– Я скучал по тебе, Элла, – сказал Генри, когда мы вышли из бара, и я проводила его до входа в отель. – Я скучал по тебе прежней. Это может прозвучать как банальное клише, но я счастлив, что ты вернулась.
Мы обнимались, хохотали, как пьяные идиоты, эмоционально прощались. Я не очень помню, как шла потом домой, в памяти осталось лишь ощущение пьянящей свободы, когда ты идешь по тихим улицам Парижа. Однако я очень даже помню – с омерзительными подробностями – мое расстройство желудка в ту ночь, такое бурное, что я даже засомневалась, смогу ли продолжать и впредь мое пари.
В ту ночь я даже гадала, смогу ли теперь съесть когда-нибудь хотя бы кусочек сыра; перспектива была печальная. Но этот урок помог мне осознать, что не надо доедать каждый кусок, особенно когда речь идет о наиболее ароматных сортах.
Вероятно, Серж согласился бы со мной.
Следующая запись была одной из моих самых любимых, в основном потому, что в ней речь шла о Гастоне, который теперь заполнял большинство моих мыслей, не связанных с сыром.
Тот ноябрьский день оказался не по сезону теплым и солнечным, а у меня было великолепное настроение, потому что позвонил Тим и предложил работать еще один день в неделю. Наш фуд-стартап не получил огромной финансовой инъекции, на какую надеялся Тим, как он с огорчением мне объяснил, но они все-таки добились существенной денежной поддержки, и это означало, что теперь они могли себе позволить платить мне за три дня в неделю. Я была рада; значит, я буду зарабатывать чуть больше в дополнение к моей работе в кафе, от которой я не была готова отказаться.
Летая в небесах на позитивных вибрациях и намереваясь потратиться на вкусности, я взяла курс на Сержа, чтобы купить еду для пикника. Я поняла, что ни разу не была на пикнике, после того как стала встречаться с Гастоном, – он таскал меня по новейшим ресторанам Парижа – а мне так хотелось, чтобы он понял, что пикник «альфреско DIY», как это сейчас модно говорить, а по-простому – «пикник на свежем воздухе и своими руками», может быть романтичным и стильным.
Гастон прибыл на условленное место на Сене на двадцать минут позже, смущенный и вспотевший в своем шикозном сером костюме, и сказал, что не мог поймать ни такси, ни Uber после встречи с редактором. Меня не огорчило его опоздание, я была счастлива ждать его на предзимнем солнышке, но он все равно не мог успокоиться полчаса. Он неловко уселся на сложенной газете – не желая испачкать костюм – и мы принялись за сырный пикник. Мы ели Пон-л’Эвек и Нёшатель – сыр из коровьего молока в форме романтических сердечек, так подходивших к нашему пикнику, – и пили белое вино из региона Жюра, травянистое и свежее. Я чувствовала себя победительницей.
Но только-только Гастон начал расслабляться и радоваться пикнику, как вдруг вздрогнул и в панике потрогал голову.
– Merde! Элла, кажется, птичка сходила в туалет мне на голову.
Я рассмеялась. Недоверчивое выражение на его лице было бесценно.
– Это добрый знак – к удаче.
– Удача для кого? Для птички?
– Нет, для тебя. Ну-ка, опусти голову, дай я оценю ущерб.
Он послушался и стал похож на провинившегося школьника, которого ругает учительница.
– У тебя на голове почти ничего нет, – сказала я, но он не успокоился.
– Пойдем отсюда, – раздраженно бросил он.
– Это всего лишь голубиный помет. Не волнуйся.
– Ты ведь видела голубей в Париже? Они грязные.
«Я знаю, ты заставил меня съесть одного», – подумала я, но сделала серьезное лицо, потому что видела, что Гастон вовсе не считает эту ситуацию забавной. Он начал собираться, хотя у нас оставались полбутылки вина и закуска.
– Давай вернемся ко мне, – предложил он. – Я должен принять душ… и я хочу, чтобы ты присоединилась ко мне.
Предложение Гастона было слишком заманчивым, и я не стала отказываться, поэтому с сожалением завернула сыр, и мы двинулись к нему. Когда я мыла Гастону голову, к нему вернулась улыбка. Мы потрясающе провели время, широко распахнули окна и ловили последнее солнечное тепло, лившееся в спальню, сохраняя безопасную дистанцию от голубей. Мы постелили на пол ковер и устроили пикник, поставив вместо винных бокалов пластиковые стаканчики.
Гастон, очевидно, не привык к пикникам на природе, но я невольно признала, что его версия пикника тоже была неплохая.
Все мои приключения, собранные в сырном журнале, напомнили мне, что я жила теперь другой жизнью, не той, которую оставила в Мельбурне вместе с Полом. Мне даже не верилось, сколько сортов сыра я попробовала за последние несколько месяцев. И хотя моя каждодневная жизнь шла размеренно, время после моего приезда во Францию стремительно летело.
Серж невероятно поддерживал меня, рассказывал про новые сыры и уводил от тех сортов, к которым, по его мнению, я пока не была готова. Странное дело, он все еще был недоволен, что я выставляла картинки сыра в онлайн-пространстве, и говорил, что людям, вероятно, больше нечем заняться, раз их интересует, как я ем сыр. Когда я спорила с ним, что французская культура еды меняется и что самому Сержу стоило бы уделять ей больше внимания, он отвечал, что французские традиции важнее, чем новомодные скандинавские кулинарные веяния последних лет. То, что у нас начиналось как веселая дискуссия, переходило в серьезные споры. Но когда речь шла о французских кулинарных традициях, Серж был серьезным мужиком.
Я листала страницы моего сырного дневника и представляла себе все зимние сырные блюда во Франции, с которыми я могла бы познакомиться: фондю, раклет, тартифлет! Я знала, что эти блюда – слишком тяжелые для летних трапез – помогут мне прожить холодные дни, когда я буду нуждаться в такой помощи. Меня беспокоило все, что я слышала про европейскую зиму. В Мельбурне никогда не бывает настоящих холодов, и я с моим гардеробом, состоявшим в основном из платьев и футболок, понимала, что плохо готова к холодам. При одних лишь мыслях об этой еде мне делалось теплее и уютнее. Думая о них, я наконец встала с постели и начала собираться на работу в кафе.
Вскоре после того, как я приехала во «Флэт Уайт» и надела фартук, вошел Гастон. Я как раз вынесла в зал стопку тарелок и торопливо поставила их возле кофемашины. Вытерла ладони о фартук и помахала рукой.
– Bonjour, Элла, – приветствовал он, пританцевал ко мне и поцеловал в обе щеки.
– Salut, Гастон, – ответила я, слегка ужаснувшись, что он застал меня со стопкой тарелок. Он не заходил в кафе несколько недель, а я не поправляла его, когда он называл меня бариста.
– Я оказался тут рядом и понял, что никогда не пробовал твой кофе, – улыбнулся он.
Крис подозрительно покосился на меня. Я метнула в него умоляющий взгляд.
– Элла, не пора ли тебе сделать перерыв? – предложил он. – Давай-ка я приготовлю вам с Гастоном пару порций кофе!
Я поблагодарила его, неслышно шевеля губами.
Выпив бодрящий кофе для храбрости, я прикинула, что, пожалуй, сейчас самое удобное время прояснить ситуацию и рассказать, чем я на самом деле занималась в кафе.
– Ты знаешь, Гастон, что я вовсе не бариста? – сказала я небрежно.
– Non, ты говорила мне, что ты бариста.
– Ну, я не совсем бариста, – объяснила я. – На самом деле я помощница на кухне.
– Ты готовишь? – спросил он с таким же удивлением, какое было у меня, когда Крис предложил мне работу на кухне.
– Не совсем. Я мою посуду.
Я увидела, как у Гастона изменилось выражение лица. После этого мы долго сидели и молчали.
– Тебе нравится мыть посуду? – нервно осведомился он.
– Конечно нет. Просто я зарабатываю так на жизнь, потому что пока еще лишь частично занята в нашем фуд-стартапе, – импровизировала я. «Что плохого в том, что я мою посуду?» – думала я, подозревая, что Гастон считает такую работу постыдной.
Он выглядел задумчивым, словно пытался решить, прилично ли ему встречаться с мойщицей посуды.
– Когда-то летом я продавал мороженое на пляже в Сен-Тропе. – В его голосе звучало облегчение. – В любом случае у тебя есть и другая работа – ты пишешь. И я думаю, что ты скоро перестанешь работать в кафе, non?
– Конечно, – подтвердила я, точно зная, что, скорее всего, не перестану. Гастон не понимал, что бесплатный кофе и хорошая компания были для меня более чем достаточной причиной, чтобы остаться здесь.
Глава 26
Мама и Рэй прилетели в Париж двадцать третьего декабря, и я натужно пыталась проникнуться праздничным настроением. В Австралии я наслаждалась бы кануном Рождества на пляже, а тут вместо этого, утеплившись шарфом, курткой и перчатками, покупала маленькую и дорогущую елку. Погода, казавшаяся мне холодной в осенние месяцы, теперь выглядела мягкой по сравнению с нынешней. Надо добавить, что я по-прежнему не знала, как мне пережить морозы европейской зимы.
За неделю до Рождества Париж все больше пустел. Люди покидали город и уезжали в свои родные дома или в теплые края. Клотильда благоразумно улетела с отцом на две недели в Таиланд, а Гастон уехал к другу в Ниццу. Коллеги по работе тоже исчезли с радара, и мне осталось считать часы до прибытия мамы и Рэя.
В их первый день мы гуляли по Парижу. Начали с ближних улиц, где я показала им мой фермерский рынок и угостила кофе в «Флэт Уайт». Потом мы прошли мимо Лувра, через сад Тюильри к Елисейским полям, которые превратились в деревню с маленькими деревянными шале, торговавшими имбирными пряниками, глинтвейном и рождественскими безделушками. Летели час за часом, я пристально разглядывала Рэя, пытаясь понять, за кого моя мама скоро выйдет замуж.
Когда я встречала их в аэропорту, они вышли в зал прилетов, держась за руки. По какой-то непонятной причине Рэй надел берет помимо своей стандартной фланелевой рубашки. О боги! Он неловко стоял в стороне, пока мама, бросив на пол свой багаж, заключила меня в крепкие объятья. Но когда она нас познакомила, он сказал: «Иди сюда, милая» – и сгреб меня в охапку. Его густой австралийский акцент звучал в моих ушах, когда я вывернулась из его рук и потащила их на стоянку такси возле аэропорта.