– Ты хочешь, чтобы тебя отправили во Тьму! – прорычал Герка. – Меня предупредить можно было?!
– Дерись! – коротко бросил Гильс в ответ, но Герка вспылил:
– Да не держи меня за дурака! Ты уберешь свою нежить в последний момент! Во Тьму захотел?! А перед этим попросил меня найти кое-кого, чтобы полюбоваться на ее копию?
– Психолог… – Гильс прибавил жесткое словцо, сплюнув кровью на землю. – Гера, мне во Тьму надо, не живу я! – прорычал он. – Давай, Гера. Воронье свое – все, что соберешь!
– Темнейший… нет!
– Или я тебя убью – выбирай!
Муранов сделал быстрый выброс руки, и Герка отлетел, разломав спиной ограждение арены. Ряды скамеек взвились фонтаном щепок там, где до перерыва сидели стайки девчонок.
– Я сказал – драться! Или вы трусы все? – закричал Темнейший, обводя взглядом арену и притихших ребят, которые слышали обрывки разговора. – Драться! Это мой приказ! Или валите с боев с позором, трусы!
Ослушаться было немыслимо, и удар нежитью всех противников Гильса обрушился на него и на Герку уже через секунду.
Герман нисколько не ошибся в своих подозрениях: за этот миг Муранов успел отбросить как можно дальше паучье, которое исчезло, освободив дорогу армиям соперников.
Он принял на себя страшный удар. Словно тысячи молотов разом дробили его кости, рвали мышцы и кожу. Почти сразу наступила темнота, сознание помутилось и Темнейший рухнул на землю, смешав пыль с собственной кровью.
Откуда-то доносились уже не восторженные крики, а вопли испуга и отчаяния.
Над ареной висело такое плотное облако грязи, что разглядеть происходящее было невозможно. Но Настя, сердцем почуяв неладное, ринулась с дальних рядов вперед, отталкивая всех, кто пытался ее удержать.
– Спятили! – раздался крик. – Остановите бои, немедленно!
Темнейший лежал неподвижно. Пошевелить рукой или ногой он не мог – тело было измолото в клочья.
Даже почти мгновенная регенерация, подаренная ему новой Конвенцией, еще не восстановила позвоночник, кости, разорванные сухожилия. Зрения не было – он видел перед собой лишь кровавую пелену, поначалу ярко-красную, но постепенно переходившую в антрацитовую черноту.
В этой черноте ему почудилось движение, будто на него надвигалась огромная темная крылатая тень. Ледяной холод проникал в тело, и он почувствовал озноб – странное и непривычное ощущение для вампира.
– Сюда… Посланник смерти – за мной…
Гильс хрипел, израненный острыми клювами, клыками, когтями. Крылатая тень несла с собой чудовищную тьму и новую боль, но вампир с радостью потянулся к ней…
С трудом повернув голову, сквозь кровавую пелену он едва различил силуэт. Тоненькая девичья фигурка – она приближалась, торопилась, спешила к нему…
– Влада?..
Он хотел произнести это имя, но из горла вновь раздался только хрип, и Гильс напрягся, пытаясь протянуть к девушке руку.
Но она промчалась мимо него, бросившись к лежащему неподалеку Герке.
– Парни, что вы творите?! – запричитала Настя срывающимся голосом. – Гера!!! Жив?!
В ответ ей раздались воронье карканье над головой и стоны.
Регенерация уже началась, уже появились голос и зрение, уже напомнило о себе страшной болью тело, в котором срастались все разорванные жилы. Гильса трясло, колотило. Потом он понял, что это подбежавший Егор схватил его за плечи, заглядывая в лицо.
– Ну что, ты видел ее?! – настойчиво допытывался тролль, и два зеленых огня качались в мутной пелене. – Отвечай – видел?! Ты ей успел что-нибудь сказать, передать от нас? Ну??
– Н-нет, – только и смог прошептать Гильс. – Не видел. Уже регенерация идет… Тупик.
– Тупик… – эхом повторил Бертилов и больше не сказал ничего.
– Ты… ты зачем?.. – Задыхаясь, Настя пыталась приподнять Герку, но оба упали на землю. – Гер, дурак, что ты творишь?! Переломан весь… За что ты так со мной… Гильс, как ты мог?!
– Без объяснений, Насть… – Темнейший закрыл глаза. – Прости.
От разочарования ему самому хотелось сейчас сорваться и завыть, вцепившись пальцами в землю.
Тролль Егор Бертилов уходил прочь от Черного кратера, в отчаянии сшибая ногами молодые сосенки и что-то крича лесу вокруг него.
Звала кого-то из высоты Варька, выбежав на середину арены и отчаянно размахивая руками. Теперь уже все смотрели вверх – наблюдая за черной тучей, в которой сверкали сполохи мертвенного света. Непривычно холодный для июня ветер скользил по разгоряченным лицам.
– Димка! – кричала фурия. – Ди-имка! Стой… Да уйди ты! – отмахнулась Варька острыми когтями от охранника, который попытался увести ее прочь.
Настя продолжала рыдать, то силясь приподнять окровавленного Герку, то судорожно вытаскивая у него из плеча металлические прутья, которые проткнули его насквозь. Вампир через боль смеялся, шепотом пытаясь напомнить, что такое регенерация.
А большинство зрителей так и не поняли, что произошло. Кровавые бои закончились раньше времени, но публика не спешила расходиться, и с трибун еще долго долетал восторженный гул.
– Реально круто! – делились впечатлениями самые юные зрители. – Темнейший-то наш, а?! После такого удара – и уже на ноги встал! Вот это была реальная драка, все остальное просто детский сад… Даже небо потемнело, видели?
Некоторые девчонки от переизбытка чувств рыдали, размазывая слезы по щекам и скупая пачками фигурки героев прошедших боев.
Однако старшие вампиры оставались спокойны и безмолвны – одна важная мысль вдруг дошла сразу до каждого из них.
– Это были не бои, Алекс. А вторая попытка спасти ее, – тихо сказал Тимур, взглянув на брата Темнейшего.
Тот со сдержанной печалью в голосе отозвался:
– Вторая попытка проникнуть во Тьму не получилась. Весь наш покой был иллюзией, как я и подозревал. Они оба не могут забыть ее и жить дальше.
Глава 11Питер – Самара
Июльская тридцатиградусная жара захватила Питер, разлилась по улицам, обволокла маревом раскаленные крыши. Воздух расплавленными ручьями тек по асфальту, который напоминал сковородку, забытую нерадивой хозяйкой на зажженной плите.
Чем ближе к Московскому вокзалу, тем больше попадалось на Невском проспекте спешащих людей, которые катили за собой яркие блестящие чемоданы и озабоченно посматривали в телефоны.
– Да-да, мамуль, я бегу на пересадку с Финляндского! Добралась до Питера отлично, только жара в вагоне и в городе такая парилка, ужас!.. – тараторила в телефон Лиля Кострова, размашисто шагая по тротуару на высоченных каблуках. – Да не волнуйся ты, все будет отлично и тебе, как тронемся из Питера, сразу же позвоню! Что?! Нет, что ты! Верховная отдельно едет, я ее и не видела… Разумеется, я добьюсь у нее перевода в Москву и аванс попрошу, чтобы расплатиться с долгами…
Каблук подвернулся, увязнув в островке расплавленного асфальта, и Лиля, ойкнув, чуть не полетела кубарем.
– Черт бы подрал жару проклятую! – отключив звонок, уже совершенно другим голосом, решительным и жестким, начала ругаться она. – Ненавижу лето, чтобы провалилось оно к треклятьям, к вурдалакам, к водяным…
Продолжая громко ругаться, Лиля выдернула каблук и бросилась по Лиговскому проспекту к пешеходному переходу, посматривая в смартфон, чтобы не заблудиться.
Ноги стали ватными. Сказывались нервы и бессонная ночь: самонадеянный марш-бросок на шабаш ей, ведьме на грани исключения из Ведьмовства, мог обойтись очень дорого. Именно поэтому Лиля накрасилась как можно ярче, нарядилась в вызывающее платье и высоченные шпильки, а сумка, набитая доверху дарами для Верховной, ощутимо оттягивала плечо.
Это тогда, когда она отшвырнула аптечный халатик, ей вдруг поверилось, что выбраться из ямы будет легко. Если ничего не получится, ее изгонят с позором, под хохот и улюлюканье тех, кому ее мать в прошлом успела насолить как следует. В худшем случае Лиля вообще не вернется с шабаша, сгинет, и она падала духом, интуицией ведьмы прекрасно ощущая, что этот вариант и есть самый реальный. Что ж, если так – последние сутки своей жизни она проведет без сна, слушая стук колес по рельсам. Но не поехать – значит сдаться без боя, признать, что не ведьма она больше. Зато Шкурин и прочие, у кого есть счеты с Инессой Костровой за давние обиды, безнаказанно расправятся с семьей, уже не состоящей в Ведьмовстве.
«В Самаре будут стоять какие-нибудь заслоны заклятий против нежданных гостей, – строила свои мысли в четкие ряды Лиля. – Наверняка такие, вроде меня, в чьих семьях есть кто-то, потерявший дар, будут пытаться прорваться. Не я одна хочу жить… Остановят. Или создадут что-то типа порога, как для нечисти, – московские ковены владеют такими фокусами. Тогда нужно возмутиться: „Это как?! Я и моя мать колдуем, и люди валят к нам толпой!!!“ Заранее, в поезде, подготовить речь о заслугах нашей семьи. Между прочим, моя прапрабабка написала немало книг по незаметным ядам, и эти книги часто используются и переписываются, хотя нам за них никто не платит. Напомню, как мама помогала советами, если у кого-то не всегда хорошо ложились привороты на сложных клиентов. Меня не посмеют выгнать, а деньги в казну я заплачу потом, попрошу отсрочки. Эх, найти бы сейчас кого-то из своих, кто нейтрален к нашей семье, вместе кордоны в Самаре и проскочим…»
Перебирая в голове план дальнейших действий, Лиля тяжело дышала, чувствуя, что во всем Питере нет воздуха, чтобы вдохнуть.
На тридцатиградусной жаре кружилась голова и дико хотелось пить. Перед мысленным взором молодой ведьмы навязчиво маячила запотевшая прозрачная бутылочка, вожделенная для пересохшего горла. На вокзале магазинов должно быть полно, но, как ни жаль, магия не способна к немедленной материализации предметов. Перед автоматом, продающим бутылочки с питьевой водой, томилась длинная очередь, и какой-то счастливчик неторопливо доставал купленный напиток. Улыбка и трогательные брови домиком не сработали: по несчастной ведьме, спекшейся от жары, паренек скользнул равнодушным взглядом – и Лиле на секунду показалось, что это весь мир смотрит на нее именно так: презрительно и равнодушно.