Я взглянула на часы и поняла, что если немедленно не приму решение, то опоздаю. Мне хотелось даже обратиться за советом к Клотильде, но она, вероятно, была еще в воздухе. Плюс к этому я не хотела говорить ей про ужин у Сержа, чтобы о нем не узнал Гастон. Лучше упомянуть, когда я буду уверена, что у него не было никаких романтических планов. Неожиданно ситуация показалась мне сложной.
Проинспектировав разложенные на полу шмотки, я остановила выбор на черных джинсах, такой же черной футболке и паре балеток. Уложила волосы в довольно шикозный пучок, сгребла сумку с курткой, ткнула в губы помадой и выскочила за дверь.
Я никогда особенно не задумывалась над тем, где жил Серж, но была удивлена, какой роскошный у него дом, когда шла через двор, украшенный горшечными растениями. Серж сообщил, что я должна подняться на четвертый этаж в квартиру А.
Он открыл дверь в фартуке, в руках его была деревянная ложка.
– Vite, vite, vite. Скорей, скорей, скорей, – поторопил он, впустив меня в короткий коридор. – Нам ведь не надо, чтобы угощение подгорело.
Я огляделась по сторонам, и меня поразили две вещи. Во-первых, какая прелестная квартира у Сержа, тем более что он холостяк и живет один. Второй вещью были свеча на столе и два столовых прибора. Merde! Это определенно походило на свидание.
Может возникнуть неловкая ситуация.
– Серж, великолепное жилье, – заметила я, когда он протянул мне бокал игристого бургундского Crémant de Bourgogne. Деревянные балки цвета эспрессо держали высокий потолок, с ними контрастировали кремово-белые стены и забитые до предела книжные шкафы. Два кожаных дивана, мягкие, как масло, после многих лет службы, уютно стояли под окнами. Квартира была маленькая, но казалась большой. – Я и не знала, что ты прекрасный интерьерный дизайнер.
– Элла, ты еще многих вещей про меня не знаешь, – улыбнулся он, подмигивая, повел меня на кухню и помешал в бурлящей на плите кастрюле. Мой желудок затрепетал, и я неожиданно вспомнила мой самый первый день в Париже, когда я, полная радостных ожиданий, прыгая от восторга, что я снова во Франции, увидела Сержа в его сырной лавке.
– Пожалуй, ты прав. И я уверена, что ты и обо мне много чего не знаешь, – сказала я, подыскивая возможность упомянуть Гастона, но вместо этого напустила тумана. – Кстати, – продолжала я, меняя тему, – что ты готовишь?
– Паппарделле по-домашнему, – ответил Серж и рассказал, как он готовил это блюдо из пасты прошлым летом в Италии, когда ездил в отпуск. Я задавала ему вопросы, стараясь держаться непринужденно, но понимала, что невольно вела допрос с пристрастием и никак не могла упомянуть, что у меня есть бойфренд.
Я выпила свой бокал слишком быстро – Серж сделал из своего лишь пару глотков – и слегка раскраснелась. Я извинилась и зашла в туалет, чтобы быстро перевести дух и составить план вечера. Мне нельзя хлебать вино и болтать, как идиотка.
Я сидела на унитазе и ругала себя за то, что вляпалась в эту непонятную ситуацию. В голове крутились разные мысли. Что вообще у нас с Гастоном? Мы никогда не говорим об этом. Но ведь он сказал, что любит меня. Обманываю ли я его сейчас, придя фактически на свидание? Но разве это свидание? Может, мне еще не поздно уйти? Скажу, что заболела… Может, вылезти в окно? Но тогда я останусь без моего Сырмена… Боже мой…
Я помыла руки и вышла.
– Все нормально? – уточнил Серж, галантно отодвигая для меня стул от обеденного стола.
– Да, нормально. Извини. Просто я выпила слишком много кофе, – солгала я и заметила, что две тарелки с восхитительной на вид пастой готовы и ждут нас. Еще я не могла не заметить, что он снова наполнил мой бокал. Отлично…
– Alors[54], сегодня в меню, во-первых, паста с трюфелями и грюйером. Нечто простое и легкое, чтобы мы могли быстро перейти к сырному блюду.
Я посмеялась над его словами о простом и легком, скручивала кремовые паппарделле в большой ком и некрасиво пихала в рот. Может, ему покажутся отвратительными мои манеры…
После пасты Серж, не теряя времени, перешел к запеченному Мон-д’Ор, подав его без украшательств в его собственной коробке с парой ложек. Он внимательно наблюдал, как я зачерпнула ложкой теплый жидкий сыр и шлепнула на хлеб с корочкой. Вспомнив, как я в горах обожгла язык, немного подождала и сунула теплый сыр в рот.
– Серж, что ты наделал? – ахнула я, пережевывая.
– Что такое? Тебе не нравится? – Он очень удивился.
– Просто я не понимаю, как ты мог прятать от меня до нынешнего дня такую вкусность, – заявила я с шутливой злостью.
– Элла, – медленно проговорил он, – ты не можешь есть такой сыр слишком часто. Во-первых, он в наличии всего несколько месяцев в году. Во-вторых, он очень, очень riche[55]!
– Ну, думаю, моя сырная эпопея закончена. Отныне и навеки для меня это единственный сорт сыра. Это его я искала, сама того не зная. Можно я обручусь с ним? – пошутила я.
Серж рассмеялся и велел продолжать наше пари, потому что он ждет, когда я угощу его ужином в ресторане. Пожалуй, это был удобный момент, чтобы я сказала про Гастона, но… как-то не срослось. Вместо этого я сменила тему и спросила Сержа, как он полюбил сыр.
– Это долгая история, – ответил он. – Как-нибудь в другой раз. А ты?
– Тоже долгая история, – призналась я, вспоминая мой пикник в Париже с Полом.
Некоторое время мы ели в комфортном молчании, погрузившись каждый в свои мысли. Потом Серж спросил меня об одном из моих недавних сырных открытий; это была наша обычная тема разговоров.
После трапезы я встала, чтобы помочь убрать тарелки, но обнаружила, что у меня после стольких бокалов вина слегка кружилась голова. Я покачнулась.
Серж схватил меня за локоть и поддержал, но убирать руку не спешил, и мы стояли, словно замороженные во времени этим волшебным сыром. Мне бы сразу отойти, но не слушались ноги.
Не успела я опомниться, как Серж нагнулся ко мне и положил мне на щеки свои теплые большие ладони. И потом поцеловал меня так нежно, что я растаяла, как сыр Сен-Марселлен в жаркий день.
Я понимала, что надо отстраниться, но его губы казались такими… хорошими. Шли минута за минутой, а мы все стояли, обнявшись.
Но внезапно я вспомнила Гастона и напряглась. Потом шагнула назад и выпалила:
– Серж, я не могу. У меня есть бойфренд.
– Что? Почему ты не сказала мне? – Он рухнул на стул. Его лицо выражало ужас.
– Прости, мне казалось, что я уже говорила. Но потом… ужин… и сыр… – Я не могла привести в порядок мысли. Я думала только о том, чтобы снова его поцеловать. Я жалела о сказанном и хотела вернуться в его объятья, но, глядя на его лицо, понимала, что это невозможно. – Мне очень жаль, Серж.
Он молчал.
– Пожалуй, я пойду, – пробормотала я. – Спасибо за ужин. – Я схватила сумку с курткой и выскочила за дверь.
Я шла сквозь холодную зимнюю ночь и удивлялась себе. Что в меня вселилось? Сочетание восхитительной еды, вина и, конечно, сыра – все это, должно быть, заставило меня поверить, что мне нравится Серж. Ясное дело, он не мой типаж. Старомодный и традиционный. Волосы уже седеют, шутки отпускал ужасные… Но в нем было что-то такое… какое-то обаяние – не такое, как у Гастона, конечно, но все-таки что-то особенное. А потом я вспомнила поцелуй, и мне захотелось снова растаять, как сыр Сен-Марселлен в жаркий день. Проклятье!
Погруженная в свои раздумья, я открыла дверь квартиры и с удивлением заметила Клотильду, сидевшую в темноте у окна.
– Клотильда, ты вернулась! Как дела? Мне казалось, что тебя нет уже тысячу лет. Как Таиланд?
Она повернулась ко мне, и я увидела, что у нее мокрые и красные глаза и что она плакала и плачет до сих пор.
– Эй, в чем дело? – воскликнула я, бросаясь к ней. – Что-то случилось?
– Господи, Элла. Сплошной мрак. Все слишком сложно, чтобы даже объяснять. Я и не знаю, с чего начать.
Я вспомнила вечер, который провела с Сержем, и посочувствовала ей.
– Ничего, все наладится, – подбодрила ее я. – Что бы то ни было, я уверена, что мы все исправим.
Она наклонилась, схватила свою сумочку, швырнула на стол и протянула мне кожаное фолио. Я открыла его, нервничая.
«На что я смотрю, черт возьми?» – думала я, листая страницы. Там были очень двусмысленные фото, в основном ступни, но иногда также ноги. Однажды я чуть не рассмеялась, но сдержала себя, видя огорченное лицо Клотильды.
– Клотильда, что происходит? Что это такое?
– Элла, мне так стыдно, – проговорила она сквозь слезы и снова отчаянно разрыдалась. Я никогда не видела ее такой. Между всхлипываниями пролилась правда. Клотильда позировала как парт-модель, демонстрирующая стопы. Поначалу все было нормально, в основном съемки для рекламы дизайнерской обуви – стопы у нее были действительно исключительно красивые – но потом она познакомилась со стилистом, который платил ей гораздо больше за своеобразные снимки, которые я видела в ее альбоме.
Она догадывалась, что он фетишист, но деньги были большие, и ей все это казалось скорее забавным. Так и было, пока papa Жан не увидел уже после Рождества ее фолио.
– Элла, он в бешенстве… Он сказал, что нельзя разжигать извращенные фантазии недоумков.
У меня сжалось сердце от жалости к подруге.
– Я пыталась объяснить ему, что люди могут наслаждаться так, как им хочется, и что пока на фотографиях нет моего лица, все нормально. Но он у меня такой правильный и такой консерватор. Он орал на меня и говорил, что мама была бы очень огорчена и разочарована, если бы увидела такие снимки. – Тут она снова отчаянно зарыдала, вздрагивая всем телом.
– Не беспокойся, – уговаривала я, гладя ее по плечу. – Он тебя простит, я уверена в этом. Ты можешь обещать ему, что больше не будешь позировать тому извращенцу?