ала на автомате, продолжая говорить, писать отчеты и даже улыбаться, словно с ней ничего не произошло. И только прошедшей ночью до утра лежала без сна, глядя в потолок и пытаясь понять, в чем могла совершить ошибку. А вот сейчас фурия сказала то, в чем она боялась себе признаться.
«Чтобы такой, как он, влюбился, нужно быть шикарной московской ведьмой, с копной золотых волос, и гонять на спортивной машине, – горько подумалось Соне. – А если ты самая обычная, выросла в Рыбинске и самые заветные тайны у тебя – старая открытка с Невским проспектом да история с лужей, вампиру это интересно только на одну ночь…»
При воспоминании об Алексе нервы все-таки сдали, и Соня не выдержала: сгребла лежащие в шкафу теплые свитера и зарылась в них лицом, позволив себе разрыдаться. Если плачешь в три шерстяных свитера сразу, не услышат никакие фурии через стену.
Когда Соня смогла успокоиться и вернулась в кухню, там тем временем уже в полную силу шли штрафные работы. Сидя за столом, накрытым клеенкой с радостными желтыми ромашками, Настя с Варей боролись с горой картошки, предназначенной для всего общежития. Точнее, Настя боролась в одиночестве, а фурия филонила, уже минут десять изображая депрессию и полную неспособность к домашнему хозяйству в любом виде. Настя при этом сохраняла выражение лица опытного психолога, который столкнулся с интереснейшим случаем в своей практике.
– У фурий в юности, как у вампиров в восемнадцать, начинается некое перерождение, можно назвать это обострением ядовитости, – увещевала Настя, поглядывая на кислую физиономию Синициной. – Но оно не привязано к возрасту, как у вампиров, а начинается с первой несчастной любви. Если бы ты полюбила человека, то думаю, что все было бы легче. Но Дима Ацкий – один из самых легкомысленных парней тайного мира, и, конечно, он стал триггером для тебя…
Варя, слушая это, выцарапывала когтем на очищенной картофелине смайлик и с интересом наблюдала, как он шипит и пузырится.
– Скажи, Нечаева, – проникновенно спросила фурия, – когда тебе исполнится двадцать пять и твой ненаглядный Герочка Готти скажет тебе – прощай, я крутой вампир, и ты мне такая старая больше не нужна… стрессовать сильно будешь?
– Гера мне такого не скажет. – Настя побледнела. – Мы с ним навсегда вместе. Когда мне исполнится двадцать четыре – он обратит меня, только законным способом.
– Законным?! – Фурия язвительно захихикала. – Знаю-знаю. Это когда на балу Темнейшего наиболее приближенные и обласканные властью Мурановых вампиры из их свиты получают право обратить избранных людей? Но бал – это магический ритуал, который привязан к повелителю нечисти. А Темнейший, может быть, вообще на землю не вернется. Так что планы на будущее тебе придется строить без твоего Герочки.
Слова Вари дошли до Насти, и та замерла, тяжело дыша.
– Насть, спокойно, – вмешалась Соня, заметив, что Нечаева на грани обморока. – Герка найдет способ, вот увидишь. Он тебя не бросит, вампиры очень привязчивые к первому человеку в их жизни, а ты именно первая. А ты, Варвара Мстиславовна, придержи язык!
– О-о! – вдохновилась фурия, потирая ладошки. – А вот и психологиня номер два подключилась для моего воспитания! У самой-то какая зареванная физия после того, как я про Алекса сказала. Две дурочки с мечтами о прекрасных и вечных вампирах, да вы обе смешны.
– Прекрати! – сорвалась вдруг Настя, у которой затряслись губы, а глаза заблестели от слез. – Ты невыносима, лучше бы в Носфероне оставалась, зачем ты сюда явилась?
– А-атлична, студентка психфака, – парировала Варя. – Ты подсчитай лучше, сколько дней осталось до твоего двадцатипятилетия, Нечаева! Не так уж много времени…
Соня, спокойно встав из-за стола, взяла кастрюлю и плеснула фурии в физиономию холодной водой вместе с картофельными очистками. Варя от неожиданности застыла, вытаращив глаза, пока с ее кудрявых волос капала вода.
– Я больше года работаю в медпункте для нечисти, – спокойно произнесла Соня в наступившей тишине. – Среди методов усмирения фурий с приступом ядовитости самый действенный – искупать в растворе картофельного крахмала. Начинается химическая реакция вроде гашения уксуса содой, и фурия теряет способность плюнуть ядом на пару часов.
Варя все еще не двигалась, выбирая, в кого ей плюнуть первым делом, как вдруг обнаружила, что действительно сделать этого не может, поэтому схватила очищенную картофелину и с воплем запустила ее в Соню. Та увернулась, и картофелина влетела в доску с расписанием дежурств по уборке общежития, которая с грохотом рухнула на пол.
Зато всегда улыбчивая и уравновешенная Настенька, которая так гордилась своей будущей профессией психолога, вдруг неожиданно для самой себя метнула ответную картофелину. Получив болезненный удар по носу, фурия схватилась за пустую кастрюлю и швырнула ее в сторону Нечаевой, но промахнулась – кастрюля улетела из кухни в коридор и загремела по полу.
– Ого, Мстиславовна, а с меткостью у тебя не очень, – заметила Соня, прислушиваясь к оглушительному грохоту из коридора, к которому добавился звон разбитого стекла.
– Можно просто Варя, – сдув прядь мокрых волос с носа, уже почти миролюбиво отозвалась фурия. – Черт, если на меня и тут жалобу накатают, могут выгнать из универа, и даже десять Алмуров не отмажут…
А кастрюля почему-то все продолжала катиться и греметь, все сильнее стуча об пол. Настолько сильно, что от этих ударов вдруг содрогнулись стены и огневик в абажуре заметался по кругу.
– Что-то не то, – насторожилась Настя. – Это с лестницы. Слышите? Домовихи проснулись…
Удары и дрожание стен доносились откуда-то снаружи, к ним добавлялся визг комендантш общежития и скрип дверей, которые начали распахиваться на лестнице.
– Драка позорная! Драчуны, караул!!! – истошно вопила Роза Ухманская. – Что вы творите, лиходеи, да тьфу же на вас, супостаты! Вот вам, вот!
Проклятия у Розы, как у каждого представителя домового клана, были особенными. У Ухманских они материализовались в виде молотого перца, серое облако из которого теперь висело на лестнице и жестоко щипало нос.
Человеческому глазу трудно было уловить и понять происходящее – настолько быстро метались два парня, которые сцепились друг с другом. Они то проваливались в янв, выбивая оттуда облако серебристой серы, то снова врывались на лестницу, сшибая спинами углы и перила лестничных пролетов.
– Окно разбили, окно! Я вот сейчас вызову весь Темный Департамент, пущай разберется с вами! Тьфу на вас, тьфу!!! – заорала Прокопья Косматова, когда Алекс схватил Макса за плечи и рывком вышвырнул через оконный проем на улицу.
Разбитые стекла еще не успели долететь до земли, как Холодов уже прыгнул через стену обратно, и Алекс сам отлетел и разнес в щепки одну из дверей.
– Успокойтесь, да вы что? Прекратите, слышите?! – взывала Настя Нечаева, тихий голосок которой было не разобрать в этом гвалте.
Вторая домовиха добавила к перцу семейное проклятие колючками чертополоха, и по воздуху полетели острые шарики, впиваясь в вампиров, в стены и недавно побеленный потолок.
– Парни, да вы что?! – крикнула какая-то молодая упырица в бигудях и с охапкой полотенец в руках. – Вы спятили? Эй ты, который похож на Алмура, тебе бы гордиться таким сходством надо, а ты… стыд и позор!
Алекс, который в этот момент нанес сокрушительный удар в челюсть Максу и теперь отлетел к стенке сам, услышал это как будто из-за пелены.
Обезумевший взгляд его скользил по стенам подъезда, которые вращались будто в бешеном калейдоскопе. Вертелись разъяренные пунцовые физиономии домових Прокопьи Косматовой и Розы Ухманской, перепуганные лица жильцов в распахнутых дверях. Слегка удивила его фурия Синицина, почему-то с картофельными очистками в волосах, но потом взгляд его зацепился и остановился на одном лице. Бледная растерянная девушка в домашнем халате и тапочках на босу ногу, с недочищенной картофелиной в руке. Он знал ее и не знал одновременно: будто из далекого мира на него смотрели чьи-то прекрасные и удивленные глаза. Только глаза эти были припухшими от недавних слез, и Алекс сразу отвел от нее взгляд, как от удара током, а его привычное красноречие и находчивость потерялись где-то далеко.
– Пардон, – коротко высказался Муранов, подавая Максу руку, чтобы тот поднялся на ноги.
Когда возмущенное гудение разбуженного общежития осталось позади, Алекс обнаружил себя на набережной канала Грибоедова. Макс, склонившись к воде и зачерпывая ее ладонями, отплевывался от перца и промывал глаза.
Домовые проклятия комендантш оказались очень эффективными даже против вампиров из таких кланов, как Мурановы и Холодовы. Перец нещадно драл нос, а колючки умудрились попасть за шиворот и вцепиться в волосы. Алекс даже вспомнил, почему именно этих двух несносных домових он когда-то сам рекомендовал на должности комендантш общежития.
Вампира лихорадило, ему казалось, что водосточные трубы на домах качались, как деревья в лесу в ураган, а мысли прыгали в голове, но с каждым вдохом свежего воздуха помутнение проходило. На крыше соседнего дома восседал Ацкий, спустив ноги с края и наблюдая за происходящим с неподдельным азартом.
– Муранов, ничья… – откашливался от перца Макс. – Не сунусь к твоей Меркуловой больше, визгу много и дряни всякой… – Холодов с остервенением выдрал из волос шипящую колючку и швырнул ее в канал. – Если только извиниться.
– Извиниться… легко сказать. В глаза теперь не знаю как ей смотреть, – пробормотал вампир, с остервенением выдирая из-за шиворота колючки. – Домовихи, чтоб их…
Он огляделся, заметив посреди Кокушкиного моста свой брошенный джип. Из него доносилось уже не гудение, а рев, как от несущегося поезда, из щелей под дверями и из-под капота выливался клочковатый черный туман, похожий на слизь, а сам автомобиль трясло и подбрасывало.
Редкие ночные машины объезжали мост, сердито сигналя, несколько зевак застыло поодаль, боясь подходить ближе.
Алекс приблизился к джипу, рывком открыл дверь и… Черный шквал вырвался оттуда с такой силой, что вампира швырнуло в сторону, а авто подбросило в воздух и закрутило по мосту.