Мы с Гастоном прибыли в лодж поздним вечером в пятницу после скоростного экспресса до Лиона и езды сквозь вечерний туман на арендованном автомобиле. День получился длинный, и, несмотря на мои лучшие намерения всю ночь заниматься горячим сексом на медвежьей шкуре при неровном свете потрескивающего камина, мы рухнули на диваны, накачали небольшие нагреватели для ног и заснули, быстро выпив по бокалу вина.
На следующее утро, полюбовавшись с балкона белейшим снегом и вообразив себя снежной королевой в моей собственной белоснежной башне, я отправилась в горы в зимнем прикиде на разъезжавшихся лыжах и с беспорядочно болтавшимися палками. Блаженство от уютного шале исчезло, и я определенно вышла далеко за пределы моей зоны комфорта.
Окруженные грандиозными пейзажами, мы прошли половину особенно длинной трассы где-то в Шамони, и я была расстроена, что вынуждена смотреть не на красоты, а только на ужасную лыжню передо мной.
Когда Гастон спросил у меня, хорошая ли я лыжница, я хвастливо ответила, что да, конечно. Я не хотела терять лицо перед моим новым возлюбленным; а по воспоминаниям я достаточно ловко каталась на склонах в школьные годы. Но теперь, через десяток лет и, пожалуй, когда я стала на несколько килограммов тяжелее, моя внутренняя спутниковая навигация подкачала, я не могла координировать свои движения, не могла ловко поворачивать.
Через секунды после того, как я выпала из подъемника задом в снег, я уже была на грани срыва. После моего десятого падения – сумев успешно проехать за подъемником лишь метров пятьдесят, – я была готова схватить лыжи и, удалившись в лодж, зализывать там мои душевные раны.
– У меня не получается. Извини, Гастон. Я не создана для этого. – Я посмотрела на него, и мои глаза наполнились слезами. Я пыталась их сдержать, но этот слишком знакомый комок тревоги в горле не уменьшался. Я чувствовала себя как ребенок с ободранной коленкой, которому нужно, чтобы его обняли и пожалели. Гастон глядел на меня почти ошеломленно и пытался показать – в который раз, – как надо тормозить и поворачивать. В принципе, я понимала его объяснения, подкрепленные дикой жестикуляцией и театральной демонстрацией, но у меня ничего не получалось. – Ты просто спусти меня с горы, может, я поучусь завтра и обрету мои лыжные ноги.
– Что такое «лыжные ноги», Элла? – серьезно спросил он.
– Это шутка, – огрызнулась я.
– Хорошо, хорошо, давай спустимся вниз и посидим в баре, – сдался он, подхватил меня и помог проехать остаток лыжной трассы.
– Дай я куплю тебе чего-нибудь выпить, – предложила я, пытаясь улыбнуться, когда мы наконец спустились к подножью горы. – За то, что спустил меня вниз в целости.
– Давай, – согласился он, снял лыжи и помог мне избавиться от моих. – А потом, пожалуй, мы снова потренируемся на простой лыжне.
– Там посмотрим, – пробормотала я вполголоса.
Я гордо прошла рядом с Гастоном через лыжное шале к бару; мой бойфренд был самым красивым из всех изумительно одетых лыжников, сидевших вокруг.
– Что ты хочешь выпить, Элла?
– Пожалуйста, vin chaud[51], – попросила я, согреваясь физически и потеплев душевно к моему новому месту обитания.
Уютно расположившись в шале, я поняла, что ошибалась, вообразив, что хотела кататься на лыжах. Более реальным оказалось желание остаться в шале. Пить глинтвейн и любоваться горным пейзажем – вот чего хотелось моему сердцу. Я оказалась снежной крольчихой на самом фундаментальном уровне.
Один бокал vin chaud, и я почувствовала, что начинаю постепенно отходить от утренней психологической травмы. Так и было, пока я не услышала за спиной женский голос.
– Гастон! – Голос был странно знакомым, но я не могла вспомнить, где слышала его раньше. Я оглянулась, и – блин! – там стояла Камилла. Мои мысли перенеслись в «бистро», где я имела неудовольствие познакомиться с костлявой моделью-дробь-официанткой в первый раз.
Какие черти принесли ее сюда?
Я пошарила глазами, надеясь увидеть сопровождавшего ее обходительного модель-дробь-бойфренда, но мне не повезло. Она была одна.
Мы обменялись любезностями, и Гастон пригласил ее присоединиться к нам и выпить. Они стали трещать слишком быстро по-французски, и мне удалось понять, что она приехала «на снега» вместе с отцом. Конечно, маленькая богатая девочка катается на лыжах с папой… Но еще мне удалось расслышать из ее стрекотни, что она только что порвала с неким Антуаном и приехала на склоны, чтобы прочистить мозги. Так что мой восторг, что я начинаю понемногу понимать разговорную речь, был омрачен реальностью того, что она сообщила. И я не могла не удивиться, почему она говорила такие личные вещи Гастону, утверждавшему, что они всего лишь знакомые.
Они болтали и смеялись, пока Камилла не извинилась за бестактность и не переключилась на английский. Ха! Ты шутишь, Камилла! Она явно не подозревала, что я поняла большую часть их разговора; в основном речь шла о скучных вещах, о работе, но все было щедро приперчено намеками и флиртом.
За окном какой-то мальчишка пялился на меня и бросал снежки в стекло, а я невольно думала, что эти лыжные выходные заруливали не туда, куда я планировала.
Допив эспрессо, Камилла предложила нам пробежаться на лыжах, и Гастон спросил, готова ли я предпринять новую попытку.
«Серьезно? – подумала я. – Я не хочу снова позориться, особенно перед Камиллой».
Я что-то промямлила про больное колено, старую травму, полученную еще на чемпионате штата по нетболу. Я оправдывала мое преувеличение, напомнив себе, что я запросто могла стать самым результативным игроком в своей ночной вторничной лиге.
– Ты не возражаешь, если я пойду с Камиллой? – спросил Гастон, явно не замечая двусмысленность его слов.
Конечно, возражаю. Ты должен остаться здесь и составить мне компанию. Мне хотелось сказать именно так, но я не сказала.
– Нет, конечно, не возражаю. Иди. Желаю приятно провести время.
Картинка Гастона и Камиллы, въезжающих на гору на подъемнике, а потом непринужденно скользящих рука об руку со склона, возникла в моем мозгу. Но я сама сделала свой выбор – отпустила их одних и не отправилась с ними. В данном случае верх одержал мой инстинкт самосохранения.
Когда они уходили, я услышала, как Камилла спросила у Гастона, что такое нетбол, на что он пожал плечами.
Я смотрела, как они элегантно вышли из бара и направились к подъемнику; видела, как они хихикали, втискиваясь вдвоем на сиденье. Я продолжала следить, пока их шапочки не превратились в точки на горизонте. Мой внутренний голос твердил мне, что не надо было отпускать их вместе, но я уговаривала себя успокоиться. В конце концов, ведь Камилла была всего лишь неприятным сюрпризом. А Гастон предпочел взять меня в свой лыжный лодж.
– Официант, пожалуй, мне нужна еще порция, – пропела я на испуганном французском. – Сделайте мне двойную.
Я просидела на том же месте следующий час; мои мышцы уже напряглись от краткого, но физически тяжелого лыжного сеанса. Поначалу я наслаждалась жизнью снежной крольчихи, разглядывая толпу, прокручивая ленту соцсетей и читая журналы. Но минуты тикали, все мои развлечения закончились. Я пыталась позвонить Гастону, чтобы узнать, как добраться до лоджа, но телефон сразу включал голосовую почту – вероятно, находился вне зоны покрытия.
Я уже чувствовала себя чуточку беспомощно. На меня нахлынули детские воспоминания, как я в семь лет ждала маму под дождем у школьных ворот. Даже официанты поглядывали на меня с сочувствием, словно говоря: «Не переживай, детка. Тебя не забудут в баре».
На доброй середине второго часа полета соло я стала рассматривать потенциально летальный план вернуться к подъемнику и искать Гастона. Я начинала нервничать. Меня бросили в лыжном шале; я загибаюсь от скуки и алкогольной интоксикации (нужное подчеркнуть). Я была уверена, что Гастон и Камилла, вероятно, поселились в ледяной пещере, которую он вырыл голыми руками, забыв обо мне.
– Кому нужна Элла? – с горечью пробормотала я. – Она даже не умеет кататься на лыжах.
Я просматривала меню, жалея, что я сейчас не в Париже, где могла бы утешить себя сыром, после чего подумала о Серже. Вот интересно, если бы он тоже умел кататься на лыжах… Я не сомневалась, что Серж никогда бы не бросил меня и не уехал кататься с какой-нибудь профурсеткой.
Но вернемся к моим нынешним неприятностям. Где мой бойфренд, черт побери? Я мысленно репетировала речь на случай, если Гастон когда-нибудь появится из снежной пещеры со своей новой и усовершенствованной – то есть умеющей кататься на лыжах с грацией и изяществом – снежной королевой. Поток слез грозил хлынуть из моих глаз, когда я мысленно обвиняла его в дезертирстве, но тут слезам помешал упомянутый дезертир, похлопав меня по плечу. Его щеки восхитительно разрумянились от холодного воздуха.
– Ты вернулся, – пискнула я, забыв про мой монолог, и бросилась ему на шею.
– Все нормально? – нахмурился он, выкручиваясь из моих объятий и поправляя волосы.
– Где Камилла?
– О, она пошла на встречу с другом ее отца. Он возглавляет в Париже какое-то большое модельное агентство.
– Вы хорошо покатались? – осведомилась я, всматриваясь в его лицо и ища свидетельства, что их лыжная прогулка была не такая уж невинная.
– Конечно. Все было хорошо. Хотя тебе бы не понравилось. Много черных трасс, то есть повышенной сложности, и много целины. Даже я с трудом мог угнаться за Камиллой.
– Я думала, что ты забыл про меня, – тихо проговорила я, все еще пытаясь сдержать слезы. Внезапно мне расхотелось, чтобы он узнал, как я злилась на него.
– Зачем мне это делать, Элла? – возразил он. – Je t’aime bien.
Черт побери! Неужели он только что сказал, что любит меня?
Я онемела и лишь глядела на него с восторгом.