— Не делай глупостей, пес. У меня пистоль за поясом, и вытащу я его мигом.
Микшер нажал еще одну кнопку.
Четыре стальные скобы зафиксировали запястья и лодыжки Терпилы. Намертво.
— Че? — ахнул он.
Микшер включил свет.
Стены были увешаны разнообразными ножами, скальпелями, трепанами, дрелями, клещами и прочими орудиями смерти. Некоторые из них до сих пор были заляпаны кровью.
Студия звукозаписи оказалась камерой пыток. Терпила всхлипнул, но не смог пошевелиться. А потом он внезапно понял, зачем в этой комнате пластик на полу.
Микшер натянул резиновые хирургические перчатки.
— Помоги–и–и–и–ите–е–е–е! — завопил Терпила.
— Студия звуконепроницаема, дурак, — сказал Микшер, разворачивая микрофоны и настраивая пишущее оборудование.
— Простите, простите!
— Пожалуйста, кричи чуть громче, — сказал Микшер, поворачивая ручку. — Мне нужно настроить уровень звука.
Терпила смотрел на него, передергиваясь от беспомощного ужаса. Микшер оценил раскладку инструментов и выбрал дрель.
И подошел с ней к стулу.
Пленка крутилась, записывая.
— Может, я ошибся насчет тебя, — сказал Микшер. — Возможно, в тебе есть то, что нужно для хорошей записи.
Терпила истерически заверещал, когда продюсер включил дрель и сверло угрожающе взвыло.
— Неееееееееееееееееееееееееееееееет!
— Это сойдет.
Включился микшерский пульт.
Дрель вошла в тело.
Микрофон забрызгало кровью.
— Потому что все дело в миксе, крошка, все дело в миксе.
— Господиииииииииииииииииииииии!
Дрель ненадолго остановилась, вышла, покрытая кусками наверченной плоти, и вырвала хрящ из коленной чашечки Терпилы.
— Пожалуйста, хватит, чувак, ну за что ты так со мной, ну почему, почему?
Микшер положил дрель на заляпанный кровью пластик, предусмотрительно прикрепленный к полу скотчем. Из колена парнишки на пол выплескивалась пульсирующая струйка крови. Продюсер вышел из кабинки и направился к микшерскому пульту, проверить его настройки.
— Хочешь знать, почему я это делаю?
— Пожалуйста, хватит меня мучить, чувак! Ну почему?
Микшер выпрямился и снял очки. Вытаращился на Терпилу через стекло.
— Потому что я ненавижу рэп!
Несмотря на дикую боль, парень изумленно заморгал.
— Но… ты же Микшер, чувак. Это то, что ты делаешь, брат, это то, что ты делаешь!
— Я тебе объясню , мальчик. Рэп уничтожил музыку. Когда я только начинал, мы знали, как нужно играть. Ритм–энд–блюз. Соул. Даже фанк. Мотаун. Смоки. Арета. Даже Тедди Пендерграсс. Даже Слай. Тебе знакомы эти имена? Я записывал с ними сессии. Я был рядом с ними на студиях, где они писали свои песни. Но все началось не с них. Ни фига не с них. Ты знаешь, кто такой Роберт Джонсон, мальчик? Санни Бой Вильямсон? Хоулин Вулф? Они были гигантами. Их мы слушали, когда все начиналось. А потом вы, тупые макаки, «не–знаю–но–траву–курю–пою–про–маму–про–маму–мою», пришли со своим гребаным текстом и своими шлюхами. Вы уничтожили музыку. Вышвырнули меня из бизнеса. — Старик буквально истекал ядом и язвительностью, но вдруг от сожалений и разочарования в жизни перешел к сумасшедшей ярости. — Никто не вышвырнет меня из бизнеса!
— Я не знаю, о чем ты говоришь, хрен ты сумасшедший! Я не знаю, о чем ты говоришь! — Терпила задергался на стуле, пытаясь вырваться из пут.
Микшер продолжал рассказ, с шизофренической скоростью переключаясь то на праведный гнев, то на безумную ярость.
— Вы, рэперы недоделанные, считали, что достаточно курить травку, щупать своих шлюх, обвешиваться цацками и вести себя как гангстеры. Мы, в мое время, были музыкантами, парень. Мы учились играть на гитаре. И на пианино. Мы могли играть. И мы играли с рифмами. Мы гастролировали с нашими крутняками. Мы тяжело работали. Тяжело. Работали. А теперь все закончилось. Музыка прекратилась. По. Причине. Рэпа. Вы, дерьмо, решили, что все просто. Что хватит цепей, обезьяньих ужимок, бумбокса и дешевых рифм, чтобы все было по–вашему. А я получаю свое. Люди хотят слушать рэперские вопли, я даю людям то, чего они хотят. Я всегда всем мудакам даю то, чего они хотят.
Продюсер вернулся в кабинку. Открыл шкаф, вытащил стойку, к которой на трубке крепился слюноотсос.
— Э–это что? — мяукнул Терпила.
Микшер подсоединил капельницу и воткнул иглу в предплечье Терпилы.
— А что, ты не узнал слюноотсос? Ты не вздумай отключиться посреди представления. Тебе предстоит много кричать, а для этого ты должен быть в сознании. — Он поморщился от отвращения, когда Терпила начал глотать сопли. — Разве ты не хочешь стать звездой, парень? Разве не хочешь, чтобы люди слушали тебя по радио?
— Я… я просто хочу домой. Пожалуйста, отпустите меня! — Парень визжал, как сучка.
— Ну что же ты… Это, как вы его называете… не стиль гангста–рэпера. Что же скажут «Фифти Центс»? Они скажут: «Йо, ты не будешь сам собой, бро». Я хочу слышать, что ты умеешь! — Костлявые пальцы Микшера сомкнулись на пожарном топорике.
Терпила понял, что все плывет перед глазами, когда увидел, как старик берет топор со столика, поднимает его над головой и с силой опускает вниз.
Шшшш–бум! Парень услышал влажный хруст и увидел, как носок его кроссовка скачет по полу, как крыса. Пальцы и часть стопы так и остались в кроссовке.
Последняя мысль, проскочившая в его мозгу, была: «Где же украсть новую пару найков?..»
После этого он больше не думал. Только кричал. И кто–то кричал громче его.
— И меня зовут не Микшер, пацан! Ты меня слышишь ? — ревел старик с окровавленным топором, который опускался и поднимался снова и снова. — Меня, мать твою, зовут Леон!
Микшер рубил, пока не закончилась лента.
А следующим утром теплый летний дождь омыл стены склада, где находилась студия «666». Район был бесцветным и безлюдным. Откуда–то из дома доносился ритм–энд–блюз, голос Смоки Робинсона плыл на волнах влажного воздуха. За ржавой сетчатой оградой злобные доберманы прятались от дождя. Тяжелая стальная дверь черного входа со скрипом отворилась, и вышел Микшер в своей обычной одежде. Вместе с ним наружу вырвались звуки лирического фальцета Смоки, исполняющего старую классику, записанную в Мотаун, а теперь проигрывавшуюся на новом стерео. Сторожевые псы рванулись к нему и, порыкивая от голода, натянули цепи. Микшер поправил очки, сдвинул сигарету в уголок рта и понес к собакам ведро с едой, которую они так ждали, — мелко нарубленным мясом. И быстро отошел от животных, высыпав мясо в кормушки. Псы жадно поглощали пищу. Микшер напевал «Ты только посмотри на меня», шагая обратно к двери. Псы рылись в кровавом подношении, давились сочными кусками, запускали зубы в свежие комки плоти. Пара минут — и от мяса почти ничего не осталось.
Внезапно один из доберманов взвизгнул, замотал головой и выплюнул на асфальт то, что причинило ему боль, застряв между зубами.
Золотую коронку.
Снег падал на билборд с рекламой студии «666», танцуя над зимней Миссури–авеню. Машины шелестели колесами по свежему льду улиц.
Местный музыкальный магазин был открыт.
Повсюду висели постеры с рекламой нового диска «Терпила».
Из всех колонок магазина звучала песня, в миксе которой слышались почти неразличимые вопли, визг дрели и удары топора — звуковая дорожка, сопроводившая Терпилу в последний путь.
Местные мальчишки и девчонки ждали снаружи, трясясь от холода, в надежде что им достанется одна из первых копий.
Микшер наблюдал за ними из своего лимузина и затягивался сигарой. На нем был черный костюм и белоснежная рубашка.
— Извините…
Микшер повернулся к маячившему в противоположном окне нетерпеливому лицу.
— Вы Микшер, правда? — Еще один наглый молодой гангста–рэпер протягивал ему самодельный CD. — Послушаете мои треки?
Продюсер посмотрел на паренька и криво улыбнулся.
А потом открыл дверь лимузина…
РИЧАРД КРИСТИАН МЭТЬЮСОНКак редактировать
Проблема
Ну что ж. Начнем.
Меня зовут Билл Вайли, я профессиональный писатель. Возможно, и вы тоже. Или хотите таковым стать. Это благородное призвание. Наряду с оперой и донорством. Однако и у него есть темная сторона, которой вы не сможете избежать.
Соблазн совершенства.
Я сужу по собственному опыту. Несмотря на все попытки выражаться кратко, я не могу облечь это в слова. Если точка является КОНЦОМ предложения, я стремлюсь к многоточиям. Я постоянно углубляю и расширяю, я снимаю сливки с беззащитных читателей.
Писатели не могут этому сопротивляться. Мы объясняем. Мы повторяем. И снова повторяем… На случай если забыли что–то существенное или основное. Кстати, «существенное» и «основное» практически синонимы, и я мог бы использовать одно слово вместо двух. Чаще всего поначалу эта тенденция неотразима, позже становится непреодолимой.
Проблема: мы истекаем словами, как кровью. Решение?
Читайте дальше.
Насколько серьезна проблема?
Она душит наш мир.
Не слишком драматизируя, можно сказать, что для писателей данная тема ядовита и повсеместна. Мы даже используем слова, которые раздражают наших читателей, как повсеместно встречающиеся ядовитые насекомые. Да, я знаю, что писатели утверждают, будто повторение ведет к большей ясности повествования. Улучшает стиль. Я не раз все это слышал. И не раз говорил сам. Я извергал слова, фонтанировал ими, бравировал живостью описания.
Но давайте снимем длинные перчатки (метафора, которую я вычеркнул бы, попадись она мне в вашем рассказе, и надеюсь, что вы вычеркнете ее в моем) и будем честными.
Вот что происходит на самом деле: 1) оправдание нарциссизма; 2) излишек самолюбования.
Что, честно говоря, описывает разными словами одно и то же явление — ухудшенная вариация на тему уже упомянутого выше синдрома «важного/основного».
На пути к умению писать по–настоящему хороший текст всегда помните: на конце карандашей есть резинки, чтобы мы могли стереть ошибки. А также стереть эго, чепуху и длинноты.