На берегу стояло нечто похожее одновременно на гигантского овода и самолет. Оно было яркой расцветки. Мощные крылья сложены в одно целое, как у истребителя, большие фасеточные глаза смахивали на округлые стекла кабины. Вместо рта болтался тонкий, похожий на кабель, хобот. Чудище явно ждало меня. Присмотревшись, я увидел и Кинсли, который спрятался за камнем, почти зарывшись под него. К счастью, овод, похоже, карлика не заметил. Слева на берегу я обнаружил небольшую пещеру. Прикинул – я в нее влезу, а тварь вряд ли. И погреб вдоль берега к найденному укрытию.
Овод, стуча крыльями, словно лопастями вертолета, поднялся в воздух и завис надо мной. Он раз или два опускался прямо к моей голове, шурудил возле нее хоботом – в эти моменты я нырял. Так и доплыл до пещеры. Вот только она-то на берегу, а я в воде. Подкравшись к самой кромке берега, я резко выскочил и помчался к спасительному гроту – благо до него было метров десять, не больше.
Овод не успел, а я – да. Вжался в стеночку, как плюшевый котик в угол детской постели, уселся там и обхватил себя руками, чтобы дрожать поменьше.
Не дотянулся до меня истребитель, как ни старался. А старался очень. Как я понял, хобот выполнял у чудища ту же функцию, что и комариный. Но у насекомого он довольно твердый, а у гигантского овода – мягкий, как гофрированный шланг. И чтобы им накачать питательных веществ, надо его вставить куда-то – например, в рот. Но даже в пещере я держал рот на замке – молчание, как говорится, золото.
Кинсли, наблюдая за танцем овода вокруг грота, вылез из укрытия. Оружие было в зоне досягаемости Кинсли, но у него хватило ума не стрелять по оводу из арбалета и не метать волшебные дротики. Тварь была словно в металлической обшивке – ни болтом, ни дротиком не пробить.
«Разве что со стороны брюха, – подумал я, разглядывая овода, – там у него хоть и есть пластины, между ними, наверное, можно лезвие или острие всунуть. Только как добраться дотуда?»
Очень был недоволен овод-истребитель тем, что в пещеру не может влезть. Наполовину протискивался – дальше не шло. Там чем дальше, тем уже становилось. Я и сам-то едва забрался. В метре от меня болтался шланг, словно змея, которую кто-то за хвост держит, – но не мог хобот до меня дотянуться. А я как раз мог бы по хоботу рубануть, но ни ножа, ни даже камня приличного под рукой не было – песок только.
На наше счастье, гигантский овод наконец утомился и решил отступить. Дал задний ход из пещеры, постоял какое-то время, пострекотал, крылья расправил и улетел.
Я вздохнул и вышел из пещеры, но тут же в меня врезался Кинсли.
– Не выходи! – Он стал неуклюже заталкивать меня обратно в укрытие. – Севр так быстро не отступится! Он хоть месяц сторожить будет – у него хватит терпения! Спрячься!
Мы залезли в пещеру, вещи, какие Кинсли успел захватить, в угол заткнули. Ни арбалета, ни кистеня Кинсли не захватил, только Кровного Убийцу. Но и на том спасибо. Севр не заставил себя ждать – вскоре прилетел, и атака продолжилась. Результат был тот же, но нервы он мне потрепал. Я, размахивая ножом, пытался хобот гаду отрезать, тот пытался им ко мне присосаться, – обоим не удалось.
– Слушай, – процедил я, следя за тем, чтобы рот не разевать, – дурацкий у него агрегат. Вряд ли севр часто бывает сыт, если ему для того, чтобы наесться, все время куда-то надо свой хобот вставить. – Сказал, а сам почему-то вспомнил свою недавнюю подростковую гиперсексуальность.
– С чего ты взял? – буркнул из укрытия Кинсли. – Ему достаточно к коже присосаться. Или к глазнице, например. Ни в жисть не отлепишь потом, пока всю жидкость из тебя не высосет.
– Чего?! – Я вжался в укрытие рядом с Кинсли. – Что ж ты раньше не сказал, пока я тут героя из себе разыгрываю?!
Опасаться было чего: кольчуга – в котомке, шлема вовсе нет, руки, ноги обнажены, и мне здорово повезло, что крылатый пылесос не успел присосаться.
– Эх, Кинсли, жаль, ты арбалет не успел прихватить. Шкуру болтом не пробить, а вот глаз фасеточный, может, и получилось бы.
– Ну что, сбегать? – спросил верный оруженосец, как только овод опять взял небольшую паузу и отлетел прочь. – Я успею. Наверное.
– Не надо, – сказал я. – Есть другая мысль.
Пока гад не вернулся, Кинсли помог мне закопаться в песок прямо на входе в наш грот. У меня только глаза и нос остались снаружи, и те в тени скалы не разглядеть. Подобный способ маскировки я видел когда-то в киношке про ниндзя. Они зарывались в песок. Враг проходил по этому песку, ничего не замечая. Но как только ниндзя оказывались за спиной врага, они шустро выскакивали, свистел японский меч – и голова с плеч. Подождав, пока враг пройдет мимо.
На этот раз ждать пришлось дольше, мы даже подумали, что севр все-таки отступился и оставил нас в покое. Нет, гигантский овод все-таки вернулся.
По задумке, карлик должен был из пещеры выглянуть, чтобы приманить севра. Это получилось, но, не увидев меня внутри грота, гигантский овод остановился у входа и стал башкой крутить, высматривая. Пришлось Кинсли кидать в чудище песочными комками, чтобы разозлить и заставить его протиснуться глубже в грот. В конце концов это удалось, и чешуйчатое брюхо нависло прямо надо мной.
Решился я не сразу, ведь если моя затея провалилась бы, второй попытки быть не суждено. Выпростав трясущуюся руку с ножом, я еще какое-то время приглядывался, прислушивался, готовый, чуть что, опять ее спрятать и прикинуться ветошью…
По преданиям, карате зародилось на японском острове Окинава. В деревню приходили вооруженные самураи сёгуна и отбирали у крестьян последнее – в качестве налога. Оружия нет, доспехов купить не на что, что делать крестьянину? Драться. А как драться безоружному против защищенного воина? Только очень искусно. Да так, чтобы с одного удара могучий самурай в доспехах рухнул бы на землю и больше не встал. Потому как второй попытки у каратиста не будет. На этом и построена философия карате. Голливудские фильмы, в которых носители черных поясов молотят друг друга по голове на протяжении получаса, а потом, промокнув салфеткой разбитую губу, идут совершать новые подвиги, – издевательство. Это имеет отношения к карате не больше, чем Бэтмен к мыши. И вот теперь мне предстояло проникнуться духом карате и разить единожды, но наповал. С полным напряжением в момент удара, которое в карате называется «кимэ». Но одно дело – знать историю, слушать сэнсэя, биться на татами в окружении судей, друзей и докторов, и совсем другое – набраться решимости в момент выбора жизни и смерти.
В общем, остановился я, только когда по всей длине пропорол брюхо севра, и на меня отрезвляюще посыпались зеленые кишки. Ох и мерзость! Лучше бы мне медведь на голову навалил. Кишки рухнули и перекрыли мне воздух. Едва только я нашел щель в этой слизи и пакости, как для меня и вовсе ночь настала. Вонючая, склизкая, беспросветная ночь. Это тело умирающего севра рухнуло на меня, погребая в своих внутренностях. В тот момент акушер пригодился бы мне – я, в отличие от Кинсли, был не способен полдня не дышать. Но карлик, конечно, сдвинуть тушу с меня не мог, пришлось самому выбираться.
– Этот подвиг я посвящаю тебе, Бильбо Бэггинс, – хрипел я, выбираясь на свет. – Твоя победа над… тьфу… паучихой в пещере… надоумила меня… идиота.
Как абстракционисты человека изображают на картинах? Сборище цветных пятен, среди которых можно глаз разглядеть или рот. А можно и не разглядеть. И у меня подозрение, что именно так я в тот момент и выглядел – как с картин сошел. Весь в цветастой мерзости, из которой с трудом проглядывали отдельные части моего тела.
Благо море было рядом, и я, после долгого, кропотливого мытья, смог вернуться из абстракции в реальность. А вот лезвие Кровного Убийцы так и осталось зеленым – цвета севровой крови.
Отдохнув и собравшись, мы двинулись дальше. На этот раз я кольчугу надел – будь я и раньше в ней, не болели бы до сих пор бока от бартайловских ударов. Да и с севром было бы поспокойнее.
Поднялись на ближайшую скалу и увидели аэродром. Только на нем не самолеты парковались, а севры. С дюжину, наверное, паслось. Оттуда и первый прилетел, видимо. Обойти аэродром, чтобы попасть на клеверное поле, можно было лишь по кромке скал – другой путь только по морю. Делать нечего, стали обходить скальными тропами, стараясь внимание севров не привлекать. И мне это удалось. А Кинсли – нет. Камушек какой-то задел, тот вниз покатился, другие за собой увлек. Результат понятен – через минуту сразу три «истребителя» к нам устремились, да и остальные стали живой интерес проявлять.
Я судорожно за Кровного Убийцу схватился. «Сейчас я вам», – подумал. И, как назло, оступился слегка, руками махнул и нож выронил. «Бряк, бряк», – застучал он по камням. Тем временем первый «истребитель» уже шарил хоботом возле моего лица. Второй севр над Кинсли завис… Оставалась надежда, что у ножа слух хороший.
– Пуля – дура! – возопил я что есть силы.
В ту же секунду хобот севра влетел мне в рот. Ох и гадкое ощущение, надо сказать! Аж в самое горло пролез. Я схватился руками и стал вытягивать хобот. А ножичек мой волшебный то ли не услышал меня, то ли, пока падал, в муравья какого-нибудь воткнулся и теперь мочил их по всей округе. Тварь, поняв, что я так просто не дамся, норовила меня когтистой лапой с ног свалить и уже с лежачим расправиться. Как я ни сопротивлялся, устоять против такого веса не смог и в конце концов упал. А руки все шланг севровский у рта сжимали. Если сфоткать так, чтобы овод в кадр не попал, – снимок получился бы толерантный. Благо кольчуга моя, в которую севр лапой уперся, не разорвалась, но дышать я почти не мог…
То, что мы победили, я понял по внезапно обмякшему хоботу. Кровный Убийца не подвел, просто он резать севров начал с нижних, а до моего добрался в самом конце. Когда я откашлялся и продышался, смог полюбоваться на представшее зрелище.
Рядом со мной лежали три аккуратных трупа. Кровь не текла, брюха вспороты не были, даже непонятно, куда разил Кровный Убийца. Но то, что севры мертвы, можно было не сомневаться. То же и на аэродроме. Там блестели фюзеляжами «истребители», которые уже не взлетят.