Отставной капитан проживал на последнем, пятом этаже. По этой причине едва чекисты добрались по крутой лестнице до верха, Озеровский, прижав ладонь к сердцу, взмолился:
– Подождите стучать. Дайте отдышаться.
Легкие старика с хрипом протягивали через себя живительный кислород. Лицо Аристарха Викентьевича стало бледным.
«Как у покойника, – мысленно сравнил матрос. – Ему б отлежаться, а он… А иначе как? Жрать-то надо. Ходить не будешь – сдохнешь. Вот она, жизня…»
Доронин специально отвернулся в сторону, склонился над перилами лестницы. Ему стало жаль старика. Вспомнился отец. Тоже вот так пустоту глотал. В кузнечном цеху работал, там все внутренности и сжег.
– Я готов. – Следователь прокашлялся, как бы ставя точку.
Демьян Федорович первым подошел к нужной двери, с силой грохнул по ней кулаком.
За той стояла тишина.
– Кажется, никого нет дома, – веско заметил Доронин. – Аристарх Викентьевич, а почему мы не поехали к Литкову? Нам ведь и сам Михайлов его советовал.
– Именно потому и не поехали, – слова вылетали из грудной клетки старика с хрипом. – Слишком настойчиво товарищ комиссар советовал нам Литкова. А о Сартакове сболтнул сгоряча, потом прикусил язык. Судя по всему, Сартаков знает поболе, нежели господин Литков.
– Тогда иное дело.
Доронин еще раз ударил по двери, крикнул:
– Кто есть дома? Нам нужен Сартаков!
За дверью еще несколько секунд стояла тишина, после чего раздался мужской голос:
– Кто такие?
– ЧК! Открывайте!
За дверью что-то заскрежетало. После чего донеслось:
– Покажите мандат.
– А как я его покажу, ежели дверь закрыта? – аргументировал матрос невидимому оппоненту.
– К замочной скважине поднеси.
Доронин помянул нечистого: вот ведь какое недоверие у людей проявляется в последнее время. Однако ломиться в дверь не стал, извлек из кармана документ.
– Глядите! – Клочок исписанного листа развернулся в руках чекиста напротив дверного замка. – Прочитали? Теперь открывайте!
Спустя секунду послышался металлический звук, после чего дверное полотно отошло в сторону. В образовавшемся проеме появилась взлохмаченная седая шевелюра.
– Чем обязан?
– Бывший капитан Сартаков? – Доронин спрятал документ в карман пиджака.
– Предположим. – Хозяин шевелюры недоверчиво рассматривал гостей.
– Вы преподавали в артиллерийском училище? – уточнил на всякий случай Озеровский.
– Было такое. Только я ушел из училища. Еще в июле.
– В таком случае мы к вам.
Аристарх Викентьевич первым сделал шаг вперед, прошел внутрь квартиры отставного капитана. Тому более ничего не оставалось, как пропустить вслед за стариком и матроса.
Обстановка жилища отставника оставляла желать лучшего. Одна комнатенка с кроватью в углу, круглым столом по центру, двумя стульями, на которых лежала одежда хозяина жилища. В углу, ближе к двери, примостились вешалка и старая, облезшая этажерка.
Сам хозяин мало чем отличался от комнатной обстановки. Помятый, видно, с перепоя, с красными глазами, небритый, в офицерском галифе снизу и суконном исподнем сверху.
Озеровский, оглядевшись и убедившись, что допрос придется проводить стоя, задал первый вопрос:
– Гражданин Сартаков…
– Алексей Васильевич, – отозвался капитан.
– Алексей Васильевич, нас интересует личность одного вашего курсанта.
– Канегиссера?
– Почему вы решили, что нас интересует именно он?
– Бросьте, – отмахнулся бывший военный, – весь Петербург полон слухов. Я вчера вечером уже знал о том, что сын инженера застрелил начальника ЧК.
– И? – задал самый неожиданный вопрос Доронин.
– Что «и»? – не понял капитан.
– И что думаете по данному поводу?
– Ничего. – Рука отставного военного прошлась по шевелюре. – Мне-то какое до всего этого дело?
– Интересная позиция, – процедил сквозь зубы Демьян Федорович. – Получается, стреляй кого хочешь, а наша хата с краю?
– А с чего это она должна стоять по центру? – Капитан прищурился. – Я в ваши игры не играю. Мне своих забот хватает.
– Убийство руководителя сыска – не игрушки, – веско заметил, в свою очередь, Озеровский. – И так было во все времена.
– Вам виднее, что игрушки, а что нет, – тут же отреагировал капитан. – Только меня к данному делу примазывать не надо. Уже пытались две недели тому назад привязать к делу о мятеже. Слава богу, нашлись и среди вас умные люди. Разобрались.
– А что вы такими словами бросаетесь: примазать, привязать… Несолидно, Алексей Васильевич.
– А где вы сегодня наблюдаете солидность? – парировал хозяин комнаты. – Да что там солидность! Простую порядочность давно видели? Лично я забыл, что сие означает.
– Пустое, – выдохнул Озеровский, – давайте вернемся к цели нашего визита. Итак, что вы можете сообщить о Канегиссере?
– А что вас интересует? Как о личности ничего сказать не могу. Серое пятно в памяти. А как курсант… Худшего экземпляра за все годы службы у меня не было. Да, наверное, уже и не будет.
– А что так?
– Моя задача состояла в том, чтобы научить курсантов стать артиллеристами, а не кисейными барышнями. А из вашего Канегиссера я, как ни старался, артиллериста сделать так и не смог. Вообще по сей день не понимаю, для чего он пришел в училище. Дисциплине подчиняться не желал. Все время ходил какой-то нервный, дерганый. На своих занятиях я его ни разу не видел. Думаю, и других преподавателей он игнорировал. Только политикой и занимался. Видать, на иное Бог способностями обделил.
– А вот с этого места поподробнее, – заинтересовался Доронин.
– А что подробнее? Все в училище знали, что до того, как стать курсантом, Канегиссер служивал у Керенского. Кажется, секретарем. Или советником. Не знаю. И не интересовался. Хотя какой из сопляка советник? Но суть не в том. Пробыл он у Александра Федоровича недолго. Как мне говорили, что-то около месяца. Не помню, кто из них кому не понравился, однако вскоре Канегиссер монатки от Керенского забрал. А тут закон вышел об уравнивании евреев в правах для производства в офицеры. Вот он и подался к нам. Только вместо того, чтобы изучать воинское дело, тут же занялся политикой.
– Он состоял в какой-то партии? – поинтересовался Демьян Федорович.
– Может быть… Я такими подробностями не интересовался. А вот председателем Совета училища благодаря длинному языку его избрали. Все бегал по заседаниям да собраниям. Агитировал. Не курсант – сплошное недоразумение. Полгода пробыл и сбежал! Погоны ему, видите ли, захотелось иметь. А по весне ранги отменили! Вот тогда-то нутро ейное и проявилось! Вмиг деру дал. Да и не только он.
– Я так понимаю, вы не очень-то хорошо относились к Канегиссеру, – заметил Аристарх Викентьевич.
Доронин молчал, чувствовал: раскрутить капитана сможет только старик.
– Не очень хорошо… – усмехнулся отставник, – мягко сказали. Противен он мне был, понятно? Про-ти-вен! – по слогам добавил Сартаков.
– И в чем выражалась причина вашей неприязни?
Алексей Васильевич бросил взгляд на матроса, после чего негромко проговорил:
– До появления этого сопляка в наших казармах понятия не имели о «греко-римской болезни». Нет, знать-то, конечно, об этом знали, но чтобы применять в деле… А как эта б… Простите, курсант Канегиссер появился, такое началось… Впрочем, что вспоминать. Прошло и забыто. Тем паче одних уж нет, и этого вскоре тоже шлепнут.
– То есть вы хотите сказать, – Озеровский сам с трудом верил в то, что сейчас говорил, – будто курсанты Михайловского училища занимались…
– Даже не произносите этого слова! Да, да, да, именно сие я и имел в виду! – брезгливо отрезал хозяин дома. – Простите за несдержанность, мне противно вспоминать обо всем происшедшем. Кстати, ту заразу в училище принес он с Сельбрицким.
– Перельцвейгом, – автоматически поправил Озеровский.
– Вот-вот. – Отставной капитан облизнул пересохшие губы. – Правда, о том, что Сельбрицкий этот на самом деле Перл… Переел… И не выговоришь! – Хозяин квартиры сплюнул на пол. – Словом, узнал на допросе, две недели назад.
– А как думаете: для чего Перельцвейг пришел в училище под другой фамилией? Собственной стыдился?
– Если бы… Тут по-другому следует поставить вопрос: с какой целью пришел учиться в военное училище уже получивший образование кадровый военный? Во как! У меня-то глаз наметанный. Сразу понял: Сельбрицкий ранее прошел воинскую подготовку. Причем квалифицированную. Качественную. Кстати, в училище он тоже появлялся время от времени, как и его однополый дружок. И я его понимаю: скучно заниматься на одном уровне с необстрелянными мальчишками.
Озеровский бросил взгляд на Доронина. Тот понял: все-таки придется копаться в бумагах.
– Давайте вернемся к Канегиссеру. Скажите, Алексей Васильевич, Канегиссер хорошо владел оружием? Я имею в виду револьвер?
– Ленька-то? – В голосе отставного капитана прозвучала ирония. – Не смешите! Он и оружие – понятия несовместимые!
– Исходя из последних событий, я бы так не сказал, – парировал следователь.
– Случайность, – отмахнулся Сартаков, – в тире Канегиссер показывал самые отвратительные результаты.
– А в вашей практике имел место случай, когда человек, плохо владеющий оружием, мог убить с первого выстрела?
– И не один.
– Так, может, и тут такой случай?
Сартаков почесал затылок:
– Бес его знает.
– А как думаете: Канегиссер мог пойти на преступление из мести?
Капитан задумался.
– Сомнительно. Конечно, повторюсь, Леонид – человек вспыльчивый. Нервный. Плюс изнеженное воспитание: романтика, поэтика и все прочее. Но чтобы убить… Знаете, – Сартаков вскинулся, – может, я не прав, но, мне кажется, Канегиссер из категории трусов.
– Аргументы?
Капитан бросил недоверчивый взгляд на Доронина.
– Не беспокойтесь, – Озеровский догадался, о чем подумал отставной военный, – Демьян Федорович занимается расследованием убийства Урицкого, а не мятежом в училище. Сейчас идет стандартная процедура: сбор информации об убийце.