— Достойный стать отцом моего ребенка? Только однажды, пожалуй, но…
— Ага.
Алиера взглянула ей в глаза.
— Ты же ЭТО не всерьез.
— Отнюдь.
— Мама, такое вмешательство превосходит все границы здравого смысла.
— Ну-ну. Я просто предоставлю тебе возможность, а пользоваться ей или нет — сама решай.
— Поверить не могу, что слышу такое.
— Еще как можешь.
— Помимо всего прочего, он же, ну, МЕРТВ.
— Мелочи.
— Мама!
— Давай-ка прогуляемся вместе. Да перестань ты зыркать на меня столь подозрительно!
— А подозрительность неразумна?
— О нет, вполне разумна. И даже обоснована. Мне просто не нравятся подобные взгляды. Пойдем.
Алиера поднялась и последовала за богиней сквозь внезапно возникший бурлящий туман, заполнивший помещение, потом ее легкие, потом ее сознание, и она больше не шла сквозь туман, но сама была туманом, и не двигалась, но ее всасывала пустота, словно расположенная впереди черная воронка, всегда — впереди, хотя Алиера знала, что направление тут значит меньше чем ничего, а ощущения — и того меньше.
Скорее чтобы проверить, что получится, нежели по какой-то иной причине, она сформировала мысль:
— Мама, куда мы идем?
— Сквозь тебя, дорогая.
— Сквозь… я не понимаю.
— Мы перемещаемся сквозь твою сущность, твое былое, которое делает тебя той, кто ты есть.
— Мои гены?
— Ну почему столь прозаично?
— Как мы перемещаемся сквозь мои гены?
— В основном метафорически. Физически, насколько это в данном случае применимо, мы находимся на траектории, смежной с Дорогами Мертвых.
Смежной?
— Достаточно близко, чтобы я могла поиграть со временем, пока не найду… ага! есть, девочка!
— Что…
— Прости, дорогая, но я ненадолго отключу твои чувства — вам еще нельзя встречаться. А мне следует попросить кое-кого, кто еще не существует, о совершенно невозможном одолжении.
Добром это не кончится, подумала Алиера.
«…и так богиня, вне времени, заронила нечто вроде мысли в сознание той, кого нет, чтобы тем самым привести ее в бытие. Боги это могут. Не должны, но могут.
Сделав так, она попросила об услуге ту, кто, хотя и не будучи богиней, владела могуществом, какого страшатся даже боги, а также обладала некоторыми иными умениями..».
— Что это? — спросил Такко, глядя на лежащую на столе бумагу.
— Чертеж гнездышка Киерона, — сказала Сетра.
— Гнездышка?
— Ну или дома, если угодно.
— На Дорогах?
— Да.
— А зачем он тебе?
— Нам нужно скопировать его.
— Нам?
— Некромантке и мне.
— Зачем?
Сетра указала на маленькую серебряную вещицу на столе.
— Чтобы спрятать это под кроватью.
Такко хотел спросить, зачем, но в итоге решил этого не делать. Он взял артефакт, поднял и стал рассматривать с разных сторон.
— Пожалуйста, осторожнее, — попросила Сетра Лавоуд. — Нежность — не самая сильная твоя сторона, а если с ней что-нибудь случится, мне придется объяснять то, чего я совершенно не хочу делать.
— Кому объяснять, выходцу с Востока? Что он нам?
— Нет, Вирре.
Такко пожал плечами и поставил вещицу обратно на стол.
— Богов я не боюсь.
— Дело не в страхе, — отозвалась Чародейка, — а в доверии.
— Богам я не доверяю.
— Я имею в виду…
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Я всегда это знаю. Что ты собираешься с ней делать?
— Использую, потом верну Владу.
Такко всхрапнул.
— А он что с ней сделает?
— Понятия не имею. Но она — его, во всяком случае сейчас.
— Да уж. А для чего собираешься использовать ее ты?
— Вирра попросила меня об одолжении.
— А взамен?
— Это одолжение, не сделка.
— Я не доверяю богам.
— У нас общий враг, — заметила Сетра.
Такко не отвечал. Сетра поднялась и взяла со стола серебряную тиассу.
— Это не так уж много. И вообще, чего все это ради?
— Позволь объяснить.
— Добром это не кончится, — заметил Такко.
В месте между сушей и морем, между правдой и легендой, между рукотворным и божественным — в месте, именуемом Дорогами Мертвых — есть четыре каменных ступени, ведущие вниз в ничто. Возможно, это символ. В этом месте символично практически все.
В нескольких шагах правее лестницы в ничто находится нечто геологически немыслимое: чистый луг, а на нем круг из обсидиана, выше человеческого роста и футов пятнадцати в диаметре, и единственный изъян в этом круге — трехфутовая брешь, обращенная к западу, если только «запад» здесь имеет хоть какой-то смысл.
Разумеется, он лишь выглядит природным явлением, он был создан, чтобы выглядеть природным явлением, возможно, потому что конструктор полагал, что порожденное природой эстетически более приятно, нежели сработанное человеком. Люди часто верят, что у природы лучший художественный вкус. У самой природы мнения по этому вопросу нет.
Внутри круга нет ничего, кроме низкого и широкого ложа. Сейчас мы видим на этом ложе двоих, лежащих на спине среди переплетения одеял, рук и ног.
— Знаешь, — сказала Алиера, переведя дух, — кое-кто мог бы назвать это инцестом.
— Только не мне в лицо, — сказал Киерон.
— И не мне. Но все же.
— Сколько поколений разделяет нас?
— Понятия не имею. Сотни.
— Но ты все же помнишь меня?
— Нет. Слышала о тебе, разумеется. Читала. Но не помню. А хотелось бы. — Она нахмурилась. — Хотя, после нынешнего, наверное, нет.
— Суть в том, что любой, кто назовет это инцестом — идиот. И в любом случае, меня больше интересует — как ты это сделала.
— Что сделала?
— Это место.
— А. Это работа Некромантки. Она сказала что-то насчет соответствия.
— Кто?
— Некромантка. Она демон, не знаю откуда. Она создала место, которое повторяло твое, потом убрала одно и вставила другое.
— Так где же мы?
— Мы здесь, — проговорила Алиера, поглаживая грудь Киерона.
— Я имею в виду…
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Понятия не имею. А это важно? Мы вместе.
— Я просто чувствуя себя иначе.
— Как — иначе?
Киерон помолчал, потом сказал:
— Живым.
— А, — отозвалась Алиера. — Это, э, это не из-за этого места.
— А из-за чего же?
— Сейчас объясню, — сказала Алиера.
— Добром это не кончится, — решил Отец Империи.
ОСОБЫЕ ЗАДАНИЯ
Тем, кто живет к северу от Адриланки, прекрасно известно, что в неудержимом движении своем, поворачивая к югу, великая река порождает заводи, мели, омуты и мелководья. Более того, в процессе этого поворота река часто выбирает упомянутые заводи, мели, омуты и мелководья для хранения случайных плавучих объектов, подхваченных ею в долгом пути с дальнего севера. Среди таких плавучих объектов может оказаться утерянное лодочником весло, утерянное купальщиком мыло, утерянный ребенком игрушечный солданик, утерянные дикой природой цветочные головки; или, порою, чье-то тело.
Мы полагаем, читатель извинит возможно избыточно театральный подход к представлению искомого объекта, которому суждено привлечь наше внимание. В любом случае, надеемся, что жизнь пока еще не стала столь незначительным явлением, чтобы ее окончание не стоило представлять с некоторым оттенком драматизма.
Тело, следует упомянуть, плыло лицом вверх и медленно описывало круг по каналу, отделенному от прочей реки короткой песчаной отмелью. Первым на него наткнулся текла, ведущий запряженную волом телегу к рынку Фавинто. Этот текла обрабатывал участок, примыкавший к реке за четверть мили до отмели; так что упомянутый текла, которого звали, заметим, Дифон, проходил мимо каждый день. В прошлом ему попадались на отмели искусно вырезанная кукла, жестяной колпак масляного светильника, трехфутовый кусок веревки из паутины креоты (сперва он принял его за бледно-желтую змею), трость — и более сорока иных интересных образцов плавучего материала, некоторые из которых Дифону удалось продать. Однако же тело он нашел впервые, и текла не был полностью уверен, что ему следует делать. Поразмыслив несколько минут, он решил хотя бы подтащить его к берегу; после работы в свинарнике и птичнике он не испытывал особого отвращения к трупам.
Войдя на несколько шагов в мелкую воду, Дифон взялся за сапог и потянул. Потом нахмурился и заметил:
— Ага, похоже, все-таки живой.
Вол, добавим мы, никак на это замечание не отреагировал.
Придя к выводу, что парень у его ног скорее жив, нежели мертв, Дифон продолжил исследования, сопровождая их должными комментариями.
— Выходец с Востока, клянусь своими овощами, — решил он. — У него под носом растет шерсть. И похоже, он ранен.
Подтянув выходца с Востока к берегу, Дифон задумался, не желая принимать поспешных решений, о которых впоследствие, возможно, придется пожалеть. Читатель должен понять, что Дифону никогда прежде не приходилось вытаскивать тела из реки, тем более — тело еще живого и кровоточащего выходца с Востока; посему нам представляется, что в данном случае несколько секунд на раздумья вполне извинительны.
В итоге — куда быстрее, чем могло показаться из вышеизложенного, — текла принял решение и, будучи практичным представителем своего Дома, сразу же взялся претворять это решение в жизнь. Он сел, снял башмаки и чулки — так уж вышло, что сегодня он надел сразу две пары чулок, — и накрыл последними (в смысле, чулками) две самые обширные раны выходца с Востока: порез на боку чуть выше бедра и колотую рану в плече несколькими дюймами выше сердца. Обвязав раны чулками — а они, хотя и не без прорех, были связаны из плотной шерсти — и затянув ткань так плотно, как только сумел, Дифон решил, что на этом его таланты лекаря заканчиваються, снова надел башмаки, и повел вола вместе с телегой на поиски помощи.