Начала Раиса Соломоновна с криминальной тематики. Она пела громко, обращалась к воображаемой публике и призывно махала руками. Гоге неожиданно это понравилось, он засмеялся и начал подпевать, видно было, что слова знает. Славик напряженно стоял за пультом и боковым зрением пас шефа. Саныч растерянно смотрел на все это. После пятой песни Гога захлопал и попросил сделать перерыв, подошел к сцене и, подав певице руку, повел к себе в кабинет. Саныч неуверенно зашел за ними. Здорово, – сказал Гога Раисе Соломоновне, – просто здорово.
Раиса, как вас… Соломоновна, – подсказала она. Да, – согласился
Гога. – А давайте с вами выпьем. А что – петь больше не будем? – на всякий случай спросила певица. Не сегодня, – сказал Гога. – Сегодня давайте выпьем за знакомство. Ну хорошо, – согласилась Раиса
Соломоновна, – только я с вашего позволения переоденусь, а то у вас тут такая жара. Все, что угодно, – весело сказал Гога и, позвонив в бар, заказал две бутылки холодной водки. Раиса Соломоновна сбросила ботфорты и достала из сумочки домашние тапки в виде пушистых котиков. Гога посмотрел на котиков и открыл первую бутылку. Саныч понял, к чему все идет, и печально отключил телефон. Славика в кабинет не приглашали. Он пришел сам.
Сначала они пили за знакомство. Потом начали петь. Гога предложил вернуться на сцену, Раиса Соломоновна согласилась и, как была, в домашних тапках, полезла на эстраду. За ней полез Гога в ее кожаных ботфортах. В ботфортах и шелковой рубашке от армани он напоминал разночинца. Славик запустил фонограмму. Раиса Соломовна вернулась к криминальной тематике, Гога подпевал. Ботфорты поблескивали в свете софитов.
Зайдя в туалет, Саныч нашел Славика. Тому было плохо, он поливал себя водой из умывальника и тяжело глотал горячий воздух. Х..во? – спросил его Саныч. Нормально, – прохрипел Славик, – нормально.
Славик, – сказал Сан Саныч, – я давно хотел тебя спросить, может, это не лучшее место для такого разговора, но все-таки не знаю, будет ли еще случай – как ты вообще к геям относишься? Славик подставил голову под холодную струю, выдохнул и присел возле стеночки. Чуть помолчал. Я вам, Сан Саныч, так скажу, – доверительно заговорил он, сплевывая воду. – Меня вообще от геев не прет. Но, – он поднял вверх указательный палец, – на то есть свои причины. Ну и что за причины?
– спросил Саныч, возвращаться в зал не хотелось, поэтому он решил переждать тут. Причины /личного /характера, – сообщил Славик. – Я – аллергик. Мы, аллергики, как правило, сидим на колесах. Вот я, например, – сказал Славик и достал папиросу, – сижу. Уже десятый год. Раньше мне врач прописывал. Но потом меня перестало вставлять, понимаете? А моя сестра работает в фармацевтической компании, у них под Киевом фабрика открылась. Им немцы на полмиллиона аппаратуры завезли, целый цех построили в рамках реабилитационной программы.
Там какой-то дерибан был, фабрику открывали с понтами. Йошка Фишер приезжал на открытие, президент немецкий. – Славик нервно выпустил дым. – Бывший, – добавил он. – Запустили, значит, цех, сделали пробную партию, и тут госстандарт сказал: ни… – продукция не отвечает стандартам, слишком высокое содержание морфина. Кого? – не понял Саныч. Морфина, – повторил Славик. – Там фишка в том, что оборудование было ихнее, а сырье наше. А поскольку у них техника ориентирована на безотходное производство, то есть отходов у них просто не бывает, то вышло так, что они начали массово штамповать наркотики средней тяжести. Программу свернули, ясное дело. Фабрика обанкротилась. Профсоюзы подняли шум, их поддержали наши зеленые.
Писали письмо Йошке Фишеру. Но он не ответил. Ну, одним словом, всех уволили, мою сестру тоже. А чтобы как-то уладить конфликт с профсоюзами, зарплату коллективу выдали продукцией. Они теперь стоят на житомирской трассе и продают эти таблетки туристам вместе с мягкими игрушками. А мне сестра несколько упаковок привезла. Так что я аллергик, чтоб вы знали… А при чем тут геи? – спросил Саныч после долгой паузы. А… его знает, – признался Славик. – Вот, возьмите, – сказал он и протянул Санычу две таблетки. – Хорошая штука. Рубит на раз. Саныч взял таблетки и глотнул их одну за другой. Хуже не станет, – подумал он. Хуже не стало.
Раиса Соломоновна совсем напилась. Она вырвала микрофон из рук Гоги и начала петь песни из кинофильмов. Свой рыжий парик она надела на встревоженного Славика. Гога попробовал забрать у нее микрофон, но она вцепилась ему в волосы и начала кричать. Славик попробовал оттащить ее от босса, но тщетно – Раиса Соломоновна крепко держалась за Гогу одной рукой, другой пытаясь выцарапать ему глаза. Гога сначала пробовал ее оттолкнуть, но потом тоже завелся и начал вслепую махать кулаками. Первым ударом он свалил с ног Славика.
Славик схватился за челюсть и снова кинулся оттаскивать Раису
Соломоновну. Раиса, встретив сопротивление, озверела и набросилась на Гогу с новой силой. После нескольких попыток она проехалась-таки по его левой щеке, оставляя кровавые борозды и обламывая накладные ногти. Гога вскрикнул, отступил и поддал Раисе Соломоновне ногой прямо в живот. Раиса отлетела назад и вместе со Славиком, который за нее держался, свалилась в зал. Гога, ругаясь, вытирал кровь. Саныч,
– крикнул он, – будь другом, вынеси отсюда эту ведьму. И музыку ее выключи, – крикнул он. Саныч подошел к певице, взял ее за шкирку и потащил к выходу. Следом с плачем бежал Славик в парике, Гога смотрел на все это со сцены и ругался. Ведьма, – кричал он, стоя посреди сцены, – ведьма чертова! Саныч вызвал такси, сунул Славику бабки и вернулся в клуб. Гога сидел на краю сцены, вытирая кровь шелковым рукавом, и пил водку из горла. Ведьма! – заплакал он и ткнулся носом Санычу в грудь. – За что она меня? Вот ведьма!
Нормально, брат, – ответил ему Саныч. – Давай я тебя домой отвезу.
Они вышли на улицу. Горбун стоял возле своей машины, посмотрел на
Гогу в ботфортах, перевел задумчивый взгляд на Саныча и молча сел за руль. По дороге все молчали, только Гога время от времени всхлипывал. У меня тоже сосед пидор, – попробовал завязать разговор горбун. Да? – хмуро отозвался Саныч, – а у меня целый подъезд.
Утром Гога проснулся дома, в постели, в одежде и в ботфортах.
Задумчиво глядя на ботфорты, попробовал все вспомнить. И не смог.
Черт, подумал Гога, чем я занимаюсь. Мне скоро тридцать, я нормальный здоровый бизнесмен, на меня телки вешаются. Ну хорошо, опять подумал он, телки не вешаются, но все равно – для чего мне этот клуб, для чего мне эти геи, что я сам себе жизнь порчу. Он потянулся за телефоном, набрал номер знакомого оптовика и с лету купил у него партию гипсокартона.
Саныч приехал в “Бутерброды” где-то после обеда. На входе стоял перепуганный охранник, Сан Саныч, – сказал он, – там Георгий
Давыдович… Разберемся, – коротко ответил Саныч и зашел в клуб. Зал был завален какими-то коробками. Они стояли всюду. Столы были составлены в угол. Бар не работал. Саныч зашел к Гоге. Гога сидел, закинув ноги на стол, и весело разговаривал с кем-то по телефону. На столе перед ним стояли ботфорты. Что это? – спросил его Саныч, показывая пальцем в сторону зала. Что? – безмятежно переспросил его
Гога. – А, в зале? Гипсокартон. Взял партию дешево. А как же
“Бутерброды”? – спросил его Саныч. А никак, – ответил Гога. – Без понтов эти “Бутеброды”. Я в минусах, Саныч, какие “Бутерброды”?
Сейчас скину гипсокартон – и на Кипр. А как же экзотический отдых? – спросил его Саныч. Да какой экзотический отдых? – нервно засмеялся
Гога. – У нас ментальность не такая, понимаешь? Ну а какая у нас ментальность? Черт его знает какая, – ответил ему Гога. – Нашей ментальности шо нада – водку и телку для экзотического отдыха, правильно? А с вашими геями какая водка может быть? Не говоря уже про телку, – печально добавил он.
В зале послышался пронзительный крик. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Славик. Что? – закричал он. – Что это? Он отчаянно показывал в сторону зала. Георгий Давыдович, Саныч – что это такое?
Это гипсокартон, – сказал ему Саныч. Гипсокартон? Гипсокартон, – подтвердил Саныч. Зачем гипсокартон? – не понял Славик. Гипсокартон,
Славик, – объяснил ему Гога, – для строительства архитектурных объектов. Георгий Давыдович сворачивает бизнес, – объяснил Славику
Саныч, – он теперь будет торговать гипсокартоном на Кипре. На каком
Кипре? – обиженно возразил Гога, но Славик его уже не слушал – Что?
– спросил он. – Сворачиваете бизнес? Вот так просто – сворачиваете бизнес? А я? А наши планы? Какие планы? – нервно перебил Гога. Да, я понимаю, – затянул Слава, – я это сразу видел. Для вас это /так/ – сегодня открыли, завтра закрыли, для вас же это /так/. Я вас понимаю, я бы на вашем месте тоже /так /сделал бы. Да. Это когда до дела, когда “Вышиваны рушнички” надо пробить, тогда Славик давай.
Или когда Раису Соломоновну пригласить, так это Славик, пожалуйста.
Ведьма твоя Раиса Соломоновна! – закричал на это Гога. – Ведьма чертова! Да? – в свою очередь закричал Славик. – Раиса Соломоновна – артистка! У нее репертуар! А вы ее ногой по печени! Как – ногой по печени? – растерялся Гога. Так! Ногой! По печени! А у нее репертуар!
– Славик не выдержал, упал на кресло и, обхватив голову руками, зарыдал. Воцарилась гнетущая тишина. Саныч, – заговорил наконец
Гога, – Саныч, я что? Правда? Ногой по печени? Ну, ты защищался, – сказал Саныч, отводя взгляд. Не может быть, – прошептал Гога и тоже обхватил голову руками. Сан Саныч вышел на улицу. На противоположной стороне стояли два “Супер-ксерокса” в зеленых спортивных костюмах и почти сливались с июльской зеленью.
Наверное, Гога среагировал на эту историю про печень, в смысле про
Раису Соломоновну. Что-то его перемкнуло после этого, стыдно перед коллективом стало или что, но на следующее утро он сплавил гипсокартон директору парка развлечений и пригласил Саныча и Славика на разговор. Саныча заедала депрессия, но он взял себя в руки и поехал. Последним явился Славик, был собран и выглядел строго. Гога старался в глаза ему не смотреть. Ботфорты так и стояли на столе, похоже, Гога просто не знал, что с ними делать. Все сели. Помолчали.