически слепого восхищения, моих бесконечных сообщений, тайком приходящих в клинику? Как ты мог оставить меня с самым худшим выводом, который возможен для двадцатилетней девчонки: она вызывает возбуждение лишь при соблюдении определенных условий?
Посреди этой катастрофы нашлась одна-единственная причина, из-за которой я не помчалась в клинику, нахмурив в замешательстве свой лоб кокотки: в этот вечер Эдуард, узнав о моей недавней психологической травме, занялся со мной анальным сексом, медленно, нежно, обыскав каждый доступный сантиметр моего ануса сначала своими пальцами, затем членом, пульсирующим от благоговейного возбуждения. Эдуард рычал: «О, Элли, о, развратная шлюха, о, твой зад». Этот голос сметал все ограничения в его желании. Я испытала сильнейший оргазм, растекаясь волнами сладкого сока по кремовым простыням, вытянувшись на торсе Эдуарда, пока его приятные руки судорожно мяли мою грудь.
— В твоей попе есть что-то особенное, чего нет у других девчонок, — прошептал он мне, засыпая, после того, как обильно полил спермой мой живот.
Эдуард, прежде чем ослабить объятия, обычно исполнял один и тот же ритуал: он обвивал мои волосы вокруг указательного пальца и слегка дергал их, заставляя меня попискивать. Но в этот вечер его правая рука, скрытая под простынями, осталась лежать между моими ягодицами, словно не желая их больше покидать. И, когда я в пять утра открыла один глаз, его пять пальцев продолжали прикрывать веером мою киску и анус. Я слегка пошевелилась, Эдуард не глядя ухватил меня за щеку, прошептав: «Останься здесь». Наверное, в первый раз в жизни мужчина, у которого я проводила ночь, хотел прижиматься ко мне все десять часов кряду.
В девять ноль-ноль Эдуард должен был читать лекцию.
— Захлопнешь за собой дверь, — сказал он мне, закончив одеваться.
Я лежала поперек еще теплой кровати, раздираемая желанием проспать до обеда и с нетерпением вернуться домой, то есть уйти, — никогда не чувствовала себя комфортно одна в квартире своих любовников.
Уже собиралась сделать над собой усилие и подняться, когда Эдуард в своем коричневом костюме, встал на колени у моих ног, чтобы поцеловать меня в живот. Потягиваясь, я перевернулась. И Эдуард, всегда такой нежный и уважительный к моей стыдливости, внезапно раздвинул мне ягодицы. Я была слишком вялой, чтобы реагировать бурно.
— Прекрати, — только и пискнула я. — Ты вчера взял меня сзади, это грязно.
— Что грязно? — возразил Эдуард.
Впервые в жизни я занималась любовью с языком мужчины.