— Убирайся из моей… — начала Кагоме, но его голос затопил ее сознание, и вместо крика получился еле слышный шепот, словно шипение кислорода в клинической маске.
«Я буду жить у тебя во рту. Потому что тебе всегда будет нечего сказать».
И вот тогда она закричала:
— Вон! Убирайся отсюда! ВОН!
Фигура в углу даже не подняла головы, но продолжала говорить, точнее, слова отдавались в ней, словно эхо, и были слышны даже сквозь крик. «Буду жить… всегда будет нечего…»
— Господи, да что случилось? — гаркнула с лестницы миссис Тиел, и Кагоме обернулась, поперхнувшись тишиной и эхом чужих слов.
По крайней мере, она сбросила маску, подумала Кагоме, глядя, как тонкие, словно лезвия, брови матери Джои сходятся над переносицей клешнями лангуста. Несколько секунд Кагоме смотрела в глаза миссис Тиел, затем опомнилась и вскочила на ноги, оборачиваясь.
У стеклянной ширмы–двери дрожала тень высокого дуба, потревоженного, наверное, вороном. Чистый пол. Коробки со стерильными иглами и запасными комплектами для капельниц стояли у стены. Ничего больше.
«Я буду жить у тебя во рту».
Кагоме снова обернулась и заметила, что мать Джои улыбается. Ее брови вернулись на место, словно нарисованные. Маска была на прежнем месте.
— Жасмин? — радостно прозвенел голос миссис Тиел. — Он поможет встретить новый день с улыбкой.
Она подошла к плите и, демонстративно игнорируя изысканный тэцубиновый чайничек Кагоме, стоящий на полке, налила воду в металлический чайник, который привезла с собой, когда переехала к ним несколько недель назад. Чайник отвратительно задребезжал, нагреваясь.
— Как думаешь, газеты принесли? Я дам тебе кроссворд. Или ты предпочитаешь по утрам судоку?
Вместо ответа Кагоме вновь посмотрела на то, что осталось от ее мужа. Ее крик не разбудил его. Будет ли этот день последним? Неужели он сегодня в последний раз откроет глаза? Боже, или последний раз уже был? Когда? Она не помнила.
Кагоме не отрываясь смотрела на его грудь. Неподвижную.
Неподвижную.
Неподвижную.
Неподвижную.
И наконец, наконец грудная клетка приподнялась, словно маленький ребенок толкнул ее изнутри. Рот Джои больше не открывался, но оставшаяся часть нижней губы дрожала, когда изо рта выходил воздух. Он булькнул, гной потек на зубы и язык. И грудь снова опала.
Кагоме посмотрела в угол. И коротко, незаметно погладив пальцы мужа, обернулась к миссис Тиел, нацепив на лицо вежливую улыбку. Она надеялась, что гримаса ей удалась.
— Судоку, пожалуй.
И, даже не потрудившись набросить теплый плащ поверх халата, вышла на ледяной воздух, чтобы проверить почтовый ящик, хотя и знала наверняка, что газеты не принесут еще как минимум час.
Однако холод не помог. Как и душ, который Кагоме приняла позже. И коронное блюдо миссис Тиел, вареные яйца и сальса, тоже не оказали никакого эффекта. Последнее доказательство того, насколько ее выбил из колеи утренний эпизод, явилось, когда миссис Тиел мыла тарелки после завтрака, оглядываясь на Кагоме, которая постукивала резинкой карандаша по незаполненным клеткам кроссворда вторничной «Таймс».
— Муллинер, — сказала миссис Тиел, и Кагоме посмотрела на вопрос.
«65 по вертикали: старая шляпа, у Энглера». В клетках были зашифрованы имена персонажей Вудхауза. Когда это миссис Тиел стала разбираться в кроссвордах? На памяти Кагоме она ими даже не интересовалась.
— Принесите суперклей, — сказала миссис Тиел, и Кагоме схватила ее за руку.
Она чувствовала, как напрягаются плечи миссис Тиел — упаси боже каждую из них проявить любые эмоции, кроме улыбчивой уверенной надежды, — но и миссис Тиел вцепилась в нее. На секунду, не больше.
Принесите суперклей. Так говорил Джои, посылая шар по дорожке боулинга и тут же отворачиваясь, раньше, чем тот прокатится половину пути. Он говорил так, только когда был уверен в ударе, в том, что наверняка сшибет все кегли. Три, может, четыре раза Кагоме ходила с ним на боулинг, и Джои никогда не ошибался, произнося эту фразу. «Потому что догадки здесь ни при чем», — говорил он. Он нежно касался ее щеки и возвращался на место.
«Я буду жить у тебя во рту…»
Дверной звонок раздался в одиннадцать, когда Кагоме расчесывала свои длинные черные волосы и укладывала их в сложную прическу, которой научилась у матери. Джои обожал эту прическу. Она его завораживала. «Какой–то дикий узел», — сказал он однажды, запуская длинные пальцы в переплетение прядей. А потом, после того как они занялись любовью, он рассказал ей, что имел в виду. Кагоме знала, что он скажет: это узел бесчисленных последовательностей, с бесконечным числом вариаций. «В нашем мире, физическом, такого не существует», — сказал ей Джои.
И вдруг Кагоме очнулась от грез. Хоспис. Она не хотела о них помнить. Забыла, что они придут. Заблокировала эту мысль. И вот раздался звук открывшейся двери, похожий на бренчание расстроенной гавайской гитары, и впервые за сегодняшний день на ее бледном, изможденном лице появился намек на искреннюю улыбку. Приколов на место последнюю прядь, Кагоме вышла в коридор и мельком заметила галоши, бесшумно скользящие за угол, в гостевую комнату, которой никто никогда не пользовался. Кто же пришел?
Она подбежала к комнате, распахнула дверь — Закрыта? Она была закрыта? — и увидела эргономичный тренажер, который Джои заказал в попытке сохранить мышцы в форме, пока его кожа разлагалась, легкие разрывались, а органы отказывали один за другим. За окном покачивались деревья, растерявшие листву.
Снова звук гитары внизу, и странный лающий смех Райана, карканье его голоса: «Я иду, рыбка. Погружаюсь быстро». И жуткий кашель, похожий на звук рвущейся мокрой ткани — рак ревел, пожирая плоть, — подсказал ей, что Джои проснулся.
Кагоме сбежала вниз, игнорируя желание обернуться, хоть раз, чтобы просто убедиться. Убедиться. Хотя она уже знала.
— Как давно он не спит? — спросила она у миссис Тиел, которая вытирала полки в кухне, вымыв всю посуду и уничтожив даже намеки на их ранний завтрак.
Она позволила себе лишь мельком взглянуть на кровать, где сын пытался дотянуться до пульта «Плейстейшн». Его пальцы соскальзывали. Наконец миссис Тиел посмотрела на Кагоме. И улыбнулась.
Кагоме улыбнулась в ответ.
Они стояли и смотрели.
Райан, в футболке со смешным принтом и кедах, то ерошил свои каштановые волосы, то играл с пультом от телевизора. Внезапно экран расцвел буйством красок, громкая музыка наполнила комнату. Райан вернулся на место и покосился на Кагоме, помахав ей гавайской гитарой, которую держал за гриф. Он пододвинул стул поближе к Джои. На экране две гоночные машины подрагивали у старта. Музыка повторилась, и возникла надпись: «НАЧАТЬ НОВУЮ ИГРУ?»
Глядя на них сейчас, сложно было вспомнить, что когда–то Райан был другом Кагоме. Он походил на типичного выпускающего редактора еще больше, чем она: очки, нервное подергивание пальцев, постоянный желтоватый оттенок кожи. Компьютерный загар. Он всегда носил дурацкие футболки и кеды, рассказывал анекдоты собственного сочинения без сальных шуточек — в основном о пуделях, — и Кагоме всегда смеялась. А еще Райан занимался кикбоксингом.
Четыре месяца назад, ни с того ни с сего, Райан отвлекся от компьютера и очередной правки и упомянул о том, что мастерски играет в «Буггл». Кагоме ничего не сказала, но на следующий день принесла походный набор Джои и молча поставила его перед Райаном во время ланча. Потребовалось два раунда, чтобы понять, что он не шутил, и семь, чтобы он выиграл. Прежде Кагоме уступала лишь одному человеку. И она не придумала ничего лучше, чем пригласить Райана на обед.
Он появился, напевая «Мелкие пузырьки». Джои потопил его во всех раундах «Буггл», зато вчистую проиграл на приставке компьютерный вариант «Своей игры». Это был последний раз, когда Кагоме смогла пообщаться с Райаном вне работы.
Теперь же, когда Райан бывал в их доме, то есть практически каждый день, все его время было посвящено Джои. Когда болезнь окончательно приковала Джои к постели, Райан стал приходить чаще. Кагоме даже не представляла, что так обрадуется присутствию живого человека.
— Ты наверняка хочешь сказать, что мне повезло, — говорил Райан Джои.
Кагоме видела, что Райан не сводит глаз с язвы на его губах. Брини, лежавшая у Джои на коленях, недовольно покосилась на гостя, спрыгнула и ушла наверх.
— Ееее ооооот, — сказал Джои.
Он не мог поворачивать голову, но Кагоме чувствовала, что муж смотрит в ее сторону.
— Он хочет сказать «и еще повезет», — перевела Кагоме.
Даже миссис Тиел больше не понимала сына.
Райан улыбнулся.
— Тогда признай поражение, и можем не начинать. Всегда хотел от тебя это услышать.
Он запустил игру, и на экране одна из машин рванулась вперед и скрылась за поворотом, а вторая немедленно ткнулась в стену и взорвалась.
— Ннак, — сказал Джои.
Райан улыбнулся шире и продолжил игру.
Кагоме первой испытала панику и тут же бесшумно оказалась рядом. За ней последовала миссис Тиел, а Райан так ничего и не заметил, пока они не оказались у кровати, аккуратно выпутывая трубку катетера и помогая Джои встать.
— Что? Ох… — Райан поморщился от запаха и встал. — Все в порядке, чувак.
— Он знает, что все в порядке, но не мог бы ты принести ведро с водой и губки? — прорычала миссис Тиел.
— Под раковиной, — подсказала Кагоме. — Спасибо, Райан.
Каким–то чудом Джои смог продержаться в стоячем положении, пока Кагоме и миссис Тиел убирали грязь с простыней. Кагоме вытирала коричневые потеки, забравшиеся под полушку. Они были настолько прозрачные и жидкие, что мозг не опознавал их как дерьмо. Закончив, Кагоме вытерла лоб и посмотрела на мужа. Такой худой, практически двухмерный, бледный, как бумага, он напоминал копию самого себя, сложенную из оригами. И, вот приятный сюрприз, Джои был полностью в сознании. Он смотрел на нее. И улыбался?
— Неее лоооо, — сказал он.
— Мне повезло, — прошептала Кагоме и поцеловала косточки на его руке.