Матросы не смеялись, а делали умное лицо и углублялись в свои такелажные дела.
«Ёлки-палки» – как просто! Вот и все, что надо, чтобы стихиями повелевать. Но добрался до этого банального восклицания я только наутро пятого дня пути.
Как это было. Я проснулся, встал, потянулся, кофию откушал и пошел упражняться в матерщине на свое место возле шлюпок. На этот раз решил не ветром заниматься, а вызвать небольшой дождь – больно уж душно было. Первые два моих восклицания канули втуне, а вот на «ёлки-палки» маленькое синее облако заплакало скудным дождичком. Попробовал заклинанием волны поднять, потом и ветер. Сработало!
Но не мог я не нарисоваться. Вышел к зрителям, встал рядом со штурвалом, руками повел, словно сеятель, выругался про вечнозеленые деревяшки и наполнил паруса долгожданным ветром. Но своим колдовством вызвал не только радость.
– Что ж ты, колдун недоделанный, раньше ветер не наколдовал? – спросил меня капитан.
На помощь Шайна пришла:
– Чем ты недоволен? Радуйся подарку! А у магов свои причуды. Нам с тобой не понять, гот.
Тот довольно осклабился и пошел команды отдавать.
Постояли, полюбезничали с Шайной. У обоих глаза хитрые, масленые даже. Подумывали, не одолжить ли у Кинсли Тайный Кров. А установить его можно опять-таки возле шлюпок. Ну, уединиться нам захотелось, непонятно разве?
Но тут стало не до обниманий. Слава небесам Утронии, что я зачем-то взгляд поднял в эти самые небеса. На палубу летел огроменный булыжник. Не булыжник, а целая комета – диаметром метра в три. Я и сам не понял, как успел среагировать. Моментально представил хорошо мне знакомый предмет – ракетку для бадминтона. Только размером с нашу шхуну. «Дру-умс-с» отыграли струны ракетки, и булыжник плюхнулся в воду очень далеко от корабля. Но такую волну поднял, что я думал – перевернемся.
– Что это было? – спросил кэп. Он выбежал из гальюна и на ходу натягивал штаны.
– Смерть наша, – сказала Шайна, задумчиво в небо глядя. – Но Вольта опять нас спас.
– Слушайте, ребятишки, – осерчал гот. – Многовато с вами проблем. Будто я саму госпожу неудачу на борт взял.
Глава 18По морям, по волнам
Но и на этом приключения не закончились. Только мы от камня отбились, на палубе появился злой мальчик Кроннель.
– Выжил, гад? – поздоровался он.
– Пока да вроде. Но почему… – начал я, но Кроннель перебил.
– Слушай меня, неудачник, – процедил он сквозь зубы. – Это я в ваше корыто булыжник кинул. Хотел разнести в щепки, лишь бы тебя достать.
– Что-то ты сложный метод выбрал, пацан. – Я тоже начал злиться. – Чем остальные-то виноваты? Меня бы и убивал.
– Ты же с кристаллом, трус проклятый, – продолжал шипеть Кроннель. – Я бы рад тебя одного…
«Врезать бы ему, – подумал я. – Без всяких умствований. Маваши-гери с правой и досвидос. Чтоб его щучкой в море смело. Да он же, мерзавец, колдовать начнет… И тогда от шхуны точно одни щепки останутся».
– Что тебе надо? – спросил я.
– Чтобы ты убрался вон или сдох.
– Почему, Кроннель? – спросила Шайна. – Вольта нам не враг.
– Плевать. Мне – враг, – огрызнулся злой мальчик. – Из-за этого чужака погиб Рахли, деревни горят, люди умирают.
– Что, не унялся Второй Падший? – спросила Шайна.
Кроннель не сразу ответил:
– Унялся, но ненадолго. – Он вновь на меня зыркнул недобро. – Из-за кристалла Предельной Ясности этого гада, – кивнул в мою сторону, – не видно. Падший, верно, решил, что Вольта ваш сбежал или сдох. Но как только выяснится, что это не так, плохо будет всем.
Мы помолчали, переваривая услышанное.
– Так что убирайся, – уже спокойнее сказал Кроннель. – Или лети к нему в лапы и умри героем. Не то мы поможем. Дай другим жить спокойно.
– А это жизнь? – вдруг спросил я. – То, что вы от него прячетесь все время, к скалам жметесь, выглянуть боитесь, – жизнь? Сидеть и ждать, кого и когда их величество выберет, чтобы казнить себе на радость, – это жизнь? Трусы вы. Я пойду и один, если понадобится…
– Нет, – перебила Шайна, но смотрела не на меня, а на Кроннеля. – Ты не один. Мы с тобой. Вместе сдохнем. Или убьем гадину. А если маги холмов нападут на Вольту, то им придется и меня убить, так и передай Литтии.
– И меня, – снизу раздался хмурый голос Кинсли, который, оказывается, уже тоже был рядом.
– Как хотите, – скривился маг. – Но в следующий раз я не промахнусь. – Сказав это, он мне в глаза посмотрел, видимо, убеждался, вполне ли я уловил. Потом растворился в воздухе.
На этот раз Литтия была в «открытом доступе», то есть была видимой, и я смог к ней легко переместиться. Как ни странно, она встретила меня улыбкой. Как я и думал, все произошедшее было инициативой злого мальчика.
– Я еще не настолько сбрендила, – окрасила Литтия ответ своей очаровательной хрипотцой. – И вообще, – подняла она глаза, – если бы не решение остальных, была бы сейчас с тобой. И уж точно никто не собирался тебя изгонять.
– Значит, Кроннель решил план перевыполнить, – сказал я.
Литтия пожала плечами.
– Он всегда был таким… неуемным.
Я вернулся и попал в лапы к капитану Хорпу.
– Так это все из-за тебя происходит с моим кораблем? – Гот нахмурил брови.
– Что именно? – спросил я, намереваясь пояснить, что, например, ни к штилю, ни к слоктам отношения не имею, но не успел. Кэп взял меня за грудки и приподнял над палубой.
– Слушай меня, маг… Я не знаю, кого ты разгневал, – прошипел он, – каких чародеев. Мне на это плевать. Но только что моя «Росинка» чуть в щепки не разлетелась…
– Тогда уж в брызги, если она «Росинка», – перебил я, перехватил его руку и сказал тихо, но убедительно: – Если не хочешь сам разлететься в брызги, отпусти.
Тот будто опомнился. Поставил меня на палубу и стал тщательно отряхиваться, словно успел сильно запылиться.
– Ты это… того… Погорячился я… Спасибо, что спас «Росинку». И меня давеча, – подумав, добавил он.
– Если довезете нас, получите вдвое больше оговоренной суммы, – сказал я. – А за это, – я кивнул в ту сторону, где давно уже не было Кроннеля, – извини.
– Назад, поди, тоже поплывете с нами? – спросил капитан.
– Назад не понадобится. Мы вернемся быстрее, чем вы проплывете треть.
Утром следующего дня у меня начался жар. То ли недавние прыгалки в воду иммунитет подорвали, то ли колдовство в непогоду. А может, просто силы иссякли – магия много энергии жрет, проклятая. Вот и сказал мой измученный организм – хватит! А то совсем убьешься, даром что здесь воздух целебный.
Болел классически – хоть что-то здесь, как на Земле. Лежал в трюме под тремя одеялами – старье какое-то и рванье, но других не было. Трясся, как на дрезине, и мерз до костей. Потеть только на третий день начал – а так сплошной костолом, холод да тряска… Шайна приносила пару раз теплой зайти, но больше Кинсли хлопотал возле меня. Ворчал беспробудно, как обычно. Этим ворчанием – сквозь пелену моего полубреда – Кинсли казался мне похожим на вредную няню, которая хлопочет возле простуженного дитятки, а сама все приговаривает, шамкая и окая:
– Вот, голубчик, говорила я тебе, не ходи ты, срамник-баловник, гулять-то в такую погоду. Кто же гуляет-то, когда льет как из ведра? Ан нет, пошел… Вот теперь лежишь лежмя, а твои-то дружки, поди, бегают по двору, солнышку радуются… Э-эх!
И мало того что я страдал от болезни, так еще и должен был все это выслушивать.
Принесет Кинсли воды, например, даже подержит, чтобы я не облился, но непременно прокомментирует:
– Сколько еще болеть-то собрался? На то, чтобы прислуживать тебе, я согласия не давал, между прочим. Оруженосцем – ладно еще, но не слугой.
– Думаешь, – однажды прохрипел я в ответ, – что, если бы ты заболел, я бы тебе стакан воды не подал?
– Гортванцы не болеют. – Карлик гордо задрал подбородок. – У нас болезни вообще редкость. Если не считать…
– Усекновения головы? – прохрипел я. – Посажения на кол?
А сам задумался – чего я, в самом деле, болеть надумал? В волшебном-то мире, где даже травмы заживают почти так же быстро, как исчезают дыры в теле терминатора? И в конце концов я понял, в чем дело.
Устал я от приключений. Домой хотелось. Уже без шуток. Домой. К телику родному, в квартирку мою однокомнатную, к привычной мебели, с которой я всегда забываю пыль стереть. Туда, где в морозильнике пельмени заморожены, мамой налепленные, а в дверце холодильника запотевшая баночка пива. Врачами, между прочим, дозволенная к употреблению один раз в два дня. И по родичам соскучился. На дачу захотел, сеструху младшую потискать, пощекотать… Даже в институт пошел бы с удовольствием. Вот уж никогда бы не подумал, что захочется за учебники сесть! А захотелось. Видимо, изучение заклинаний типа «в рот пароход» мало пищи дает для ума. А больше тут голове-то заняться и нечем. Разве что планом войны… Но до его составления еще далеко – сначала понять надо, кто встанет в наши ряды, кроме двух верных друзей.
И по друзьям соскучился – по тем, что остались там, далеко. По Лехе Симбиреву, Ромке, который на самом деле Рауль и от обычных Романов не только именем отличается, но и шоколадным цветом кожи. Как они? Ромка обещал меня на какую-то новую игруху для компа подсадить, говорил: «Лучче нету, друкк!» Леха все зазывал к тренировкам вернуться, под предлогом, что без меня никак не может собраться. А вдвоем, мол, со всем удовольствием.
Мне было интересно, что они думают о том, куда я вдруг подевался? Но больше всего за мать, конечно, волновался – плачет, думал я, денно и нощно, наверное. Отец неуклюже успокаивает – и от его «поддержки» только хуже становится. Этот его метод успокоения всей семье хорошо знаком. Когда я – лет семи от роду – в глаз получил во дворе, а потом в слезах домой прибежал, батька мне говорил: «Чего ты весь расслюнявился? Не выбили же? Вот выбили бы – с одним глазом хуже. А это до свадьбы сто раз заживет».
С детства не понимал – почему именно до свадьбы? Но принял это как данность. Как некий священный рубеж в понимании взрослых, к которому надо подойти без синяков, переломов, увечий. До и после – пожалуйста!