— Может быть, — язвительно повторил Патрик, отлично понимая, что коллега прав и это их упущение. — Но раз уж мы этого не сделали сразу, то лучше поздно, чем никогда.
Эрнст ничего не ответил. Патрик вынул мобильный телефон и позвонил по нужным номерам, чтобы получить официальное разрешение и вызвать техников из Уддеваллы. В ушах у него продолжали звучать слова Эрнста, и он старался сделать все возможное, чтобы ускорить процесс. Ему сказали, что техники прибудут еще до вечера.
Патрик со вздохом включил зажигание и дал задний ход. В голове крутились мысли о золе. О пепле и смерти.
~~~
Фьельбака, 1924 год
Она ненавидела свою жизнь — даже сильнее, чем предполагала, когда переезжала в новый дом. В самых безудержных фантазиях Агнес никогда не представляла себе такой бедности и убожества. И, словно мало было этого ужасного окружения, ее тело распухло, делая непривлекательной и неуклюжей. В летнюю жару она все время ходила потная, и волосы, прежде всегда так тщательно уложенные, теперь висели какими-то сосульками. Больше всего она мечтала о том, чтобы существо, сделавшее ее такой уродкой, поскорее вышло наружу, но в то же время жутко боялась родов — одна мысль о них доводила Агнес чуть не до обморока.
Жить с Андерсом тоже оказалась сплошным мучением. Если бы он хоть не был таким бесхребетным! Но он только преданно смотрел на нее собачьими глазами, вымаливая хоть немножко внимания. Она знала, что другие женщины презирают ее за то, что она не возится целыми днями, как они, наводя чистоту в своем дрянном жилище и ухаживая за неблагодарным мужиком. Но как можно ожидать, чтобы она вела себя как они! Она же не чета им, по рождению принадлежит к совершенно другому слою общества и получила благородное воспитание. Странно было бы, если бы Андерс вздумал требовать от нее, чтобы она корячилась, отмывая грязные полы, или носила ему в каменоломню обед. Он еще имел наглость упрекать ее за то, что она не умеет бережливо тратить те жалкие гроши, которые он приносит. В своем нынешнем состоянии она вообще не должна ничего делать, а уж если она и позволяет себе купить в лавке что-нибудь особенное, то это еще не причина поднимать столько шума. Подумаешь, велика беда, приобрести какую-нибудь вещь вместо того, чтобы экономить деньги на муку или масло!
Агнес со вздохом положила свои распухшие ноги на скамеечку. Сколько вечеров она уже просидела так перед единственным оконцем, представляя, как совершенно иначе могла бы сложиться ее жизнь. Если бы только отец не был упрям как баран! Она уже подумывала отправиться в Стрёмстад, броситься перед отцом на колени и упросить его, чтобы он над ней смилостивился. Если бы она знала, что есть хоть малейший шанс на успех этой затеи, она бы уже давно так и сделала. Но Агнес наизусть выучила все хорошие и плохие стороны своего отца и чувствовала заранее, что не стоит и пробовать. Приходилось терпеть и ждать подходящего случая, когда она сможет вырваться из своего нынешнего положения.
На крыльце послышались шаги. Она вздохнула, поняв, что это вернулся Андерс. Если он воображает, что на столе ждет ужин, то глубоко ошибается. Если подумать о тех страданиях, которые ей приходится терпеть, вынашивая его ребенка, то по справедливости он сам должен бы встать к плите и приготовить еду для нее. Правда, запасов в доме было не много. Деньги кончились уже через неделю после получки, а до следующей тоже еще оставалась неделя. Но при его хороших отношениях с Янссонами из комнаты напротив он мог бы пойти к ним и попросить хлеба, а то и чего-нибудь еще, из чего можно сварить суп.
— Добрый вечер, Агнес, — поздоровался Андерс, нерешительно входя в комнату.
Они прожили в браке уже полгода, однако он все еще чувствовал себя в этой комнате как чужой и смущенно смотрел на нее с порога.
— Добрый вечер, — фыркнула она и поморщилась при виде его перепачканной одежды и чумазого лица. — Не обязательно тащить сюда грязь. Разуйся хотя бы!
Он покорно снял башмаки и поставил их на крыльце.
— Есть что-нибудь съедобное?
Услышав этот вопрос, Агнес так вытаращила глаза, словно он произнес какое-то страшное ругательство.
— Разве по моему виду нельзя понять, что я не могу стоять у плиты и стряпать тебе еду? Я еле держусь на ногах, а ты хочешь, чтобы к твоему приходу на столе был горячий ужин! Да и на какие деньги прикажешь мне покупать продукты? Ты же не приносишь столько денег, сколько надо, чтобы питаться по-человечески, а сейчас вообще в доме не осталось ни одного эре. А лавочник, этот старый пес, больше не дает нам в кредит.
При упоминании кредита Андерс поморщился. Он терпеть не мог брать в долг, но за те полгода, что они с Агнес жили вместе, она постоянно это делала.
— Кстати, я тоже хотел с тобой об этом поговорить, — начал он, растягивая слова, и Агнес сразу же почуяла недоброе: такое начало не обещало ничего хорошего. — Я подумал, что, пожалуй, лучше я сам буду распоряжаться получкой.
Он произнес это, не глядя жене в глаза, и она почувствовала, как в груди закипает ярость. Что это он придумал? Неужели она теперь будет лишена единственной радости, которая у нее еще оставалась в жизни?
Догадываясь о том, какую бурю чувств вызвали его слова, Андерс сказал:
— Ведь тебе уже сейчас стало нелегко ходить в лавку, а когда родится ребенок, трудно будет вырваться из дома, поэтому лучше уж я возьму это дело на себя.
От ярости она не могла вымолвить ни слова. Затем временная немота отпустила ее, и она высказала ему все, что думала об этом решении. Она видела, как мучает его сознание, что весь барак ее слышит, но не обращала на это внимания. Ее совершенно не волновало, что о ней подумает здешняя голытьба, а уж Андерсу она выскажет все, пускай знает, какого она о нем мнения.
Но к ее удивлению, на этот раз Андерс не уступил, несмотря на брань. В первый раз за все время он продолжал стоять на своем, сколько она ни вопила. Когда она наконец была вынуждена сделать паузу, чтобы перевести дыхание, он спокойно заявил, что она может кричать, пока не охрипнет, но как он сказал, так и будет.
Агнес почувствовала, как ей становится трудно дышать, от злости у нее потемнело в глазах. Отец всегда уступал ей, когда она начинала задыхаться и судорожно хватать ртом воздух, но Андерс только молча за этим наблюдал и даже не думал ее успокаивать.
Тут вдруг она почувствовала резкую боль в животе и испугалась. Ей захотелось домой, к папе.
~~~
Моника ощутила испуг, как удар в живот.
— Тут была полиция?
Морган кивнул, не отрывая глаз от экрана. Она понимала, что сейчас не время с ним говорить: согласно своему распорядку, он работал и был недоступен для общения. Но она не могла ничего с собой поделать, ее переполняло беспокойство, заставляя переминаться с ноги на ногу. Ей хотелось подойти к сыну и потрясти его за плечо, заставить рассказать побольше, не дожидаясь бесконечных уточняющих вопросов, но она знала, что это бесполезно. Приходилось расспрашивать с обычной терпеливостью.
— Чего они хотели от тебя?
Он по-прежнему не желал отрываться от экрана и, отвечая, продолжал стучать по клавиатуре, ни на секунду не замедляя темпа:
— Они спрашивали про умершую девочку.
У нее зашлось сердце, пропустив не один, а сразу несколько ударов. Осипшим голосом она уточнила:
— О чем они тебя спрашивали?
— Видел ли я, как она уходила утром, и еще разное другое.
— А ты видел?
— Что видел? — рассеянно переспросил Морган.
— Ее — видел?
— Зачем ты сейчас пришла? — Он проигнорировал ее вопрос. — Ты знаешь, что это не по расписанию. Ты же обычно приходишь тогда, когда я не работаю.
В громком, резком голосе не слышно было возмущения, он просто констатировал факт. Она допустила отклонение от их обычного распорядка, нарушила ритм, и должна была знать, что его это удивит. Но она не могла сдержаться, ей требовалось все узнать.
— Ты видел, как она уходила?
— Да, я видел, как она уходила. Я рассказал об этом полиции, ответил на все их вопросы. Хотя они тоже нарушили мой распорядок.
Сейчас он полуобернулся в ее сторону и смотрел на мать этим своим разумным, но странным взглядом. Его взгляд всегда оставался таким. Эти глаза никогда не меняли своего выражения, не наполнялись чувством — по крайней мере с тех пор, как он научился управлять своим поведением. Когда он был моложе, у него случались страшные приступы ярости и досады из-за вещей, на которые он не мог повлиять или когда он чего-то не мог сделать. Причиной могло быть что угодно, начиная от невозможности решить, в какой день ему принимать душ, или выбрать, что он хочет на обед. Но с тех пор и он, и она многому научились. Жизнь пошла по накатанной колее, а выбор был давно сделан. Он принимал душ через день, его обед состоял из четырех блюд, которые она чередовала согласно выработанному расписанию, а завтрак и ужин всегда были одинаковы. Работа стала для него настоящим спасением. Он занимался тем, что у него хорошо получалось, это занятие давало ему возможность применить свой высокоразвитый интеллект и в то же время вполне соответствовало темпераменту больного с синдромом Аспергера.
Моника очень редко заходила к нему в неположенное время. Она даже не помнила, когда это случалось в последний раз. Но сейчас, коли она все равно уж его потревожила, ничего не мешало продолжить разговор.
Пройдя по тропинке между кипами журналов, она села на кровать.
— Я хочу, чтобы в другой раз ты не разговаривал с ними без меня.
Морган только кивнул. Затем он повернулся к ней окончательно, усевшись лицом к спинке стула и опершись на нее скрещенными руками.
— Как ты думаешь, мне дали бы на нее посмотреть, если бы я попросил?
— На кого посмотреть? — растерялась Моника.
— На Сару.
— Что это тебе приходит в голову! — Монике показалось, что комната закружилась перед ее глазами. Напряжение последних нескольких дней вывело ее из равновесия, и от вопроса Моргана она потеряла самообладание.