Я рассматриваю «Новый Взгляд» как «спящего агента», Будет время — проснется, Илья Муромец, говорят, не один десяток лет на печи сны смотрел, Такие, что и Отару Кушанашвили не снились,
VII.IX. Империя интимного добра
После выхода книги «Пристрастный реквием» меня на встрече с читателями спросили: «Верил ли Листьев в Бога? Был ли он искренне верующим человеком?» Да не знаю я, Интимное это дело, Сегодня все заявления в отношении православия — такое же минное поле для журналистов, которым двадцать лет назад были терки относительно «руководящей роли партии», Помимо недовольства властей можно спровоцировать и гнев адептов,
Надо сказать, что в эпоху развитого социализма убежденные коммунисты с изрядной долей скепсиса воспринимали агитпроповские упражнения административно-командной системы, а члены Политбюро иконизированы были лишь на уровне парткомовских кабинетов, однако по школьным партам неизбежно пролегала линия фронта: за настрой будущих строителей коммунизма так или иначе война велась,
Литературный критик и публицист, мудрый идеолог якобинского направления в народничестве Петр Ткачёв завещал: «Принципы, лежащие в основе воспитания, представляют из себя копию тех нравственных начал, которые лежат в основе всей социальной жизни, Какова организация социальных отношений, такова и организация воспитания»,
Сейчас же активно продвигается «новорусская доктрина», не имеющая отношения к сакраментальным «новым русским». Очевидны попытки разномастных конъюнктурщиков интегрироваться в идеологическую неосистему. И больше всего бесит ханжество. Бесстыдно, на глазах у всей страны, в телевизионный прайм-тайм, надев благостно-постные маски, со свечками в дланях внемлют слову Божьему бывшие чекисты и партократы, преследовавшие верующих профессионально и планомерно. Губернатор, начавший свое комсомольское восхождение с доноса на сокурсницу, у которой увидел дома икону, забыл ныне о воинствующем атеизме и не просто пиарится как благодетель Веры регионального масштаба, но есть объект славословия религиозных начальников. Руководитель PR-департамента могущественной госкорпорации, некогда инициировавший изгнание из вуза приятелей, посмевших отметить Пасху, — в своем имении воздвиг личную молельню, архитектурными масштабами превосходящую многие известные подмосковные церкви, и того гляди канонизирован будет за «дела добрые». Кстати, строить на многогектарных дачах персональные церквушки рядом с банными комплексами — фишка нынешней российской элиты. И дуплетом приглашать: в храмы попов на службу (ради тюнинга духа), в сауну — жриц любви (для релаксации тела).
Метаморфозы, естественно, допустимы и закономерны. Разумеется, всякий двуногий может раскаяться и сменить ориентацию. Все мы люди, все мы человеки. Но когда Марк Захаров сжег свой партбилет в прямом эфире программы «Взгляд», лично я никакого восторга не ощутил. Не потому, что это калька с экстравагантной выходки Сержа Гинзбурга, спалившего на глазах французских телезрителей банкноту в 500 франков, а потому, что принятие веры или отказ от нее — дело интимное. А демонстрация интима в телеэфире — порнография.
Заметим, я никогда не восхищался публичными отказами от вступления в компартию ради карьеростроительства. Захотел — вступил. Не пожелал — остался беспартийным. Я вот не был комсомольцем, поскольку, когда обозначилась обязательная для каждого советского школьника альтернатива, выбрал Веру, а не комсомол. Что, между прочим, не помешало моей карьере в газете МГК ВЛКСМ «Московский комсомолец». И четверть века назад, работая «свежей головой», я снимал из номера невинные фотографии типа «Весна пришла», если среди нагих ветвей пейзажа проступал на заднем фоне купол церкви. Моя задача была не подставить газету под наезд комсомольских боссов, которые за упоминание Сергия Радонежского (или за цитату из Владимира Высоцкого) могли учинить репрессии в редакции. А это делали те же самые персоны, которые сейчас остервенело возводят храм за храмом. И Книга Книг заменила на их столах шедевр «Материалы XXVII съезда ЦК КПСС».
Процитирую известного блогера: «Одно дело хихикать над придурком Фурсенко, а другое дело, когда эта зараза придет в ваш дом. А вот представьте, приходит ваш ребенок домой и начинает рассказывать, что Древней Греции и Древнего Рима не было, это лишь „фантомные“ отражения событий XIII века, что Александр Невский — это хан Батый, а само это имя произошло от русского слова Батя — и прочую фоменконосовщину. И ребенку — чтобы получать хорошие оценки, — эту ересь надо учить, сдавать на экзаменах, писать домашние работы. Нам и так уже по телевизору показывают каждый год шаманские пляски вокруг „Благодатного огня“, которые, по-моему, должны оскорблять больше всего нормальных верующих, вера которых в фокусах не нуждается, показывают какие-то фильмы про плачущие иконы — явление, с которым русский царь Петр Алексеевич покончил указом, что ежели где в каком монастыре еще иконы заплачут, то на следующий день кровью заплачут ж…пы выпоротых монахов. Петрики-Грызловы — которые щедро запускают лапы в народные деньги на свои безумные проекты, церкви, которые как грибы размножаются по городам и весям — вместо Домов детского творчества, технических кружков, спортивных школ. Вот тут могут объединиться все — технократы, либералы-западники, коммунисты, просто нормальные люди — чтобы эту средневековую заразу остановить».
И вспоминается присказка из старинного анекдота про бордель: «Тут не мебель менять надо, а девочек».
Во «Взгляде» тема религии не была актуальна. В отличие от «600 секунд» Невзорова. Я считаю совершенно неслучайным тот факт, что телемост с Александр Глебычем стал одним из ключевых элементов эфира «Сегодня вечером с Андрееем Малаховым», посвященного 25-летию «Взгляда»; ведь недаром историк Тимофей Шевяков сравнивал ведущих программы с Питерским Секундомером: «Вы помните „600 секунд“ и блистательного Невзорова? А „Взгляд“? О, это были битлы нашего времени — Любимов, Листьев, Политковский, Додолев. Мы взрослели надеждой».
О малаховской передаче писали: «Выпуск был посвящен 25-летию легендарной программы „Взгляд“, в студии собралась „могучая кучка“, делавшая новое телевидение в эпоху перестройки: Дмитрий Захаров, Александр Любимов, Иван Демидов, Сергей Ломакин, Анатолий Малкин; они вспоминали, как это было на самом деле. Евгений Додолев по телемосту попикировался с Александром Невзоровым, который уверял, что готовил ГКЧП, — заявление это было встречено дружным хохотом в студии. „Ни фига ты не готовил, кому ты гонишь!“ — „Чей там голосишко, кто похамливает?“ Как угодно можно относиться к Невзорову, но у его „600 секунд“, как и у „Взгляда“, слава и аудитория были просто запредельными, какие не снились ни одной нынешней передаче».
И, возвращаясь к вопросу о религии, процитирую Александра Невзорова (интервью Сергею Колесову для «Нового Взгляда», октябрь 2012 года):
«Меня очень мало интересует социальное устройство homo, потому что когда мы говорим об истории, то история — это 500 или 550 млн лет, а все эти ваши александры невские, ричарды третьи и Никиты Хрущевы — это history. То есть полная фигня. Мы живем во время колоссальной переоценки фактора цивилизации, фактора так называемого историзма, фактора так называемой культуры. К этому в принципе можно относиться серьезно, но качественные, большие познания в физиологии заставляют смотреть на вещи по-другому, многое становится трудно воспринимать всерьез.
Мой вид спорта — это попы. С тех пор как меня об этом попросили; когда возникла необходимость сопротивляться растущей наглости попов и хотя бы обозначить какой-то ответ просто потому, что они затрудняют жизнь. Меня не очень интересует интеллектуальное будущее России, я в него не верю. Но в данном случае помимо спорта я рассматриваю свою деятельность в соответствии с одной из статей Уголовного кодекса — „Оставление в опасности“.
При этом я понимаю, что человечество в силу ряда своих особенностей инфицировано религией. Я знаю, что стоит избавить человека от православия головного мозга, и он кидается в открывание третьего глаза, ясновидение, целование лифчика Блаватской. То есть ищет для себя какие-то пути выхода той религиозности, которая присуща людям. Выбор очень невелик: либо человек знает и понимает теорию эволюции, либо он верующий. А уж во что именно верующий: в волшебные свойства шестнадцатой тыквы слева, в способность офисной мебели совокупляться по ночам, в Иисуса Христа, в реальность Карлсона — это совершенно неважно.
Предположим, что рядом с нами сидит китаец четырнадцатого века. Что он думает, глядя на зажигалку? Китаец думает, что там заключен дракон. Мы нажимаем на какой-то клапан, дракону прищемляется хвост, и он от боли изрыгает огонь. Алеут или житель Полинезии наверняка думает, что здесь заключен дух предков, который в сочетании со скверной сегодняшнего дня воспламеняется. А мы с вами знаем, что эта штука отлита из пластмассы в Китае, газ под давлением, зубчатое колесико… То есть мы знаем конструкцию, нам не нужны дикие объяснения. Знание того, что в образование мира и в филогенез никогда не вмешивались никакие посторонние силы, избавляет нас от религиозности. Но 99 % людей считают знания естественно-научного порядка либо излишними, либо слишком обременительными, либо слишком сложными. А вера — это всего-навсего отсутствие знания. Дело в серости.
Homo предлагается хорошо театрализованное примитивное объяснение. Ведь когда вы слушаете какого-нибудь архиерея, вы в первую очередь слушаете не человека, не голос, вы в основном слушаете четыре с половиной квадратных метра парчи, большое количество бижутерии, вы слушаете лиловый бархат и черное сукно. А вы этого дядьку архимандрита побрейте, постригите, оденьте в майку, посадите напротив себя на кухне, поставьте перед ним пустую бутылку из-под кефира, и все, что он говорит, будет казаться бредом сумасшедшего. Такого рода сценизм работает на малоинтеллектуализированную публику очень сильно… У атеистов, для которых смерть должна была бы быть чем-то чудовищным, понимание финальности и неизбежности воспитывает гораздо более спокойное отношение к смерти, как ни странно.