Верхний свет погасили, оставив мне небольшую переносную лампу с тремя магическими огоньками внутри. Лампа красиво мерцала, и хоть читать при таком освещении было неудобно, я все равно наслаждалась покоем.
Книжка оказалась не слишком интересной, мерцание огоньков убаюкивало. Я не заметила, как задремала полулежа, закутавшись в теплое мягкое одеяло.
«Хейли-и-и», – сквозь сон до меня донесся женский голос.
Я резко открыла глаза и прислушалась. Показалось? Приснилось? В комнате было тихо, только слышалось, как на улице завывает ветер.
«Хейли-и-и».
А вот теперь не показалось! Женский мелодичный голос звал меня откуда-то из темноты и холода. Луна вышла из-за облаков, и на окне я увидела отпечаток женской руки.
«Хейли-и-и».
Это было похоже на наваждение. Я словно во сне поднялась с постели. Босым ногам сразу стало холодно, но я все равно упрямо сделала несколько шагов к окну. Было страшно, очень! Подсознательно я ждала, что сейчас какой-нибудь жуткий монстр выпрыгнет перед окном. Но вместо монстра я увидела женщину.
Она стояла чуть вдалеке, у самой кромки леса. Несвойственное северным широтам легкое белое платье развевалось на ветру. Ее длинные темные волосы были усыпаны снежинками, которые падали, но почему-то не таяли. С такого расстояния я не могла рассмотреть лицо женщины, но безошибочно ее узнала.
– Мама… – Губы плохо слушались.
«Хейли-и-и-и», – снова позвала она и медленно протянула руку, словно приглашая.
Пальцы немного дрожали, но я, не сводя с мамы глаз, взялась за защелку окна и смело распахнула створки. В лицо тут же ударил морозный воздух, дыхание перехватило от порыва ветра, принесшего целый рой снежинок.
Я отвела взгляд, чтобы сообразить, как спуститься вниз. Впрочем, в этом не было ничего сложного: до пожарной лестницы оказалось подать рукой. Все старые дома имели такую, ибо самое страшное, что может случиться с людьми в уединенном месте, – оказаться заблокированными в горящем доме.
Мама ждала, опустив руку. Ветер уносил мое имя, сказанное нежным женским голосом. Содрогаясь от порывов пронизывающего насквозь ветра, я спустилась на землю. Как же больно оказалось ступать по снегу! Он резал ступни, словно разбитое стекло, от чего я оступалась. Кромка леса казалась бесконечно далекой, а мама – недосягаемой.
Но все же ее голос становился ближе. По мере того, как я приближалась к ней, сердце стучало все сильнее и сильнее.
– Мама! – позвала я.
Она снова подняла руку, подбадривая. Между нами оставалось несколько метров, когда вдруг кто-то перехватил меня за талию и дернул в сторону.
Я упала. Удар выбил остатки дыхания, и в глазах потемнело, а вокруг раздался пронзительный хриплый вой. Я открыла глаза, но увидела лишь черные тени. Они метались, окружили меня плотным коконом и отрезали от внешнего мира, в котором что-то выло и билось, кричало и хрипело так страшно, что я даже рада была тому, что не вижу ничего.
– Хейлин! – Кто-то тряхнул меня за плечи. – Очнись! Проснись!
Я растерянно огляделась. Лес был темен и тих, метель все так же завывала вокруг. Стало так холодно, что я перестала чувствовать собственное тело.
– Сумасшедшая!
Меня укутали во что-то теплое, от чего все тело начала бить крупная дрожь.
– Ты что, без обуви?
Я наконец сфокусировала взгляд на человеке, который стоял рядом. Им оказался Уилл, непривычно растрепанный. Синие глаза смотрели внимательно и немного настороженно. Никаких теней не было и в помине.
– А где мама? – шепотом спросила я.
– Мама? Хейлин, что случилось?
– Мама… там… я увидела ее в окно, она меня позвала…
– Мама позвала тебя снаружи?
Тут до меня дошло, как это звучит. Я снова вспомнила женщину возле деревьев и всхлипнула, неожиданно для самой себя прижавшись к груди мужчины.
– Котлетка, что с тобой случилось? Тебе приснилась мама? Ты скучаешь по ней?
– Мама умерла, – с трудом нашла в себе силы сказать. – Очень давно.
Уилл выругался и быстро поднял меня на руки.
– Пойдем домой. Холодно.
Его самого, казалось, совсем не волновал мороз, царивший на улице. У меня зуб на зуб не попадал, а Уилл шел в тонкой хлопковой рубашке – и хоть бы хны. На его лице не дрогнул ни один мускул.
Я повернула голову, чтобы посмотреть поверх его плеча на лес, и чуть не вскрикнула, когда снова увидела там маму. Дернулась.
– Не смотри туда. Это призрак.
– К-к-какой призрак? – с трудом спросила я.
– Утбурд. Северная нечисть. Обычно приходит в образе ребенка, но в этот раз отличился оригинальностью, похоже. Мерзкая тварь, опасная. Они вообще редко к нам забредают. Сову белую видела?
– Видела, – призналась я. – За окном, в гостиной.
– Ну вот. Выбирал жертву, предупреждал. Выманил тебя на самое личное и хотел полакомиться.
– Фу-у-у… – Меня передернуло от мысли, во что мог превратиться мамин образ, когда я подошла бы совсем близко.
Уилл усадил меня в гостиной, придвинув кресло как можно ближе к камину. Дома я бы после такого холода приняла горячую ванну, но здесь до горячей воды можно было ждать и ждать, так что у камина согреться намного проще.
– Сиди здесь, ничего не делай, никуда не ходи, закрой глаза. Я сделаю чай. – Тут Уилл обернулся и обрадованно крикнул: – Цвейг! Иди-ка сюда!
Заспанный парень выглядел недоуменным, когда увидел меня в кресле, закутанную в зимний плащ.
– Сходи на кухню, сделай чай. Покидай туда всяких трав типа мяты, розмарина и так далее.
– А что у вас тут случилось…
– Котлетка словила утбурда. Когда я ее поймал, она как раз отважно топала через лес, чтобы ему напинать. Еле уговорил пощадить.
Я не удержалась и хихикнула. В такой интерпретации звучало гордо. Хотелось бы мне в это поверить.
Осторожными движениями Уилл растирал мне ноги, к которым медленно, но очень болезненно возвращалась чувствительность. А ко мне, вдобавок ко всему, возвращалась способность краснеть. Потому что я тут сижу в ночной сорочке, вымокшая и замерзшая, а ступней касаются горячие пальцы, и вообще… как-то все неправильно и непривычно.
– А как утбурд понял, на что меня можно выманить?
– Он хорошо улавливает тревоги и страхи. Использует то, что гнетет жертву. Изначально утбурды – это преданные дети, оставленные умирать матерями. Они мстили древним племенам, которые таким образом – оставляя ребенка в снежном лесу – избавлялись от больных детей.
– Как я, – тихо добавила.
– Нет, по-настоящему больных, а не самовлюбленных поклонниц массажа для мизинчиков.
– Мама умерла, потому что я родилась больной. Она отдала мне всю магию и поэтому умерла.
Я не планировала этого говорить, слова вырвались сами по себе, как будто открылась давно затянувшаяся рана. Я так замерзла, что даже слезы, пролившиеся на щеки, показались горячими.
Уилл тяжело вздохнул.
– Ты путаешь, Котлетка, причину со следствием.
– Не путаю. Если бы у нас было правило оставлять больных детей в лесу, мама бы осталась жива, и они с папой родили бы нового ребенка. Здорового.
– Никакая мать не поступит так.
– А почему поступали на севере?
– У них не было выбора. А у твоей – был. Ты ведь не силой забрала ее магию, она отдала тебе сама.
– Она наверняка пожалела об этом.
– Она точно пожалеет, если ты угробишь собственную жизнь из-за чувства вины. Такая жертва – и напрасно? Я думаю, она мечтала, что ты будешь счастливо строить свою жизнь. А не идти наперекор всему и создавать себе трудности.
– Ты не знаешь, каково это. Когда на тебя все смотрят и вспоминают маму. Какой классной она была. Какой красивой. Когда папа на тебя смотрит и думает, как здорово было бы, если бы тебя не было.
– Да ну, твой отец не способен такое подумать.
– Тогда почему он мне не пишет? – Я шмыгнула носом, а потом сорвалась в натуральный и совсем не достойный леди из высшего общества рев.
Торн словно впервые оказался наедине с плачущей девушкой.
– Котлетка, существует миллион причин, по которым он тебе не пишет.
– Например? – всхлипнула я.
– Например, он улетел куда-то по делам и еще не видел твоего письма. Или отправил ответ, а почта его потеряла. К нам сюда сложно добраться, а уж письма… Если северные города в курсе существования рудников, то в южных такое письмо вообще могут счесть шуткой. Поэтому причин действительно много. А нечисть на то и нечисть, чтобы давить на больные мозоли. Но тебе следует запомнить, что ее уловки не имеют ничего общего с реальностью. Созданий тьмы можно победить, только если верить в то, что они бессильны против тебя.
– Откуда ты столько знаешь про тьму?
– Ну-у-у… в некотором роде я специалист по ней.
– Так ты этим занимаешься здесь? Охраняешь рудники от нечисти?
– Да, типа того.
Мы услышали тактичное покашливание. Цвейг вернулся с огромной кружкой дымящегося чая. Уж не знаю, что он там подумал, но на всякий случай снова покраснела и поспешила сунуть нос в ароматную горячую жидкость.
– Идите спать, – вздохнула я. – Вам же завтра на работу.
– А я уже проснулся, – хмыкнул Цвейг, усаживаясь в соседнее кресло.
– А я и не ложился и пока не буду.
Тут гостиная наполнилась голосами: спустились сразу пять крепких парней. Один из них присвистнул.
– Ух ты, а вы чего тут делаете, ребята?
– Чай пьем, – пискнула я.
– Вот гады, и не позвали. А если мы с кухни что-нибудь стащим, Эрл нас на завтрак не приготовит?
Вскоре мы уже сидели все вместе в гостиной. Низенький столик придвинули к самому камину, на него водрузили миску с печеньем, конфетами и шоколадом, а еще кто-то притащил кусочки хлеба и тоненькие железные шпажки. Мы знатно развлеклись, поджаривая на открытом огне кусочки хлеба. Ни Уилл, ни Цвейг ничего не сказали про утбурда, за что я даже испытала благодарность. Теперь вспоминать о том, что я совершенно по-идиотски повелась на уловку нечисти, вылезла из окна и чуть не сгинула в лесу, было стыдно.