– Точно так же, как кое-кому из моих знакомых?
– Критикуй меня сколько хочешь, но я здесь, с тобой.
Усевшись в машину и ожидая Эштона, Харпер задумалась о том, какие чувства он испытывает к ней. Он занимался с ней любовью, вскружил ей голову и пошатнул уверенность в себе. Разве может мужчина целоваться так умопомрачительно, не испытывая ничего, кроме сексуального вожделения? Кто он, Эштон Крофт? Эгоистичный искатель приключений? Телевизионная звезда? Романтический любовник?
Увидев, что Эштон продолжает стоять на месте, Харпер вышла из машины и подошла к нему. Засунув руки в карманы, он смотрел куда-то вдаль, и лицо его было хмурым. Если он и заметил, что она подошла к нему, то не подал виду.
– Ты обиделся? – тихо спросила она.
– Я чувствую себя зависимым.
Она совсем не ожидала от него такого ответа.
– Тебе не нравится быть зависимым?
– Мне не нравится пытаться соответствовать чьим-либо ожиданиям, кроме моих собственных.
– Если бы ты научил меня так жить…
Обхватив руками ее лицо, Эштон жадно поцеловал ее. Харпер прильнула к нему всем телом. Это было легко – отдаваться его воле, позволить его настойчивым поцелуям и жаждущим рукам отогнать все ее тревоги.
Эштон прижался лбом к ее лбу. Они стояли так несколько минут, солнце тем временем село за горизонт, на землю опустилась тьма. Наконец Эштон пошевелился.
– Нам надо ехать.
Кивнув, она последовала за ним к машине.
– Ты знаешь, это не важно, что Ли Дэй так холодно отнесся ко мне, – сказала она. – На самом деле я даже рада этому. Я смогу вернуться к прежней жизни, к своей карьере и больше не буду оглядываться назад. Все к лучшему.
Лицо Эштона было каменным.
– Тебе не надо говорить деду, кто на самом деле является твоим отцом.
– Почему?
– Потому что тогда ты никогда не станешь генеральным директором «Фонтейн» и тебе придется искать другое занятие.
– Я хочу стать генеральным директором.
– Тогда зачем ты сломя голову прыгнула в самолет и полетела на край света, чтобы встретиться со своим отцом?
– Я стала деловой женщиной, потому что мой отец и мой дед занимались бизнесом. И это определило мой путь. А потом я выяснила, что я дочь не бизнесмена, а дочь талантливого фотографа.
– Кто твои родители – теперь уже не важно. На тебя сейчас влияют не они, а твое окружение. Ты – это тот выбор, который ты делаешь.
– Глупо считать, что родители не сформировали твой характер.
– По крайней мере, я признал, что я эгоист. А мои родители – лицемеры. Они настолько были одержимы идеей помогать людям, что не замечали рядом с собой самого близкого человека, который нуждался в их помощи.
Эштон произнес эти слова без горечи, будто давно примирился с недостатками своих родителей. И, объявляя о своем эгоизме, он предупреждал всех о том, какой он человек и что можно от него ожидать.
Сердце Харпер сжалось.
– Поэтому ты сбежал из дома и связался с дурными людьми.
– Родители никогда не пытались найти меня.
Покинутый. Предоставленный самому себе. Живущий в страхе под угрозой расправы. Конечно, он создал для себя защитную оболочку.
– Откуда ты знаешь? Ведь криминальная банда, с которой ты связался, тщательно скрывалась от всех.
– Родители никогда не подавали заявление в полицию о моей пропаже. И никто меня не искал. Когда я пришел в банду, Франко проверил, не ищет ли кто пятнадцатилетнего белого мальчика. Он велел мне вернуться домой, предложив помощь.
– И почему ты не вернулся?
– Зачем? Я ушел потому, что родители не уделяли мне никакого внимания. Они были одержимы своей работой.
Харпер знала, что такое одиночество. Росс Фонтейн уделял ей еще меньше внимания, чем своей жене. Но у многих ее одноклассников была такая же ситуация. Их родители работали с утра до вечера и постоянно ездили в командировки. Однако Харпер не могла представить себе, что кто-нибудь из них, потеряв ребенка, продолжал бы жить как ни в чем не бывало.
– Ты никогда не задумывался, что с ними случилось?
– Не задумывался. – По крайней мере, до сих пор. Франко предлагал ему навести справки о его родителях, но Эштон отказывался. Если они не ищут его, зачем ему убеждаться в том, что с ними все в порядке? – Они посвятили себя благотворительной деятельности. И что бы ни случилось с ними, они не пожалеют о том, что пожертвовали собой.
И теперь он не осуждал их за это. Они выбрали путь, который приносил им удовлетворение. И он сделал то же самое.
– Я завидую твоей способности забывать о прошлом, – задумчиво произнесла Харпер.
Однако Эштон не был вполне уверен в том, что действительно о нем забыл. Возвращение в Африку разбудило слишком много призраков прошлого.
Оставшуюся часть дороги они молчали, между ними будто возникла стена. Он был зол, она была расстроена. Эштон почувствовал резкую боль в груди. Расспросы Харпер о его родителях разбередили его душу. Если бы он захотел узнать о том, как живут его родители, ему пришлось бы признать, что он любит их. Но это означало бы, что он изменил самому себе. Ведь он ставил свои интересы превыше всего именно потому, что они этого не делали.
Но тридцатипятилетний эгоист сильно отличался от эгоиста пятнадцатилетнего. С тех пор, как Эштон покинул отчий дом, он научился сочувствовать другим людям, о чем мечтали его родители. И даже если он отказывался это признавать и жил так, словно родителей у него не было, они все равно оказывали на него огромное влияние.
Территория лагеря была освещена мерцающими масляными лампами. Взглянув на Харпер, Эштон увидел ее восторженный взгляд. Лагерь казался сказочным островком среди дикой африканской природы.
Взяв ее за руку, Эштон повел ее по извилистой дорожке к их палатке. И хотя Харпер шла молча, не глядя на него, она крепко сжимала его пальцы.
К великому удивлению Эштона, как только они оказались в палатке, Харпер стала срывать с себя одежду. Сегодня был тяжелый день, и он думал, что она захочет отдохнуть и уединиться. Но когда она встала обнаженная перед ним, он решил не спрашивать ее, почему она это сделала.
Они упали на кровать, крепко сжимая друг друга в объятиях, и Эштон овладел ею жестко, без нежности. И она, похоже, не нуждалась в ней. Вонзив ногти в его кожу, она лихорадочно двигалась под ним. Эштон опрокинул ее на спину, прижав к кровати, чтобы слегка успокоить. Он не сразу вошел в нее, он хотел, чтобы она признала его силу, чтобы почувствовала, что это значит – зависеть от его милости. Его воля, его решительность может защитить ее от всего, но она должна это признать.
Харпер изогнулась, чтобы дотронуться до него, но он закинул ей руки за голову. Она сопротивлялась, не спуская с него глаз. И только когда он вошел в нее, ресницы ее опустились и она расслабилась.
Он вошел в нее глубже, и Харпер застонала, достигнув оргазма. Он последовал за ней.
Затем они лежали, расслабленно лаская друг друга. Перевернувшись на спину, Эштон прижал ее к себе. Она прильнула к нему всем телом. Долгое время в палатке царила тишина, нарушаемая лишь их дыханием и тиканьем часов на ночном столике. Но вскоре Эштон понял, что звон в его ушах – это не пульсирование крови по венам и не хор ночных цикад.
– Слышишь? – прошептал он.
Харпер, затаив дыхание, прислушалась. Издалека донесся какой-то протяжный рев.
– Да.
– Это рык леопарда.
Харпер поежилась:
– Совсем близко.
– Наверное, в полумиле отсюда.
Чувствуя себя в безопасности в объятиях Эштона, она уткнулась носом в его шею и улыбнулась. Непроизвольно она погладила шрам на его животе. Когда она трогала его раньше, Эштон будто отдалялся от нее. Ее разбирало любопытство, но все же она не решалась расспрашивать его о жизни в банде. Возможно, на этот раз он расскажет ей какие-нибудь подробности.
– Это след от ножа?
После долгой паузы Эштон ответил:
– Да.
Уловив напряженность в его голосе, Харпер замолчала. Старые шрамы. Давно затянувшиеся, но постоянно напоминающие… о чем?
Грудь его равномерно поднималась и опускалась. Его глубокое дыхание шевелило ее волосы, рассыпанные по плечам, и щекотало ее кожу.
– Чапмэн не принимал в свою банду слабаков. – Голос его звучал глухо в окутанной сумерками комнате. – Каждый должен был доказать, что он может драться. Даже пятнадцатилетний мальчик, чей опыт обращения с ножом сводился лишь к резке овощей. – Эштон рассмеялся, но смех его был невеселым. – Он был садистом. Раз в неделю он стравливал друг с другом кого-нибудь ради спортивного интереса. Кто первый пустит кровь другому, тот выиграл. Три проигрыша – и тебя нет. – Эштон провел рукой по глазам. – Режут горло – и кидают в джунгли на съедение диким дверям.
Харпер представить себе не могла, каково это.
– Зачем же люди работали на него?
– Он позволял им разбогатеть. Как ты думаешь, откуда у Франко взялись деньги на этот лагерь?
– А ты почему оставался?
– Я хотел доказать самому себе, что прав.
– Рискуя жизнью?
– В пятнадцать лет подросток ощущает себя всемогущим. Но я не умел драться ножом. Франко взял меня под свое крыло и стал учить технике владения холодным оружием, но у меня не слишком получалось.
– Значит, Чапмэн хотел твоей смерти?
Эштон покачал головой:
– Не думаю. В этих поединках все зависело от удачи. Во втором бою я чуть не убил своего соперника. Руки у него были длиннее, но он был грузным, а я – ловким. – Взяв Харпер за руку, он приложил ее к левой стороне груди. – Один раз удар пришелся прямо сюда. Лишь пара дюймов отделяла меня от смерти.
– Тебе повезло, что ты не умер от заражения крови.
– Мне повезло, что Чапмэн почти два месяца не вызывал меня на бой. Я много времени проводил с Франко. И с тех пор мы никогда не теряли друг друга из виду.
Возможно, Эштон никого и не убивал, но он знал, что, спасая себя, он подписывал кому-то смертный приговор. Он прошел тяжелый путь – от сына миссионера и члена криминальной банды до всемирно известного шеф-повара.