Я вскинул мешок на спину и начал спускаться по тропе. Ветер постепенно стихал. Вдалеке погромыхивала гроза – та самая, от которой я убегал. А вот Брэнд, он-то куда делся? По какой-то не совсем ясной причине я был уверен, что не скоро увижу рыжего своего братца.
На полпути вниз, когда туман только-только начал подступать ко мне и окутывать мои ноги, я высмотрел какое-то дряхлое дерево и решил вырезать себе посох.
Расставаясь с одним из нижних сучьев, дерево громко взвизгнуло.
– Будь ты проклят! – проскрипело затем нечто вроде голоса из ствола.
– Ты – разумный? – удивился я. – Извини, пожалуйста.
– Я потратил на отращивание этой ветви чертову уйму времени. Хочешь ее сжечь?
– Нет, – ответил я. – Я хотел обзавестись посохом. Мне предстоит долгий путь, и все пешком.
– Через эту долину?
– Абсолютно верно.
– Подойди-ка поближе, чтобы я получше тебя ощутил. Есть в тебе какое-то такое сияние.
Я шагнул вперед.
– Оберон! – воскликнуло дерево. – Я понял по Камню.
– Нет, – покачал я головой, – не Оберон. Я всего лишь его сын. Ну а Камень – да, он на мне. Необходимая для моей миссии принадлежность.
– Тогда бери мою ветку, а вместе с ней – и мое благословение. Не раз и не два давал я твоему отцу сень и укрытие. Это же он меня, собственно, и посадил.
– Неужели? Чего только мой папаша в жизни своей не вытворял, но никогда не видел, чтобы он сажал деревья.
– Я – не какое-нибудь там обычное дерево. Он посадил меня здесь, чтобы отметить рубеж.
– Какой рубеж?
– Я – конец Порядка. Или Хаоса, это уж с какой стороны посмотреть. Я отмечаю раздел – за мной действуют совсем другие законы.
– Какие законы?
– Кто знает? Не я, это уж точно. Я – лишь произрастающая башня, мыслящая древесина. Но этот посох, мой сук, может сослужить тебе добрую службу. Высаженный в почву, он способен чудесным образом расцвести в любой стране и в любых климатических условиях. А может в общем-то и не расцвести. Кто знает? Но ты, сын Оберона, отнеси его все-таки в то место, куда лежит твой путь. Я чувствую приближение грозы. Прощай.
– Прощай, – сказал я. – Спасибо.
Я повернул и продолжил спуск. По мере того как туман сгущался, красноватый его оттенок бледнел, а затем и вовсе исчез. Я скептически покачал головой, вспоминая говорящее дерево, однако посох и вправду сослужил мне добрую службу, особенно на ближайшем участке: тропа была на редкость неровная и каменистая, а видимость – почти нулевая.
Затем немного прояснилось. Скалы, стоячий пруд, какие-то маленькие корявые деревья, сверху донизу облепленные мхом, запах гнили и запустения… Я поспешил дальше.
С вершины одного из деревьев на меня косилась черная птица. Она лениво взмахнула крыльями и полетела прямо ко мне. Недавние события заставляли меня относиться к птицам с некоторой настороженностью; мало удивительного, что я робко попятился, когда она стала кружить над моей головой. Но все завершилось благополучно – птица опустилась на тропу передо мной и начала критически изучать меня левым глазом.
– Да, – объявила она свое решение. – Ты – тот самый.
– Который «тот самый»? – поинтересовался я.
– Тот самый, кого я буду сопровождать. Ты ведь не возражаешь, чтобы за тобой следовал зловещий ворон, предвестник несчастий, верно, Корвин?
Пташка весело хихикнула и сплясала нечто вроде джиги.
– А если бы и возражал – как я могу тебе помешать? Да, кстати, откуда ты знаешь мое имя?
– Я жду тебя, Корвин, с начала Времен.
– Ну и как, не соскучился?
– Не так уж это и долго, в этом-то месте. Время есть то, что ты с ним делаешь.
Я двинулся дальше и миновал ворона, не останавливаясь и не оглядываясь. Секунду спустя он обогнал меня и опустился на камень, чуть правее тропы.
– Меня звать Хуги[6], – представился он. – А ты, смотрю, прихватил с собой обломок старика Игга[7].
– Игга?
– Этот старый надутый пень, который стоит у входа в долину и никому не разрешает посидеть на своих ветках. Вот уж, наверное, взвыл он, когда ты оттяпал у него кусок.
Звонкий, мелодичный смех Хуги абсолютно не вязался с его мрачной внешностью.
– Он весьма достойно смирился с утратой.
– Это он умеет!.. Да и что ему оставалось? Ну и какой тебе, спрашивается, с этой штуки толк?
– А вот такой! – Я замахнулся на разговорчивого пернатого.
Он испуганно перепорхнул на пару метров.
– Эй, ты что! Так не шутят!
Я расхохотался:
– А я думал – шутят.
И пошел дальше.
Долгое время я пробирался по какой-то болотистой местности. Иногда случайный порыв ветра относил туман в сторону; тогда я спешил, чтобы пройти побольше, пока просвет не затянулся. Порой до меня доносились обрывки музыки – медленной и торжественной, исполняемой на каких-то струнных инструментах. Я пытался определить, откуда раздается эта музыка, но не мог.
Вот так и хлюпал я по этой болотине, пока не услышал слева окрик:
– Чужестранец! Остановись и воззри на меня!
Я опасливо остановился. Воззришь тут, когда сквозь эту мерзость ничего не видно.
– Привет, – сказал я. – Где ты там?
В этот момент туман разошелся, и я разглядел огромную голову. Тело, которому принадлежала эта голова, – тоже, надо думать, огромное – по плечи ушло в трясину. Кожа на лысой, как колено, башке была молочно-белая и бугристая – нечто вроде грубо обработанного мрамора. Глаза располагались точно на уровне моих; по контрасту с мертвенной белизной лица они казались черными, как уголь.
– Ясно, – сказал я. – Ты тут немного влип. Руки-то высвободить можешь?
– Если сделаю могучее усилие.
– Ладно, давай-ка поищем что-нибудь твердое и надежное, чтобы ты мог ухватиться. Руки у тебя, наверное, длинные, так что дотянешься далеко.
– В этом нет необходимости.
– Ты что, не хочешь отсюда выбраться? А чего же тогда орал?
– Нет, не хочу. Я просто желал, чтобы ты на меня воззрел.
– Ну хорошо, – сказал я. – Вот я на тебя и воззрел.
– Ты чувствуешь, насколько тяжело мое положение?
– Нет, не очень – ведь ты и сам себе помочь не хочешь, и от помощи со стороны отказываешься.
– А что приобрету я, освободившись?
– Твоя загадка – сам ее и разгадывай.
Я повернулся с намерением уйти.
– Постой, о путник! Куда ты держишь путь?
– На юг, чтобы выступить в морализаторском спектакле.
Вдруг из тумана вылетел Хуги, опустился на мраморную лысину, долбанул ее клювом и расхохотался:
– У тебя что, Корвин, времени слишком много? Нашел с кем разговаривать!
Огромные губы беззвучно проартикулировали мое имя. Затем голова снова заговорила:
– Что, действительно тот самый?
– Тот самый, – подтвердил Хуги.
– Послушай, Корвин! – В голосе ушедшего в трясину гиганта слышалась тревога. – Ты собираешься остановить Хаос, так ведь?
– Да.
– Не надо. Не стоит оно того. Я хочу, чтобы все кончилось. Я желаю освободиться из этого положения.
– Так я же предлагал тебе помощь.
– Мне нужно иное освобождение. Полный конец всего этого безобразия.
– Чего же проще, – пожал я плечами. – Нырни с головой и вдохни поглубже.
– Я стремлюсь не только к личному завершению, но и к завершению всей этой глупой игры.
– Полагаю, найдутся люди, которые предпочли бы принять по этому вопросу свое, самостоятельное решение.
– Пусть им тоже придет конец. Наступит время, они окажутся в таком же, как я, положении и будут чувствовать то же, что я сейчас.
– И перед ними будет стоять тот же самый выбор. Пока.
Я повернулся и пошел.
– И ты, – прогрохотало мне вслед чудище, – и ты будешь в таком же положении!
Через несколько шагов меня догнал Хуги. Он завис надо мною, как вертолет, и опустился на конец посоха.
– До чего же приятно посидеть на ветке старины Игга, когда он не может… Ой!
Хуги взмыл в воздух и начал описывать круги.
– Лапу, лапу обжег!.. Как это он так сделал?
– Спроси чего полегче, – рассмеялся я.
Потрепыхавшись еще немного, ворон нацелился на мое правое плечо.
– Ничего, если я тут отдохну?
– Валяй.
– Спасибо. – Он немного потоптался по мне, устраиваясь поудобнее. – К твоему сведению, у этой Головы давно крыша поехала.
Я пожал плечами. Чтобы сохранить равновесие, безбилетный пассажир сжал когти покрепче и раскинул крылья.
– Он что-то такое нащупывает, – продолжал Хуги, немного успокоившись. – Но при этом исходит из совершенно порочных предпосылок, возлагая на мир ответственность за свои собственные просчеты.
– Нет, – я убежденно покачал головой. – Ничего он не нащупывает. Он не желает нащупать даже опору, которая помогла бы ему выбраться из болота.
– Я говорю в философском смысле.
– А, так ты про такое болото. Тогда плохо.
– Эта проблема находится в плоскости самосознания, эго, в плоскости взаимоотношений эго с миром и Абсолютом.
– Неужели?
– Да, конечно. От вылупления из яйца и до самой смерти мы плывем по поверхности событий. Иногда мы ошибочно решаем, что способны влиять на ход событий, и в нас возникает стремление. А это – прискорбная ошибка, ибо стремление порождает желание и создает ложное эго, заслоняющее чистое бытие, пребывание. В свою очередь эго бесконечно множит стремления и желания, а тогда уж ты погряз с головой.
– В болоте?
– Фигурально говоря. Нужно погрузиться в созерцание Абсолюта, полностью отбросить все фантомы, иллюзии, создающие ложное ощущение личности, отделяющее тебя от бытия, превращающее тебя в обособленный островок сознания.
– Помнится, у меня тоже была ложная личность. Она очень помогла мне стать Абсолютом, каковым я являюсь сейчас, – мной.
– Нет, это – тоже фантом.
– Тогда я, которым я буду завтра, поблагодарит его за это – так же, как я благодарю того, прежнего.
– Ты упускаешь из виду самое главное. Завтрашняя твоя личность тоже будет ложной.