Владетельные князья Владимирских и Московских уделов и великие и удельные владетельные князья Суздальско-Нижегородские, Тверские и Рязанские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г. — страница 17 из 17

Рязань (Резань), теперь селение Старая Рязань, на правом берегу р. Оки, против г. Спаска, в четырех верстах от устья р. Прони вниз по течению Оки, в первый раз упоминается в летописях с 1096 г.[1776] Как окончательная форма слова «Рязань» (после «Резань» и «Рязань»), так и грамматический род его установились не вдруг: первоначально писали «Резань», «Резан» наряду с формой «Рязань», которая вытеснила первые две формы; что касается грамматического рода этого слова, то оно первоначально употреблялось в мужском роде[1777]. Кстати заметим еще, что слово «Рязань» летописи употребляют как для обозначения города, так и всей Рязанский области[1778].

О времени основания Рязани до нас не дошло известий. Наши историки[1779] относительно этого предмета предлагают только более или менее правдоподобные догадки. По завещанию Ярослава I (умер в 1054 г.), сын его Святослав получил Чернигов с Тмутараканью, Муромом, Рязанью и вообще страною вятичей. Такая громадная полоса владений черниговского князя, конечно, не могла смущать других князей, получивших несравненно меньшие по объему уделы, потому что земля вятичей и вообще земли бассейна Оки были слабо населены. В половине XI в. более значительным городом в северной полосе владений черниговского князя выступает Муром — крайний северный пункт Черниговского княжества. Но так как этот город отделяло слишком большое пространство от главного центра княжества, от Чернигова, то, естественно, у черниговских князей могла и должна была явиться потребность связать крайние пункты своих владений с центром, централизовать подчиненные рязанские племена и противопоставить укрепленные пункты напору кочевых варваров. Именно около времени образования княжества Рязанского на юго-восточные пределы Руси начинают налегать половцы, которые потеснили далее, к северу, мещеру и раскинули вежи свои до самых берегов р. Прони. Основание города на Оке в том месте, где эта река достигает наибольшего юго-восточного изгиба и, приняв р. Проню, поворачивает на север, без сомнения, удовлетворяло помянутым выше потребностям времени. Вероятно, здесь существовали уже финские поселения; потом пришли русские колонисты, срубили обычный острог и начали собирать с туземцев ясак. «Мы едва ли будем далеки от истины, — заключает свои догадки о начале Рязани историк Рязанского княжества[1780], — если начало города отнесем к шестидесятым годам XI в. и основание его припишем деятельности Святослава Ярославича Черниговского».

Происхождение самого слова «Рязань» точно еще не определено до настоящего времени; во всяком случае, положительно отвергается происхождение его от глагола «резать» и от монеты резан; его считают скорее принадлежащим к тем географическим названиям, которые перешли к славянам от туземцев — финнов, подобно именам Мурома, Оки, Москвы и др., и сближают с местным названием «ряса», означающим топкое, болотистое место, обыкновенно поросшее мелким кривым лесом или кустарником[1781]. В связи с этим корнем находится несколько рек Ряса[1782], в южной половине Рязанской губернии, и г. Ряжск. Сравнительно недавно рязанский протоиерей Любомудров[1783] предложил больше, кажется, остроумное, чем правдоподобное толкование названия Рязани: он производит это название от имени одного из мордовских племен Эрзни. Мы уже видели, что это племя жило в нынешней Нижегородской губернии, где имело нечто вроде столицы — Эрземас, ныне г. Арзамас. Но о. Любомудров небезосновательно доказывает, что это племя жило и в нынешней Рязанской губернии. Впрочем, об этом последнем не будем говорить: отметим только самое производство слова «Рязань» от Эрзни: автор объясняет это происхождение чрез посредство свойственной русскому языку перестановки звуков или слогов (метатезис), так что слово «Эрзня», по его толкованию, потерпело такое превращение: из «Эрзня» образовалось слово «Эрзань», а из этого последнего, при посредстве того же метатезиса, образовалось слово «Резань»[1784], которое потом превратилось в постоянную, установившуюся форму «Рязань».

Вторая половина XI в., в котором образовалось Черниговское княжество, и начало XII в. прошли для черниговских князей в борьбе их с своими же родичами, а также и в борьбе между собою, как у Всеволода Олеговича с дядей его Ярославом Святославичем, который изгнан был племянником из Чернигова в 1127 г. Ярослав, княживший в Чернигове после братьев Олега и Давида и изгнанный оттуда в помянутом 1127 г., удалился опять в Муром, где он сидел и до занятия Черниговского стола и где вскоре (в 1129 г.) скончался, не видав больше Чернигова, так что с 1127 г. земли Муромо-Рязанские стали иметь своего отдельного князя и начали выделяться в самостоятельное княжество, отдельное от Черниговского. По смерти Ярослава Святославича Рязанскую землю наследовали дети его, Святослав, Ростислав и Юрий. Святослав, занимавший Муром, скончался в 1145 г.; в Муром перешел на княжение Ростислав, который оставил Рязань младшему сыну своему Глебу[1785]. Юрий жил, кажется, в Муроме; по крайней мере, везде называется Муромским[1786].

Более близкими соседями муромо-рязанских князей были владимиро-суздальские князья, которые, по большей части, распоряжались ими, как князьями подручными. Попытки их освободиться от этого подручничества, не закрепленного никакими договорами, не имели успеха. В раздорах, происходивших из-за обладания Киевом, между потомками Мономаха принимали участие и рязанские князья. Так, в борьбе князя Суздальского Юрия Долгорукого с племянником его Изяславом Мстиславичем участвовал муромо-рязанский князь Ростислав Ярославич, державший сторону друга своего Изяслава. Ростислав и Андрей, дети Юрия Долгорукого, по приказу последнего пошли на Рязань и выгнали оттуда, в 1146 г., Ростислава, который вместе с сыном Глебом «бежа в Половци ко [хану] Атукови»[1787]. Впрочем, изгнанник в следующем году возвратился в свою отчину и потом участвовал в походе Юрия на Киев против прежнего друга своего Изяслава.

Преемники Юрия Долгорукого также совершенно свободно распоряжались как рязанскими князьями с их ратными силами, так и самою Рязанскою областью. Андрей Боголюбский, в своих столкновениях с Новгородом и болгарами (1169–1171 гг.), совершенно свободно пользовался силами рязанскими и муромскими[1788].

После убийства Андрея Боголюбского (1174 г.) ростовцы, суздальцы и переславцы собрались во Владимир на вече для избрания князя. Этим обстоятельством воспользовался Глеб Ростиславич Рязанский, который, чрез бояр своих, пропагандировал во Владимире мысль об избрании на Владимирское княжение племянников Андрея Боголюбского Ростиславичей[1789], несмотря на то что еще живы были сын Боголюбского Юрий[1790], а главное — братья его, Михалко и Всеволод. Когда последние восторжествовали над Ростиславичами, Глебу Рязанскому пришлось открыто принять участие в борьбе шурьев своих с их дядями[1791]. Мстислав Ростиславич, бежавший от Всеволода Юрьевича к Глебу Рязанскому, возбуждал последнего к войне с владимирским князем. В 1177 г., в конце лета, Глеб обратил в пепел Москву и окрестные селения. Всеволод, к которому пришли на помощь сыновья Святослава Всеволодовича Черниговского и Владимир Глебович, князь Переславля южного (племянник Всеволода), выступил к Коломне; здесь он узнал, что Глеб Ростиславич, наняв половцев, вступил в Суздальскую землю с другой стороны, предавая все огню и мечу, взял Боголюбов и ограбил тамошнюю, еще Андреем Юрьевичем богато украшенную церковь. Всеволод двинулся по направлению к Владимиру и сошелся с рязанцами на берегах р. Колокши, где произошел бой, из которого победителем вышел великий князь Владимирский: Глеб, сын его Роман и Мстислав Ростиславич, Всеволодов племянник, взяты были в плен. По заступничеству Всеволодова союзника, Святослава Всеволодовича Черниговского, Глебу предложена была свобода с условием, чтоб он навсегда отказался от княжения и ушел в Южную Русь, но рязанский князь заявил, что он скорее согласен умереть в неволе, и действительно через несколько дней скончался[1792]. Устрашенные такими событиями, рязанцы выдали Всеволоду и другого Ростиславича, Ярополка. Вскоре обоих Ростиславичей озлобленные на них владимирцы, вопреки, кажется, воле великого князя, ослепили, и это обстоятельство так сильно подействовало на Всеволода, что он поторопился освободить Глебова сына Романа. После того рязанские князья участвуют во всех походах Всеволода как князья подручные.

Вскоре Всеволоду пришлось вмешаться в чисто внутренние дела Рязанского княжества. Многим обязанный Святославу Черниговскому, у которого жил по изгнании Боголюбским из Суздальской земли, Всеволод, по делам новгородским, становится теперь врагом своего благодетеля: считая Новгород Великий достоянием Мономахова рода, владимирский князь не мог равнодушно смотреть на то, что новгородцы по смерти Мстислава Ростиславича Смоленского, занимавшего Новгородский стол после брата своего Романа до 1180 г., обратились за князем для себя в Чернигов к Святославу, и черниговский князь отпустил к ним своего сына. В то же время меньшие сыновья умершего Глеба Ростиславича Рязанского жаловались Всеволоду на старшего брата своего Романа, Святославова зятя, что он, по внушениям тестя, отнимает у них уделы. Всеволод выступил против Романа, на помощь к которому Святослав прислал сына своего Глеба[1793]; рязанские князья встретили владимирского князя в Коломне; здесь Всеволод захватил Святославича в плен, на берегах Оки разбил передовой отряд Романа, взял г. Борисов, осадил Рязань и тут же заключил мир. Роман и братья его признали Всеволода своим покровителем и удовольствовались теми уделами, какие назначил им, по своей воле, владимирский князь[1794].

Лет через шесть Всеволоду опять пришлось вмешаться во внутренние дела Рязанского княжества по поводу происшедших там в 1186 г. усобиц между рязанскими князьями. Роман, Игорь и Владимир тайно умышляли на младших братьев, Всеволода и Святослава, а потом осадили их в Пронске[1795]. Великий князь Всеволод Юрьевич не мог немедленно вступиться за угнетенных, потому что отвлечен был болгарами. Но и тогда, когда воеводы его возвратились из болгарского похода, он хотел подействовать на старших рязанских князей убеждениями, те, однако, с гордостью отвергли его советы, заявив, что хотят быть независимыми. Между тем Святослав, обольщенный старшими братьями, изменил Всеволоду Глебовичу, который находился тогда у великого князя Владимирского, и сдал им Пронск, где было 300 человек владимирских ратников; Роман полонил их вместе с женой, детьми и боярами Всеволода Глебовича. Скоро, однако, рязанские князья образумились и при посредстве черниговского епископа Порфирия, к епархии которого принадлежала и Рязанская земля, хотели примириться с великим князем Владимирским, к которому, с той же целью примирения, явились и послы от Святослава Киевского. Но Порфирий, действуя как переветник, своим коварством только раздражил великого князя: Всеволод огнем и мечом опустошил Рязанскую область.

Великий князь Владимирский до того был силен, что голоса его слушались не только рязанские князья, но и киевский князь. Святослав в самом конце XII в. (1194 г.) ссорился с рязанскими князьями из-за границ и хотел вместе с другими Олеговичами Черниговскими смирить их мечом, но не смел этого сделать без согласия Всеволода: не получивши этого согласия, он должен был вернуться восвояси из похода, который он предпринял было против Рязани[1796].

В начале XIII в. в Южной Руси происходили междоусобия из-за обладания Киевом и Галичем; там же, т. е. в Южной Руси, в Переславле, сидел сын великого князя Владимирского Ярослав, которого выгнал оттуда Всеволод Черниговский (1206 г.). Всеволод Юрьевич выступил в поход на Чернигов; к нему присоединились князья Муромские и Рязанские. Но по некоторым обстоятельствам[1797] вместо похода на Чернигов Всеволод Юрьевич вынужден был смирять рязанских князей; в Рязанской области он оставил своих наместников и тиунов, а потом послал туда сына своего Ярослава. Недружелюбное отношение рязанцев к Ярославу еще раз заставило Всеволода пройти по Рязанской земле с огнем и мечом: города были пожжены, почти все князья взяты в плен, множество рязанцев великий князь захватил с собой и расселил в Суздальской области. Избавившиеся от владимирского плена рязанские князья, Изяслав Владимирович и Михаил Всеволодович, зять Всеволода Чермного, в 1209 г.[1798], в отмщение великому князю Владимирскому, пустошили окрестности Москвы, но посланный на них Юрий, сын Всеволода, разбил их наголову[1799].

Плененные Всеволодом Юриевичем рязанские князья освобождены были преемником его, Юрием Всеволодовичем, в 1212 г. Юрий вскоре потом вынужден был уступить великокняжеский Владимирский стол старшему брату своему, Константину Ростовскому. При этом благодушном князе рязанским князьям нечего было опасаться давления извне, т. е. со стороны того же владимирского князя, и в Рязани опять поднимаются усобицы. Глеб Владимирович, еще при Всеволоде III хотевший погубить остальных князей Рязанских доносом, теперь (1217 г.) условился с братом своим Константином лишить их жизни. Коварно пригласивши князей на пир, пятерых двоюродных братьев и родного брата Изяслава, они всех их избили вместе с их боярами. Участи этих князей избег двоюродный брат Глеба и Константина, Ингварь Игоревич, занимавший тогда Старую Рязань, который рано или поздно мог отмстить братьям-союзникам за смерть своих родных братьев. Глеб и Константин с половцами пошли в 1218 г. к Старой Рязани, но Ингварь разбил половцев, а братья-союзники бежали: Глеб бежал в степь, где в 1219 г. скончался умалишенным, а Константин, после долгих скитальчеств, ушел к Ростиславу Михайловичу (сыну Михаила Черниговского), русскому князю сербской Мачвы. Ингварь наследовал всю Рязанскую область и с дружиной великого князя Владимирского вторично разбил половцев[1800].

На долю детей Ингваря Игоревича выпала тяжкая година Батыева нашествия, но о них узнаем из их биографических очерков.

Что касается состава Рязанской области, то, кроме Старой Рязани, в ней были города: Переславль, нынешняя Рязань, при впадении р. Трубежа в Оку; Пронск на р. Проне; Белгород, теперь Белгородище или Белгородье, в Веневском уезде Тульской губ. на р. Полосне, правом притоке р. Осетра, в 16 верстах от уездного города[1801]; Борисов-Глебль, от которого осталось только пустое городище[1802]; Ростиславль, теперь деревня на р. Оке и Осетре в Каширском уезде Тульской губернии[1803]; Ижеславль или Ижеславец; Воино, Дубок, Перевитск, наконец, Коломна, отнятая у рязанцев в начале XIV в. Юрием Даниловичем Московским, и ми. др.[1804] О Муроме не говорим здесь: о нем, как и о Пронске, речь будет впереди.

В заключение этого краткого вступления в биографические очерки князей Муромо-Рязанской области за татарский период напомним и заметим, что рязанские князья, младшая ветвь Святославичей Черниговских, не могли считаться самостоятельными князьями в продолжение почти полутораста лет первоначального существования Рязанского княжества, потому что они находились в тесной связи с Черниговом. Только с 1127 г. становится отдельным князем в Муромо-Рязанский земле Ярослав Святославич; но и после него до XIV в. рязанские князья не могут считаться совершенно самостоятельными, так как ими совершенно свободно распоряжаются великие князья Владимирские. Прибавим еще к этому, что столицей рязанских князей сначала была Рязань, теперь Старая Рязань, а потом Переславль, теперь губернский г. Рязань. До нас не дошло никаких известий о том, когда Переславль сделался новой столицей Рязанского княжества; явно таковой он выступает в XIV в.; но надо полагать, что он сделался столицей еще в XIII в. и, вероятно, вскоре после нашествия Батыя; по крайней мере, так думают наши историки[1805].

Собственно Великое княжество Рязанское

Ингварь Ингваревич1238 — ум. в 125?

В 1237 г., в начале зимы, татары двинулись из Болгарии чрез мордовские земли на юго-запад и остановились на р. Онузе[1806]. Отсюда Батый послал к рязанским князьям послов, двух мужей и какую-то «жену-чародеицу» с требованием десятины в князьях, людях, в конях каждой масти: белых, вороных и т. д.[1807] Великий князь Рязанский Юрий Игоревич собрал из родичей совет, на котором решено было стоять против татар до последней крайности. В таком смысле и дан был ответ татарским послам, которые после того пошли далее, во Владимир, с такими же требованиями. Юрий Игоревич, посоветовавшись с князьями и боярами, послал одного из племянников своих Ингваревичей к великому князю Владимирскому Юрию Всеволодовичу, а другого — к Михаилу Всеволодовичу Черниговскому с просьбой присоединиться к нему против общего врага[1808]. Между тем сами рязанские князья, соединив свои дружины, пошли к берегам р. Воронежа; в то же время Юрий Игоревич отправил к Батыю посольство с сыном своим Федором во главе[1809]. Но ни просьбы оставить Рязанскую землю в покое, ни дары не имели успеха; а между тем князья, к которым Юрий Игоревич посылал за помощью, отказались от последней: Юрий Всеволодович надеялся одними собственными силами справиться с врагом, а черниговские князья, по некоторым известиям[1810], не хотели дать помощи потому, что рязанские князья в свое время не были на р. Калке, где русским князьям в первый раз пришлось познакомиться с монголами. В таких критических обстоятельствах Юрий Игоревич решился укрывать свои силы в укрепленных городах, хотя, конечно, дело не могло обойтись без стычек и в открытом поле[1811].

Истребив по пути города Пронск, Белгород и Ижеславец, татары, в половине декабря, подступили к Рязани и обнесли ее тыном, пять дней граждане защищались до изнеможения; на шестой татары сделали общий приступ, ворвались в город, и началось поголовное истребление жителей: Юрий Игоревич был убит; его супруга с родственницами и боярынями укрылась в соборной церкви Бориса и Глеба, но не избежала общей печальной участи; граждан распинали, связывали им руки и стреляли в них, как в цель; «оскверняли святыню храмов насилием юных монахинь, знаменитых жен и девиц в присутствии издыхающих супругов и матерей». Пограбивши и предавши здесь все огню и мечу, татары двинулись по направлению к Москве[1812]. Только теперь великий князь Владимирский высылает против татар сына своего Всеволода и воеводу Еремея Глебовича с владимирскими полками; с ними был и рязанский князь Роман Ингваревич. Русские князья разбиты были наголову: Всеволод Юрьевич бежал во Владимир, Роман Ингваревич и воевода Еремей Глебович легли на поле битвы[1813].

В некоторых позднейших сборниках XVI и XVII вв. встречаются повести о трагической кончине Юрьева сына Федора с супругой Евпраксией с сыном Иваном Постником. Юрий Игоревич отправил к Батыю сына своего Федора с дарами; предводитель монголов, узнав о красоте Федоровой супруги, пожелал видеть ее, но князь с презрением отказался удовлетворить желание Батыя, почему и убит был по приказанию последнего. Узнавши об участи своего супруга, Евпраксия вместе с сыном-младенцем бросилась из высокого терема на землю «и заразися до смерти…». «И от сее вины зовется чудотворец Николай Зарасский (зарайский), яко ту Евпраксия, с сыном своим, сама себя зарази». Юрий Игоревич решился дать битву татарам в поле, где легли все храбрые воины рязанские с князьями Пронским, Коломенским и Муромским[1814].

Таким образом, при нашествии Батыя на Рязанскую землю погибли следующие рязанские князья: великий князь Юрий Игоревич, сын его Федор и внук Иван Постник, Олег, брат Юрия и его же племянники-Ингваревичи: Роман, Глеб и Давид[1815].

Итак, в живых остались только Ингварь Ингваревич, благодаря случайности (перед приходом татар он послан был за помощью в Чернигов), и брат его Олег; но этот последний взят был татарами в плен.

Ингварь Ингваревич, по известному нам сказанию, прибыл из Чернигова в Рязань вскоре по уходе оттуда татар. Первою заботой князя было отыскать и предать земле тела убитых родственников и вообще всех павших от татарского меча, — очистить город от гниющих трупов, исправить и освятить обгорелые храмы и пр. Вскоре спасавшиеся по лесам рязанцы стали выбираться из своих убежищ; города и селения стали наполняться народом и отстраиваться[1816]. Вообще, вся деятельность Ингваря должна была сосредоточиться на внутреннем устроении княжества, почему сказание и замечает, что он «обнови землю Резанскую и церкви постави и монастырь согради» и пр. О борьбе с татарами он, конечно, не мог и думать, хотя эти варвары и давали себя чувствовать: так, в 1239 г. они сожгли Муром, разорили некоторые города по р. Клязьме, завоевали Мордовскую землю и вообще коснулись северной части Рязанской области[1817].

О времени кончины Ингваря Ингваревича до нас не дошло известий; можно, впрочем, на основании некоторых соображений полагать, что он скончался в 1252 г. или около этого года, не оставив потомства[1818].

Олег Ингваревич Красный1230 — ум. в 1258 г

Олег Ингваревич, брат Ингваря, по помянутому выше указанию, взят был татарами в плен в битве под Коломной, в январе 1237 г., — был принуждаем Батыем к принятию его веры, от которой смело и резко отказался, презирая явно угрожавшую ему за то смерть. Однако он был пощажен ради редкой его красоты. Из плена он выпущен был только в 1252 г. Из шестилетнего периода его княжения по летописям нам известно только, что при нем (в 1257 г.) татары «изочли» всю землю Суздальскую, Рязанскую и Муромскую и что в 1258 г., в среду на Страстной неделе, он принял иноческий образ и схиму (неизвестно, с каким именем) и скончался 8 (по другим — 20-го) марта и положен в храме Святого Спаса[1819].

От брака с неизвестной Олег Ингваревич оставил сына Романа.

Роман Олегович1258 — ум. в 1270 г

Олег Ингваревич, как сейчас сказано было, скончался в марте 1258 г., оставив единственного сына Романа, который и занял стол отца своего.

Двенадцатилетнее княжение Романа Олеговича летописи обошли молчанием; они передают только трагический эпизод о его религиозно-геройской кончине, как о событии из его жизни, выходящем из ряда обыкновенных и дающем летописцу случай сделать религиозно-нравственное назидание читателю и указать достойный подражания пример твердого стояния в отеческой вере. Летописи так передают этот эпизод. В 1270 г. хану Менгу-Тимуру донесли, что князь Роман произносит хулу на него и на веру его (магометанскую, только что принятую братом и предшественником Тимура, ханом Берге); вследствие этого хан вызвал Романа в Орду и предал его в руки татар, которые надеялись принудить его к принятию их веры, но услышали от князя опять хулу на последнюю; разъяренные таким поруганием их веры, фанатики отрезали у Романа язык, потом пальцы на руках и ногах и, наконец, голову, которую воткнули на копье. Эта казнь, по поводу которой летописи припоминают страдания Иакова персидского и предка Романова Михаила Черниговского, убитого в Орде в 1246 г., совершена была 19 июля. Этот князь-мученик причтен православною церковью к лику святых[1820].

Роман Олегович от брака с Анастасией, известной нам из приписки к рязанскому списку Кормчей книги только по имени, оставил троих сыновей: Федора, Ярослава и Константина, последовательно занимавших великокняжеский Рязанский стол[1821].

Федор Романович1270 — ум. в 1294 г

После Романа Олеговича, как сейчас мы сказали, осталось три сына; из них Федор сел на Рязани, а Ярослав — на Пронске, который с 1237 г. числился за Рязанью.

О деятельности Федора Романовича летописи совершенно умалчивают. Знаем только, что в его княжение Рязанская земля испытала два татарских набега: в 1278 г. татары набегали на Рязань, а в 1288-м ордынский князь Елорт или (как называет его Карамзин) Елортей, сын Темира, воевал Рязанскую, Муромскую и Мордовскую земли. При передаче этого эпизода летопись ничего не говорит о рязанском князе[1822].

Что касается летописных известий об этом князе, то единственное из них передает только, что он скончался зимой 1294 г.[1823]

Ни из летописей, ни из родословных не видно, чтобы Федор Романович имел детей; неизвестно даже, был ли он женат.

Ярослав Романович1270 — ум. в 1299 г

Летописи не передают никаких известий о том, кто занял Рязанский стол по смерти Федора Романовича. Братья последнего, Ярослав и Константин, оба оставались в живых; из них первый называется в летописях или просто князем Пронским, или великим князем Пронским, и хотя мы не видим, чтобы он где-нибудь назывался князем Рязанским, тем не менее нельзя не допустить, что по смерти Федора Романовича Рязанский стол занял он, как следующий по старшинству брат[1824].

О жизни и деятельности Ярослава Романовича до нас не дошло никаких известий; летописи отмечают только год его смерти — 1299[1825].

Ярослав Романович от неизвестной нам супруги[1826] оставил сына Ивана. Но есть несколько темноватое летописное известие, несомненно свидетельствующее о том, что у Ярослава был не один сын, а другой, нелетописный источник прямо называет Михаила Ярославича[1827].

Константин Романович1270 — ум. в 1306 г

Если родословные верно считают Константина самым младшим сыном Романа Олеговича (а мы не имеем летописных данных отвергать верность их показания), то он занял Рязанский стол по смерти Ярослава, т. е. в 1299 г., а дети Ярослава оставались в своей отчине, т. е. в Пронске.

Летописные известия о Константине чрезвычайно скудны: летописи говорят только о столкновении с ним московского князя и о кончине его.

В 1301 г. (по одним, в 1300 г. — по другим) по не объясненным летописями причинам Даниил Александрович Московский предпринял поход против Константина[1828]. В битве, на стороне последнего, участвуют и татары, каковое обстоятельство заставляет догадываться, что между московским и рязанским князьями уже были какие-то несогласия и что Константин ожидал нападения и готовился (пригласил татар) к отпору его. Рязанский князь проиграл битву, взят в плен «некоею хитростью» и изменою своих бояр и отведен в Москву, где содержался «в чести», так как Даниил Александрович хотел укрепиться с ним крестным целованием и «отпустить его на Рязань». Но дело почему-то затянулось: Даниил в 1303 г. скончался, а Константин все еще находился в плену. Сын и преемник Даниила, Юрий, в 1306 г. вдруг почему-то надумал разделаться с пленником: он приказал убить его. Летопись замечает при этом, что рязанский город Коломна остался за Москвой[1829].

Константин Ярославич от брака с неизвестной имел единственнего сына Василия.

Василий Константинович1301 — ум. в 1308 г

О Василии Константиновиче сохранилось одно только летописное известие, именно в Никоновской летописи, в которой под 1308 г. говорится: «Того же лета убиен бысть в орде князь Василий Костянтинович рязанский». В том же году и самая Рязань (вероятно, Рязанская земля) потерпела нападение от татар[1830].

В летописях нет прямых указаний на то, кто занял Рязанский стол после Константина Романовича; но если в вышеприведенном летописном известии Василий назван рязанским князем не в общем смысле, то преемником Константина надо считать его: он, по стечению обстоятельств, мог занимать Рязанский стол раньше старших внуков святого Романа. С 1301 г., когда Константин взят был в плен, до 1306 г., т. е. до убиения этого князя, Рязанский стол еще не мог считаться свободным; естественно предполагать, что лицо законного князя Рязанского в период времени от 1301 по 1306 г., т. е. за время пребывания Константина в плену, мог представлять только сын последнего. Но по убиении Константина сын его Василий, в силу пятилетнего заведывания Рязанским княжеством, мог последнее удержать за собой, помимо старших внуков Романа, т. е. Ярославичей. Эти Ярославичи до 1306 г. не могли оспаривать Рязанского стола у Василия, так как еще жив был, хотя и в плену, законный рязанский князь, а Василий представлял только лицо его; но по убиении Константина Ярославича племянники его, как старшие внуки Романа, могли предъявить свои права на Рязанский стол; может быть, как некоторые догадываются, Василий и убит в Орде по их проискам[1831].

Неизвестно, был ли женат Василий Константинович; во всяком случае, потомства он не оставил.

Иван Ярославич1300 — ум. в 1327 г

После Василия Константиновича Рязанский стол занят был двоюродным братом его, князем Пронским Иваном Ярославичем. В летописях, хотя и не прямо, т. е. не по имени, он упоминается под 1300 г.[1832] В летописях нет известий о том, в котором году он занял Рязанский стол, но мы за несомненное полагаем, что в 1308 г., по смерти Василия, потому что он один оставался старшим в потомстве Ярослава Святославича.

И об этом князе, как и о его предшественниках, летописи мало дают нам сведений: они передают только два факта из его жизни. В 1320 г. Юрий Данилович Московский предпринял против него поход, о причинах которого летописец ничего не говорит, но не видно, чтобы дело доходило до битвы; летопись говорит только, что князья примирились[1833]. Затем летописи говорят еще только об убиении его в 1327 г., но факт этот передают различно: по одним летописям, выходит как будто так, что Иван Ярославич убит в то время, когда татары с Иваном Даниловичем Калитой, по приказанию хана, наказывали тверичей за убиение Шевкала; из других летописей нельзя с достаточною ясностью сделать вывод, была ли какая-нибудь связь между нашествием татар на Тверь и убиением рязанского князя; по третьим, наконец, Иван Ярославич убит татарами в Орде. Но все летописи, кроме Никоновской, согласно считают годом убиения его 1327 г.[1834]

Иван Ярославич от брака с неизвестной оставил сына Ивана, прозванием: по одним летописям — Коротопола, по другим — Коротополого.

Иван Иванович Коротопол1327 — ум. в 1343 г

Иван Иванович Коротопол в первый раз упоминается в летописях под 1327 г., по случаю занятия им Рязанского стола после убиения отца его татарами[1835].

О первых 5–6 годах княжения Ивана Ивановича, т. е. до 1333 г., летописи ничего не говорят. В 1333 г. Иван Данилович Калита выступил в поход против Новгорода; в числе ходивших с ним князей упомянуты (впрочем, не поименно) и князья Рязанские[1836]. Коротополу не было никакого интереса помогать Калите против Новгорода, с которым у рязанских князей не было никаких столкновений, и в таком случае не будет неправдоподобным предположение, что мир, заключенный предшественниками Калиты и Коротопола в 1320 г., ставил рязанских князей в некоторое подчиненное отношение к московским. Затем до 1340 г. Иван Иванович не появляется на страницах летописей, — в этом же последнем году мы видим его в Орде, откуда он сопровождает татарского военачальника Товлубия, посланнего ханом Узбеком на смоленского князя Ивана Александровича; в Переславле (рязанском) к татарам должна была присоединиться рязанская рать.

По пути из Орды Коротопол встретил брата своего (двоюродного) Александра Михайловича, князя Пронского, ехавшего в Орду с выходом, ограбил, привез в Переславль и там убил[1837]. Мстителем за Александра является сын его Ярослав-Димитрий: в 1342 г. он прибыл из Орды с татарским войском и ханским послом Киндяком к Переславлю; Ярослав с татарами осадил город; Коротопол целый день отбивался от осаждавших, «а на ночь побежал вон». Киндяк и татары вошли в город, одних из граждан перебили, других забрали в плен. Рязанский великокняжеский стол занял Ярослав, но, по известию некоторых летописей, начал княжить в Ростиславле, может быть, потому, что Переславль после татарского погрома совсем опустел. В следующем, 1343 г. Иван Коротопол был убит, но где именно, кем и почему — это остается загадкой[1838].

Был ли женат Иван Иванович, неизвестно; во всяком случае, потомства он не оставил[1839].

Ярослав-Димитрий Александрович1340 — ум. в 1344 г

Ярослав Александрович при Иване Коротополе сидел, без сомнения, в Пронске с отцом своим, а в 1342 г., по изгнании из Переславля Коротопола, с соизволения хана занимал великокняжеский Рязанский стол, но жил в Ростиславле[1840]. Летописи передают об этом князе только два известия: об изгнании им из Переславля убийцы отца его, Ивана Коротопола[1841], и о кончине его, последовавшей в 1344 г.[1842]

От брака с неизвестной Ярослав Александрович оставил единственного сына Владимира, князя Пронского.

Иван АлександровичУм. в 1351 г

Так как после Ярослава Рязанский стол занимают не его дети, то надо полагать, что он был младшим братом и занимал Рязанский стол, помимо старшего Ивана, только по воле хана (как это известно и по летописям), и то благодаря случайным обстоятельствам. Трудно только объяснить себе, почему он, а не старший брат выступил мстителем за убиение отца.

Иван Александрович занял Рязанский великокняжеский стол в 1344 г. Летописи называют его Василием и отмечают только год его смерти — 1351-й. От брака с неизвестной он оставил знаменитого впоследствии сына Олега[1843].

Олег Иванович1350 — ум. в 1402 г

В 1353 г. 22 июля, месяца три спустя по смерти великого князя Московского Семена Гордого, когда преемник его еще был в Орде, рязанцы захватили московскую волость Лопасню; лопасненский наместник Михаил Александрович взят был в плен и до выкупа содержался в жестоком заключении; при этом летопись в первый раз упоминает об Олеге Ивановиче: «Князь же их [т. е. рязанцев] Олег Иванович тогда еще был млад»[1844]. Лопасня осталась за Рязанью, и московский князь Иван Иванович не вступался за нее, может быть, потому, что в этом году был в Орде, где спорил о великокняжеском столе с Константином Васильевичем Суздальским; и впоследствии московский князь не имел никаких столкновений с Рязанью, хотя Лопасня и могла подать к тому повод. В отношениях московского князя к рязанскому можно даже отметить, за рассматриваемое время, больше характерное явление, чем возможный раздор из-за Лопасни: в 1356 г. в Москве происходит какое-то движение, причем 3 февраля нашли убитым московского тысяцкого Алексея Петровича; очевидно, в Москве были какие-то смуты; вследствие этих смут «большие» бояре с женами и детьми бежали в Рязань[1845]. Через два года (в 1358 г.) Иван Иванович, сильный московский князь, нашел почему-то нужным переманить своих беглецов из прежде слабой Рязани![1846]

В том же 1358 г. в Рязанскую землю пришел, кажется, без особого ханского поручения, царевич Мамат-Хожа и «много зла створил» там. Мамат, как он сам старался показать, действовал так, как бы получил полномочия свыше: он послал к московскому князю с требованием — сделать строгое разграничение между московскими и рязанскими землями. Но московский князь, подозревая, вероятно, что Мамат-Хожа ведет дело в пользу Олега, не пустил его в свою землю, ссылаясь на ханские грамоты, говоря, что границы точно известны. Это посольство не имело никаких положительных результатов, так как Мамат-Хожа вскоре отозван был, по повелению хана, в Орду и там убит[1847].

В начале второй половины XIV в. в Орде происходили кровавые смуты: ханы истребляют друг друга, военачальники возводят на ханский трон своих креатур и держат все в своих руках; некоторые из татарских князей сами стали считать себя самостоятельными; один из таких князей, Тагай из Наровчата, внезапно набежав в 1365 г. на Рязанскую землю, взял и сжег Переславль, разграбил окрестные селения и с большим полоном ушел «в поле». Олег с князьями-родичами, Владимиром Пронским и Титом Козельским, бросились в погоню за татарами и настигли их под Шишевским лесом на урочище Воинове[1848], где и произошел бой: с обеих сторон пало много людей, но рязанцы взяли верх, и Тагай с небольшим остатком людей бежал[1849].

После Тагаева набега в продолжение лет пяти, до 1370 г., летописи ничего не говорят об Олеге; в названном же году мы видим войска рязанские, во главе с Владимиром Ярославичем Пронским, в земле Московской: они пришли на помощь московскому князю при втором нашествии на Москву Ольгерда. Но уже в следующем, 1371 г. Димитрий Иванович Московский, по неизвестным причинам, поднимает рать против Рязани[1850]: 14 декабря великий князь Московский послал свою рать на рязанского князя под начальством известного воеводы, князя Димитрия Михайловича Волынского; московские и рязанские рати сошлись на Скорнищеве, недалеко от Переславля; перед боем рязанцы, по замечанию летописи, «сурови, свирепи, высокоумни», рассуждали между собою, что против трусливых москвичей не нужно брать никакого оружия, кроме ремней и арканов, чтобы вязать их; но москвичи одержали победу, и Олег с небольшим остатком войска бежал. Рязань была теперь в руках московского князя, который на правах победителя мог располагать ею по своему усмотрению. Из того, что он отдал ее Владимиру Пронскому, можно, с некоторой достоверностью, заключать, что последний в это время был во враждебных отношениях к рязанскому князю и если не действовал против него вместе с московским князем, то и не помогал ему. История пронских князей, хотя и бедная фактами, показывает, однако, ясно, что они находились к великим князьям своей земли и московским в таких же отношениях, в каких к таковым же князьям находились тверские удельные князья, преимущественно кашинские: при благоприятных обстоятельствах они стремились к главному столу своей земли и добивались его; при менее благоприятных они старались обособиться и держаться больше или менее независимо от своего великого князя, который, в свою очередь, стремился виолне подчинить их себе и даже присоединять их уделы к своим волостям. И в том и в другом случае как тверские удельные князья, так и рязанские опирались на Москву, в которой искали противовеса честолюбивым стремлениям великих князей своей земли.

Итак, Владимир Пронский занял великокняжеский Рязанский стол; но зимой того же года (1371) Олег Иванович, при помощи, по некоторым сказаниям, татарского мурзы Салахмира, согнал Владимира с великого княжения и привел его в свою волю[1851]. Как отнесся московский князь к последнему событию на Рязани, мы не знаем; знаем только, судя по последующим событиям, что он сближался с Олегом, и, кажется, между ними заключен был договор[1852].

В 1373 г. Рязанская земля значительно пострадала от нашествия Мамаевых татар: они пожгли города и перебили и пленили многих жителей. Димитрий Иванович, желая ли помочь рязанскому князю (и следовательно, в силу предполагаемего договора), или просто для охранения своих границ, вместе с Владимиром Андреевичем Серпуховским выступал во главе московских полков на берег Оки и простоял там все лето[1853]. Осенью 1377 г. было подобное же нападение: на Рязанскую землю налетом («изгоном») набежал царевич Арапша и взял Переславль; сам Олег, как передает летописец, из рук убежал, будучи весь изранен[1854]. В следующем, 1378 г. татары побиты были московскими войсками в пределах Рязанской земли в известной битве на берегах р. Вожи. Летописи ничего не говорят об участии в этой битве Олега, но упоминают князя Даниила Пронскою[1855]. Мамай не замедлил отмстить за это поражение татар рязанскому князю: в сентябре 1379 г. татары изгоном налетели на Рязанскую землю, пожгли города: Дубок, Переславль и др., не говоря уже о селениях, и с большим полоном ушли домой. Не успевши приготовиться ко встрече врага, Олег бежал за Оку. После этого набега, по сказанию летописца, Рязанскую землю приходилось заселять как бы вновь, потому что татары «пусту сотвориша» ее[1856].

Наступил знаменитый в истории Руси 1380 г. Мамай с огромными полчищами двинулся в поход на московского князя; с ним должен был соединиться и великий князь Литовский. Волей или неволей рязанскому князю необходимо было пристать к той или другой стороне, тем более что войска — татарские ли, или московские — должны были проходить чрез Рязанскую землю; но чью сторону принять? Огромные силы Мамая, силы Ягайла не могли, конечно, внушить Олегу уверенности, что Димитрий открыто выступит против татар; а если бы и решился, трудно было предположить, что он не будет разбит наголову, уничтожен. И в том и в другом случае, если бы Олег открыто примкнул к Димитрию, первые удары татарских полчищ пали бы, прежде всего, на Рязанскую землю и, во всяком случае, принесли бы ей вреда больше, чем московской земле, более отдаленной и имевшей, со стороны нападения татар, довольно надежную естественную преграду, как р. Ока. Олег оказался, так сказать, между двух огней; обстоятельства заставили его действовать хитро и осторожно, и вот он входит в тайные сношения с Мамаем, — дает или обещает давать ему такой выход, какой рязанские князья давали во времена Узбека, и присоединить свои войска к татарским. С союзником Мамая, великим князем Литовским, Олег заключил договор, который был скреплен крестным целованием. Все это совершалось тайно, при посредстве рязанского боярина Епифана Кареева, так что Димитрий Иванович пока не подозревал, по крайней мере явно не выказывал подозрения относительно поведения Олега; последний старался даже наружно поддерживать дружеские отношения к московскому князю: он извещал Димитрия Ивановича об опасности, угрожавшей ему со стороны Мамая. Но вот кончилась знаменитая Куликовская битва, в которой не участвовали ни Олег, ни Ягайло; московские полки в сентябре возвращались с Дона чрез Рязанскую землю, чрез которую проходили и на Дон; как тогда, так и теперь великий князь Московский отдает приказ по войскам соблюдать порядок и не обижать жителей; но в последний раз дело не обошлось без столкновений: многих бояр и слуг московского князя, возвращавшихся с Дона, рязанцы ограбили; Димитрий Иванович хотел послать рать на рязанского князя, но к нему явились рязанские бояре и сказали, что Олег, услыхав о победе над Мамаем, бежал с своим семейством на литовскую границу, что они не виноваты в оскорблении бояр и слуг московских, и в заключение просили не посылать на Рязань ратей. Димитрий исполнил эту просьбу, но на Рязань послал своих наместников[1857]. Здесь представляется несколько странным то обстоятельство, что обвинение против Олега приводится, так сказать, задним числом; особенно странным кажется летописный рассказ о том, что Олег приказал разметать на реках мосты к тому времени, когда московским войскам нужно было проходить с Дону чрез Рязанскую землю: в таком случае московский князь мог бы мстить Олегу тогда, когда проходил по Рязанской земле. Впрочем, что касается того, что рязанцы ограбили московских бояр и слуг, то действительно это было: договоры Донского с князем Рязанским упоминают о «грабеже» рязанцев и о «пойманных ими людях» московских[1858]. Во всяком случае, можно сказать только одно, что до мести со стороны великого князя Московского дело не дошло, но что Олег в следующем, 1381 г. заключил с Димитрием Донским унизительный для себя договор: в силу этого договора Олег считается по отношению к московскому князю младшим братом и в старшинстве приравнивается к Владимиру Андреевичу Храброму; далее, строго определены границы между княжествами, причем от Рязани отделены к Москве Талица, Выползов, Такасов; Олег не должен вступаться в Мещеру, «куплю» великого князя Московского; места, отнятые у татар, остаются за тем, кто их отнял; рязанский князь обязался сложить крестное целование к литовскому князю; но если последний будет в любви с великим князем Московским, то и Олег должен быть с ним в любви; вообще, он обязывается действовать относительно Литвы, татар и русских князей согласно с московским князем; пленники, взятые рязанцами, о чем говорено было выше, должны быть освобождены «по исправе»; всему прочему — «погреб до Спасова Преображенья дни за четыре дни»; наконец, этим договором, в случае разногласия смесных судей, определен третейский суд.

Олег, по обстоятельствам, вынужден был принять эти невыгодные и унизительные для него статьи договора. Впрочем, надо иметь в виду и то, что наши князья не очень стеснялись условиями договоров и при первом же удобном случае, добровольно или по необходимости, нарушали их, как сейчас увидим это и на князе Рязанском.

В 1382 г. новый хан, Тохтамыш, предпринял поход на Москву чрез Рязанскую землю. Олег опять оказывается между двух огней и опять старается отвратить татарский меч от своей земли: он встречает Тохтамыша с полною покорностию за пределами Рязанской земли, просит не воевать последней, обещает помощь против Димитрия, обводит татар около границ своего княжества и указывает им броды на Оке. Но такими действиями он не достиг своей цели: на обратном пути, идучи по Рязанской земле, татары все грабили и разоряли[1859]. Прибывши, по уходе Тохтамыша, в Москву и сделавши распоряжения относительно приведения разоренной столицы в порядок, Димитрий Иванович послал свои рати на вероломного рязанского князя: с немногочисленной дружиной Олег едва успел бежать, а московские войска «землю его пусту сотвориша», так что, замечает летописец, «пущи ему бысть и татарьския рати»[1860]. Суровый Олег не мог, конечно, оставить этого опустошения неотмщенным: в 1385 г. он неожиданно напал на Коломну, 25 марта взял ее и ограбил, — захватил с собой многих бояр и лучших граждан, в том числе и наместника Александра Андреевича Остея; великий князь Московский послал на Рязань рать под начальством князя Серпуховского Владимира Андреевича Храброго, но москвичи воротились, потерявши в битве много людей. Димитрий Иванович, не желая, вероятно, тратить военные силы, истощенные предшествовавшими войнами, отвлекаемый делами новгородскими, хотел миром покончить дела с Рязанью; но Олег, чувствуя теперь силу на своей стороне, оставался глух к его предложениям. Тогда московский князь упросил знаменитого уже тогда игумена Сергия принять на себя посольство к рязанскому князю и уговорить его к вечному миру. Сергий, о святой жизни которого тогда прошла уже слава по Руси, своими речами подействовал на сурового Олега, и вечный мир состоялся. Это было в 1386 г., а в следующем, 1387 г. мир скреплен был узами свойства: сын Олега Федор женился на Софье Димитриевне, дочери московского князя[1861].

С этих пор до конца жизни Олега и при его преемниках мы не замечаем ссор между рязанскими и московскими князьями. Внимание первых обращено исключительно на татар и Литву.

После нашествия Тохтамыша отношения князей Северо-Восточной Руси к Орде становятся, несомненно, тягостнее: хан этот напомнил времена первых ордынских повелителей; князья по-прежнему должны были доставлять в Орду выход. Олег отпустил даже туда сына своего Родослава, конечно, в качестве заложника. Но зимой 1387 г. Родослав бежал из Орды, что случалось не редко с русскими княжичами и что, по-видимому, не влекло за собой особенно дурных последствий[1862]. Впрочем, может быть, в связи с бегством Родослава из Орды стоит внезапное нападение в том же году татар на Рязань и Любутск, когда едва не был схвачен и сам Олег. Но надо заметить и то, что татары часто нападали, особенно на ближайшую к ним Рязанскую землю, без всяких видимых причин. Так, были еще набеги на Рязанскую землю в 1388, 1389 и 1390 гг., в последнем — два раза; летописи, передавая об этих набегах, ничего не говорят о том, предпринимал ли рязанский князь какие-нибудь оборонительные меры против хищников; но при набеге в 1394 г. татары побиты были Олегом[1863]. Под тем же 1394 г. летопись отмечает поход Олега на Любутск, откуда он возвратился с большим полоном[1864].

Между тем в связи с литовскими отношениями рязанского князя выступают на вид и отношения его к Смоленску, который после гибели Святослава Ивановича (умер в 1386 г.) подпал под влияние Литвы, чему могли способствовать раздоры детей Святослава, из которых Юрий был женат на дочери Олега. Этого Юрия в 1396 г. мы видим у тестя, в Рязани. К этому времени обстоятельства так сложились для Олега, что к татарам он находился то в мирных, то во враждебных отношениях; к западному же соседу, к литовскому князю, — исключительно во враждебных. Кажется, этих последних отношений нельзя объяснять одними родственными связями его с смоленским князем, на которого теперь направляет свои удары великий князь Литовский: для Олега не могло быть желательным усиление Литвы на счет Смоленска и мелких соседних князей, а между тем к этому стремился Витовт и уже близко придвигался к рязанским владениям. Как бы то ни было, в конце XIV в. мы видим рязанского и литовского князей во враждебных столкновениях. В 1396 г. Олег Иванович с зятем своим Юрием, князьями Пронским, Козельским и Муромским ходил воевать Литву; еще не успел он воротиться домой, как Витовт вторгся в Рязанскую землю; услышав об этом, Олег оставил в каком-то месте полон, чтобы налегке поспешить в свою землю, напал на литовцев и разбил их: Витовт бежал из пределов Рязанской земли. В следующем, 1397 г. Олег во второй раз ходил к Любутску и с большим полоном воротился домой, а в 1398 г. на Рязанскую землю набежал Витовт и зверски расправился с рязанцами. «Люди улицами сажали, секли», — замечает летописец[1865].

С татарами в это время Олег пока был мирен; по крайней мере, в том же 1398 г. мы видим у него Тохтамышева посла Темир-хозю, который был в Рязани, кажется, по торговым делам, так как с ним было много коней и гостей[1866]. Но года через два, именно в 1400 г., мы видим Олега с князьями Пронским, Муромским и Козельским у Червленого Яра[1867], где они избивают множество татар, берут в плен царевича Мамат-султана и многих ордынских князей[1868].

Выше мы упоминали мимоходом о распрях между детьми Святослава Ивановича Смоленского. Литовские князья, в силу закона самосохранения, должны были стремиться к ослаблению сильных соседей, даже подчинению их себе и полному объединению их владений с своими; они даже имели некоторую претензию на подчинение себе и Москвы[1869]. Конечно, они должны были, прочищая себе дорогу к этой последней, прежде всего столкнуться с Смоленском и Рязанью. Последняя оказалась довольно сильною для того, чтобы можно было наложить на нее руку легко и бесповоротно. Не то представлял собою Смоленск. Мы уже говорили, что Юрий Святославич (по падении отца его в битве с Скиргайлом и Витовтом на берегах р. Вехры) ушел, вследствие раздоров с братьями, в Рязань и проживал у тестя своего Олега Ивановича, с которым был в некоторых походах. Года за три до смерти Олега в Смоленске явно обозначились две партии, из которых одна тянула к Литве, а другая желала иметь в Смоленске своего природного князя, Юрия Святославича. Представители последней, «доброхоты» Юрия, тайно пришли в Рязань, изобразили перед своим князем положение дел в Смоленске и просили его воспользоваться благоприятными обстоятельствами. При этом имелось, конечно, в виду и то, что в битве на Ворскле (12 августа 1399 г.) Витовт понес громадную потерю в людях и, следовательно, в военном отношении ослабел. В 1400 г. Юрий со слезами упрашивал тестя помочь ему в возвращении Смоленского княжества. В 1401 г. Олег выступил в поход; с ним были князья Пронский, Муромский и Козельский. В Смоленске между тем продолжались раздоры и споры между помянутыми двумя партиями. Подступивши к Смоленску, Олег потребовал сдачи города и принятия Юрия, — в противном случае все обрекал огню и мечу. Противная Витовту партия взяла верх: смольняне отворили ворота; Юрий вошел в город и перебил бояр смоленских и брянских, не хотевших принять его, в том числе и Витовтова наместника и воеводу, князя Романа Михайловича Брянского. Устроивши судьбу Юрия в Смоленске, Олег пошел в Литовскую землю, разорил некоторые волости и с полоном воротился домой[1870]. В следующем, 1402 г. на рязанские украины изгоном приходили татары; но Олегу было не до них: он уже был стар; притом внимание обращено было, как видно, больше на западного соседа: сын его Родослав ходил на подручный Литве Брянск, но у Любутска встретил его Лугвений-Семен Ольгердович и разбил наголову; сам Родослав взят был в плен и отведен в Литву, где три года томился в темнице, пока не выкуплен был за две тысячи рублей (по Никоновской летописи — за три).

В том же 1402 г. 5 июля скончался Олег, названный в крещении Иаковом, в схиме — Иоакимом, и погребен в основанной им Солотчинской обители, в 18 верстах от Рязани[1871].

Олег Иванович был женат на неизвестной нам по происхождению Евфросинии (в иночестве Евпраксия, умерла в 1405 г.), от брака с которой имел или оставил двух сыновей, Федора и Родослава, и двух неизвестных по именам дочерей, из которых одна была, по Никоновской летописи, с 1377 г. за Иваном Титовичем Козельским, а другая — за князем Юрием Святославичем Смоленским.

Обзор княжения Олега Ивановича показывает, что он, благодаря личным своим качествам, сумел поставить Рязанское княжество на возможную высоту и внушить уважение к себе, несмотря на частые неприязненные столкновения, не только в татарах, но и в князьях Московском и Литовском. Удельных князей своей земли, во вторую половину своего княжения, он или умел привязать к себе, или просто держать в повиновении: пронские и муромские князья участвовали во многих его походах; и не только князья Рязанский земли, но и соседние мелкие князья, как Козельские и Елецкие, происходившие, как и князья Рязанские, от Черниговских, повиновались ему[1872], участвовали в некоторых походах его; Козельские были даже, как мы видели, в родстве с ним.

Преемники Олега, даже ближайшие к нему, уже не отличаются его энергией и силой характера, и история их, скудная фактами, показывает нам только постепенный ход ослабления Рязани и, наконец, совершенное поглощение ее Москвой.

Федор Олегович1387 — ум. ок. 1427 г

До вступления на Рязанский стол Федор Олегович только два раза упоминается в летописях. В 1387 г., вскоре по примирении Олега Ивановича с Димитрием Донским, политический союз князей был скреплен родственным: Федор Олегович женился на Софье Димитриевне, дочери Донского[1873]; затем под 1401 г. Федор Олегович упоминается по случаю выхода в замужество дочери его Василиссы за сына Владимира Андреевича Храброго, Ивана[1874].

По смерти отца Федор Олегович отправился в Орду к хану Шадибеку с дарами; получивши от хана ярлык на отчину и дедину, он возвратился домой, обезопасив себя со стороны татар[1875], и в том же 1402 г. заключил договор с великим князем Московским Василием Димитриевичем; в этом договоре участвовали также князья: Владимир Андреевич Храбрый, Юрий, Андрей и Петр Димитриевичи, братья Василия. По этому договору рязанский князь становится по отношению к великому князю Московскому младшим братом, к Владимиру Андреевичу Храброму и Юрию Димитриевичу — равным, к Андрею и Петру Димитриевичам — старшим, обязывается доносить московскому князю о всем, что будет касаться интересов последнего, от кого бы ни услышал о том, — вообще обязывается быть с московским князем «везде за один», — к татарам не приставать; а если нужно будет послать в Орду своего киличее (посла) или у себя принять татарского, то об этом московскому князю он должен «явити»; что рязанский князь услышит «от орды», о том также должен давать «вести» в Москву; если «отдалится» от московского князя Орда, рязанский должен действовать по думе с первым; границы между княжествами остаются почти те же, какие были определены в договоре Олега с Димитрием Донским. Что касается обязательств московского князя, то он и его младшие братья обязываются «в землю в Резанскую и во князи в Резанские не вступайся»; но тут же постановлено, что с князем Иваном Владимировичем (Пронским) рязанский князь должен «взяти любовь по данным грамотам»; если же между ними произойдут распри, то о том судят смесные бояре, а в случае разногласия между последними назначается третейский судья в лице митрополита, приговор которого считается окончательным; если обвиненный не исполнит митрополичьего приговора, «ино мне князю великому Василию Дмитреевичу оправити». С Семеном Романовичем Новосильским и князьями Тарусскими рязанский князь также обязывается взять любовь по давним грамотам, потому что они с московским князем «один человек»; в случае раздоров с ними судят опять смесные бояре, а при разногласии последних дело решает избранный обеими сторонами третейский судья, неисполнение приговора которого влечет за собою вмешательство великого князя Московского. Наконец, этим договором утверждаются права московского князя на благоприобретенные или завоеванные тем или другим из договаривающихся места мещерские и татарские и постановляется обязательство о размене пленных, взятых той или другой стороной во время набега Олега Ивановича на Коломну и после бывшего вслед за тем нападения московских войск на Рязань и после Скорнищевской битвы и пр.[1876] Таким образом, отношения рязанского князя к главным соседям, Москве и татарам, до некоторой степени определились и установились, — к последним, впрочем, только в смысле совместных действий относительно их с великим князем Московским. Сами же татары, само собою разумеется, не стеснялись своими отношениями к тем или другим русским князьям и делали набеги на их земли, когда им заблагорассудится. Вскоре по заключении только что рассмотренного договора (1405 г.) они изгоном налетели на Рязань и, забравши большой полон, пошли восвояси; Федор Олегович выслал за ними погоню, которая отняла полон и многих татар перебила[1877].

Отношения к Литве, кажется, если не приняли совершенно мирного характера, то и не были воинственны как с той, так и с другой стороны. Около этого времени выкуплен был из литовского плена брат Федора Родослав, вскоре после того умерший[1878].

Олег Иванович, как мы видели, умел, так или иначе, держать удельных князей своей земли в послушании: эти последние, во вторую половину его княжения, участвуют почти во всех его походах. Не то видим при его преемнике: пронский князь стремится не только выйти из подчинения рязанскому, но и занять самый великокняжеский стол.

В 1408 г. Иван Владимирович Пронский прибыл из Орды «с пожалованием» от Булат-султана, с ним прибыл и царский посол. Иван Владимирович сел, естественно, в Пронске; но в том же году он «безвестно» подошел с татарами к Рязани, согнал Федора Олеговича с великокняжеского стола и занял, таким образом, княжества Рязанское и Пронское. Федор бежал за Оку. В том же году 1 июня между противниками произошла, на берегах р. Смедвы, битва, в которой верх остался за князем Пронским. Однако в том же (или следующем 1409-м) году, при посредстве великого князя Московского, враги примирились и каждый из них по-прежнему занял свой стол[1879].

Летописи, после столкновения Федора Олеговича с князем Пронским, перестают о нем говорить, так что мы не знаем, когда он скончался. Но есть, так сказать, полулетописный источник, в котором он упоминается под 1423 г. Это — «Достопамятности… к Рязанский области надлежащие», иначе — «Летопись Рязанская». На основании этого, без сомнения, источника Д. И. Иловайский полагает, что Федор Олегович скончался около 1427 г.[1880] Если это так, то ко времени его княжения надо отнести следующие события, касающиеся Рязани: в 1411 г. татары набегали на Рязань изгоном и захватили с собой полон, но рязанцы догнали их, полон отняли, а самих побили; в 1415 г. в Рязань сбежались жители Ельца, который разгромлен был татарами, убившими тогда же и князя Елецкого; наконец, в 1426 г. татары опять набегали на рязанские окраины и забрали полон, но и на этот раз рязанцы догнали их, побили и отняли полон[1881].

От брака с Софьей Димитриевной Федор Олегович имел двух сыновей, Василия и Ивана, и дочь Василиссу, бывшую в замужестве за князем Иваном Владимировичем Серпуховским.

Иван Федорович1409 (1423) — ум. в 1456 г

Старший сын Федора Олеговича скончался в 1407 г., т. е. еще при жизни отца, так что великокняжеский Рязанский стол по смерти Федора занял младший сын его Иван, который начинает упоминаться сперва в официальных документах, а потом и в летописях около 1430 г.

Мы уже говорили, что год кончины Федора Олеговича с точностью определить нельзя: этим годом, на известных основаниях, одни считают 1409 г., а другие — 1423–1427 гг. При такой неопределенности года кончины Федора остаются неопределенными, относительно приурочения их к тому или другому княжению, и события, касающиеся Рязанской земли, совершившиеся в 1409–1427 г., события, о которых мы говорили в конце биографии Федора Олеговича.

При преемнике последнего отношения Рязани к сильным соседним княжествам значительно изменяются. По смерти Василия Димитриевича в Москве начались междоусобия: Юрий Димитриевич Галицкий оспаривал великокняжеский стол у племянника своего, Василиева преемника. Может быть, это-то обстоятельство и подало надежду рязанскому князю избавиться от московской опеки. Но Рязань теперь была слаба, и это, конечно, понимал сам рязанский князь, почему и должен был искать надежного союза с кем-нибудь из соседей, а надежным союзником мог быть только литовский князь, как более сильный, после московского, из соседей. И вот мы видим, что около 1430 г. Иван Федорович заключает с Витовтом договор, в начале которого говорится, что рязанский князь литовскому князю Витовту «добил челом, дался ему на службу»; Иван Федорович обязывается служить литовскому князю верно, быть с ним на всякого «за один», иметь общих друзей и недругов; без «воли» Витовта ни с кем «не доканчивать» и никому не пособлять; если Витовт прикажет, то рязанский князь может пособлять внуку его, Василию Васильевичу Московскому, а если у литовского князя со внуком будет «нелюбье», то рязанский князь пособляет Витовту. Последний, в свою очередь, обязывается не вступаться ни в землю, ни в воду по рубеж Рязанской земли его, князя Ивана, Переславской вотчины; но к Литве отходят: Тула, Берестий, Ретань, Дорожен и Заколотен Гордеевский. Что касается суда (конечно, в спорных делах о земле и т. и.), то, в случае разногласия судей, дела решает сам Витовт[1882]. Такой же договор заключил с Витовтом и князь Иван Владимирович Пронский.

В 1430 г. Витовт, после известных празднеств, на которых он намеревался объявить себя литовским королем и на которых присутствовали соседние князья, и в числе их князь Рязанский, скончался, а вместе с его смертью терял силу и только что помянутый договор его с Иваном Федоровичем. Этот литовский договор сменился московским, неизвестно только, при каких обстоятельствах: между 1430 и 1433 гг. Иван Федорович заключил договор с Василием Васильевичем[1883], которому и помогал в борьбе его с Юрием Димитриевичем Галицким. Но Юрий, осилив племянника, взял Москву, и теперь рязанский князь заключает мир уже с ним. Мы увидим потом, что рязанский князь опять заключит договор с Василием, когда Юрий проиграет дело. Очевидно, что тут договор заключается не с известным лицом, а с князем Московским, какое лицо ни носило бы этот титул. Итак, в 1434 г. был заключен договор между Юрием и его детьми, с одной стороны, и Иваном Федоровичем — с другой. Договор этот во всем напоминает договоры 1381 и 1402 гг., с тою только разницею, что уступленные прежде рязанским князем сначала литовскому, а потом московскому князю Тула и Берестий отходят теперь к Рязани, и есть место в договоре, напоминающее договоры московских князей с тверскими: если московский князь лично отправляется в поход против своего недруга, то и рязанский князь участвует в этом походе лично; а если московский князь посылает только воевод, то и рязанский высылает только воевод[1884]. Этот договор Иван Федорович заключил как лично от себя, так и от имени пронского князя, с которым незадолго перед тем помирился. В том же году Юрий Димитриевич скончался, и Василий Васильевич опять занял Москву. Последнему пришлось продолжать непрерывную борьбу за великокняжеский стол с детьми Юрия, Василием и Димитрием Шемякой; вероятно, это обстоятельство мешало состояться новому договору между московским и рязанским князьями ранее как в 1447 г.

Договор 1447 г. мало чем отличается от подобных же прежних договоров. В отношении старшинства князей соблюдается та же постепенность, как и в прежних грамотах; встречается то же обязательство рязанского князя не приставать ни к татарам, ни к Литве, ни к какому-либо иному недругу московского князя, вообще быть с последним «за один»; с литовским князем, впрочем, рязанский, если пожелает, может взять любовь, но «по думе» с князем Московским. Василий Васильевич с своей стороны обязывается лично боронить рязанского князя, если против него лично пойдет князь Литовский, или посредством воевод, если литовский князь пошлет на рязанского воевод же[1885].

Что касается великого князя Литовского, то и с ним спустя два года московский князь заключил договор, близко касающийся и рязанского князя. Еще в 1442 г. Казимир заключил договор с князем Федором Львовичем Новосильским и Одоевским; этим договором установляются суды, на случай спорных столкновений между этим князем и пронским. Тот же самый договор повторен и в 1447 г.[1886] Знал или нет об этих договорах Василий Васильевич, неизвестно; но в своем договоре с Казимиром он как будто помогает даже последнему в его стремлениях притянуть к Литве рязанских и соседних с ними мелких князей. По этому договору Казимир обязуется не обижать рязанского князя; а если последний в чем-нибудь нагрубит ему, то Казимир должен снестись о том с Василием, который по такому делу вразумит рязанского князя; если же рязанский князь не исправится по отношению к великому князю Литовскому, то последний накажет его, а Василий в то не вступается. Если Иван Федорович захочет служить Казимиру, то Василий не гневается на него за это и не мстит ему[1887]. Замечательно в этом договоре то, что рязанскому князю предоставляется полная свобода примкнуть к Литве. Надо, впрочем, иметь в виду и то, что по случаю избрания Казимира в польские короли в Литве и Польше происходили смуты: стремления поляков притянуть к себе Литовскую землю возбуждали против них литовцев; вследствие этого в Польско-Литовском государстве царил хаос; при этом подручные Литве князья, при таком смутном положении дел, часто не разбирали своего и чужого, если встречался удобный случай на чей-нибудь счет поживиться. В Москве не могли этого не знать. При таком смутном состоянии дел в Литве рязанским князьям нельзя было и думать о солидной поддержке их со стороны литовского князя, а потому они, вероятно, этим-то хаосом пользуясь, при удобном случае делали даже набеги на литовские земли. По крайней мере, со стороны Литвы были жалобы на обиды, причиняемые рязанцами пограничным литовским подданным: так, в 1456 г. у Ивана Федоровича был литовский посол Василий Хребтович; из посольских речей видно, что мценский и любутский наместник, князь Димитрий Путятич, жаловался Казимиру на то, что рязанцы напали на Мценск, город выжгли, селения повоевали и ушли домой с полоном; сам великий князь Литовский заявляет, что «и перед тым… многий жалобы прилаживали» к нему[1888]. Конечно, Казимир требует соответственных распоряжений со стороны Ивана Федоровича.

Что касается восточных соседей Рязани — татар, то в княжение Ивана Федоровича они давали знать о себе исключительно одними набегами: в 1437 г. они набегали на пограничные рязанские селения, в 1439 г. — то же, в 1442 г. приходили на рязанские украины татары Большой Орды и ушли с большим полоном; в 1443 или 1444 г. на Рязанскую землю с большими силами напал царевич Мустафа, о чем мы говорили в своем месте[1889]; наконец, татары набегали еще в 1445 г.[1890]

Весной 1456 г., вслед за неизвестной нам ни по имени, ни по происхождению супругой своей, Иван Федорович, по пострижении в иноческий чин с именем Ионы, скончался, оставив восьмилетнего сына своего Василия на попечение великого князя Московского, который взял как самого наследника великокняжеского Рязанского стола, так и единственную сестру его Федосью в Москву на воспитание, а на Рязань послал своих наместников[1891]. О важности этого события в судьбе Рязанского княжества говорить, кажется, излишне.

Василий Иванович1448 — ум. в 1483 г

Иван Федорович, как сейчас мы видели, перед смертью поручил свое княжение и восьмилетнего своего наследника-сына попечению великого князя Московского, который взял княжича и его сестру к себе в Москву, а в Переславль и другие рязанские города послал своих наместников. Таким образом, Рязань фактически была в руках московского князя и легко могла лишиться самостоятельности. Но ни Василий Васильевич, ни преемник его Иван, объединитель Северо-Восточной Руси, не покушались на самостоятельность Рязанского княжества: может быть, московские князья не хотели тревожить памяти покойного рязанского князя, доверившего их попечению сына и княжество, или не хотели пока раздражать рязанцев, привыкших видеть у себя своих прирожденных самостоятельных князей.

Лет восемь рязанский княжич прожил в Москве. В 1464 г. Иван III и мать его Марья Ярославна отпустили юного княжича на рязанское великое княжение. Зимой в том же году Василий Иванович приехал в Москву и 28 января вступил в брак с младшей, любимой сестрой Ивана III Анной, а 30 января молодая чета отправилась в Рязань[1892].

Княжение Василия Ивановича, хотя и довольно продолжительное (19 лет), прошло тихо и незаметно, особенно по отношению к соседям; добрые отношения к Москве ничем не нарушались, может быть, благодаря привязанности Ивана III к сестре, которая иногда навещала своего брата и гащивала у него: так, в 1467 г. она была в Москве и даже родила там сына Ивана, а потом, уже по смерти мужа, в 1497 г., гостила в Москве, откуда в следующем году, торопясь к свадьбе дочери, выехала с великою честию и дарами в Рязань[1893].

В каких отношениях Василий Иванович был к соседним мелким князьям, неизвестно; известно только, что Пронск при нем принадлежал Рязани: Василий им, между прочим, благословляет своего старшего сына[1894].

Василий Иванович скончался 7 января 1483 г.[1895] От брака с Анной Васильевной (умерла в 1501 г.) он имел двух сыновей, Ивана и Федора, и неизвестную по имени дочь, бывшую за князем Федором Ивановичем Бельским[1896].

Иван ВасильевичРод. в 1467 г. — ум. в 1500 г

Василий Иванович в 1483 г., перед своей смертью, так разделил свое княжество между детьми: старшему, Ивану (род. 14 апреля 1467 г.), дал Переславль, Ростиславль и Пронск, а младшему, Федору, — Перевитск, Старую Рязань и третью часть из переславских доходов[1897].

В том же 1483 г. возобновлен был договор между московским и рязанским князьями. Обычные приравнивания степеней старшинства и обязательство рязанского князя быть «за один» с московским здесь те же, как и в предыдущих договорах. В частности, статья, касающаяся литовского князя, здесь сильно изменилась сравнительно с таковой же статьей в договоре 1447 г. «А с королем с Казимером, — говорится в последнем договоре, — и с великим князем литовским, или хто иный будет князь великий на Литовской земле, не канчивати ти [рязанскому князю], ни ссылатися с ним на наше лихо, ни в его ти ся имя с своею землею не дети; а от нас ти к литовскому ни которыми делы не отступати». Сделаем небольшое хронологическое отступление. Спустя 10–11 лет по заключении этого договора, при заключении договора с Иваном III, литовский князь Александр старается поставить рязанского именно в такое отношение к Москве и Литве, в каком он был по договору 1447 г.; но Иван Васильевич настоял на том, что только он будет судьей рязанских князей, когда они в чем-либо согрубят литовскому[1898]. Чувствуя на своей стороне силу, Иван III хотел твердо, прочно поставить дело: изолировать рязанского князя и определенными формальными договорами отнять у него всякую возможность уклонения от московский опеки. Но возвратимся к договору 1483 г. Иван Васильевич обязывает рязанского князя не сноситься с его лиходеями, детьми князя Ивана Можайского и другими удельными князьями, находящимися во враждебных отношениях к московскому; относительно татарских служебных царевичей постановлено, что рязанский князь не должен сноситься с ними на лихо князю Московскому, что царевичу Даньяру он должен давать то, что давали дед и отец рязанского князя по записям великого князя Василия Васильевича; мещерских же беглых князей рязанский князь обязывается не только не принимать к себе, но и отыскивать их и доставлять в Москву. Тем же договором постановлено, наконец, что со стороны северских княжеств позднейшие приобретения Рязани отходят к Москве[1899].

Твердость и определенность в политике Ивана III рано или поздно, конечно, должны были подействовать решительным образом на тех крупных, как рязанские, и мелких князей, как северские, которые должны были окончательно примкнуть или к Литве, или к Москве. Надежды поляков на окатоличение литовской Руси посредством коронования Казимира польской короной оправдались в весьма малой степени. Корона Пяста, которую поляки надели на Казимира, произвела только разлад между литовской Русью и поляками, междоусобия княжеские и народные: подручные Литве князья ссорятся между собою, производят взаимные опустошительные набеги и т. д. Конечно, этим пользуются соседи: рязанцы делают набеги на литовские земли, москвичи — то же; но они мотивируют свои действия историческими преданиями и известными религиозно-политическими соображениями[1900]. Отъезды литовско-русских князей в Москву стали совершаться весьма часто, а вследствие этого становились неизбежными споры с Литвой из-за пограничных дел. Так, в 1493 г. литовский князь Александр присылал в Москву посольство о порубежных делах[1901]; в том же году к великому князю Московскому ехали на службу князь Семен Федорович Воротынский и его племянник, князь Иван Михайлович; по дороге они заняли на имя великого князя Московского Серпейск и Мезецк (Мещовск). Воеводы литовские осадили эти города, и граждане, не имея сил противостоять им, сдались. Тогда великий князь Московский выслал на выручку этих городов воевод своих; в рядах московских войск был с рязанскими полками князь Федор Васильевич и воевода старшего брата его, великого князя Рязанского, Ивана, Ивька Измайлов. Литовские воеводы, посадив в названных городах некоторых князей и панов «в осаде», сами бежали в Смоленск. Жители Мезецка, не будучи в силах противостоять войскам великого князя Московского, сдали город: больше знатные из представителей литовской власти были «изыманы», а земские и черные люди целовали крест на подданство великому князю Московскому; Серпейск был разграблен и сожжен, вероятно, за оказанное сильное сопротивление; земские люди также приведены были к крестному целованию, а люди больше знатные, как серпейские, так и мезецкие, отведены в Москву и потом разосланы по разным городам в заточение. Участие в этом походе рязанских войск указывает на то, что великий князь Московский распоряжался рязанскими князьями как подручными[1902].

Выше мы уже говорили о договоре 7 февраля 1494 г. между московским и литовским князьями, касающемся и князей Рязанских; не будем здесь передавать подробностей этого договора, а приведем из него только ту статью, которая прямо касается рязанских князей: «А князь великий Иван Васильевич рязаньской и брат его князь Федор, и с своими детьми я с своею землею, в твоей стороне, в великом княжестве Иванове [Ивана III]; а мне великого князя Александру их не обидети, ни в землю ми в их не вступатися, и в чем ми князь великий Иван рязаньской и брат его князь Федор съгрубит, и мне о том прислати к тебе, великому князю Ивану, и тобе то мне направити»[1903].

Как ни был на деле принижен великий князь Рязанский перед Московским, но дома он считался с своим братом точно так же, как великий князь Московский считался с своими братьями и родичами. До нас дошел договор великого князя Рязанского Ивана с братом его Федором, состоявшийся 19 августа 1496 г. Федор по этому договору считается по отношению к Ивану младшим братом и обязывается держать великое княжение честно и грозно без обиды — не «канчивать» (договариваться) без ведома великого князя ни с кем; великий князь без Федора также не доканчивает, а если будет с кем в докончаньи, с тем в докончаньи учинит и Федор. Этим же договором постановлено, что если у великого князя не будет детей, то великое княжение переходит, по смерти старшего брата, к Федору, а если у последнего не будет детей, то удел его переходит к Ивану. Далее, если великий князь лично выступит в поход против кого бы то ни было, в походе участвует и Федор лично, без ослушанья; если же великий князь пошлет воевод, то и Федор шлет воевод. Так как Федор получил треть в Переславле (дворы в городе, посад и мельницы, около города — поле и луг, в городской тамге — треть и соответственную долю суда в Переславле), то он обязывается и «рубить» (отстраивать, укреплять) треть его. В этот договор внесена также статья о границах владений обоих братьев и статья, касающаяся матери их Анны Васильевны, которая, кроме своих купленных дворов в городе, получает в уделах обоих сыновей по четверти всех доходов «до живота ее». Наконец, ясак по договору с обоих княжений платит один великий князь, т. е. Федор, причитающийся с его удела ордынский выход отдает старшему брату. Договорные статьи, как это видно из краткой передачи содержания договора, представляют как бы чистый сколок с подобных же московских договоров[1904].

О последних годах княжения Ивана Васильевича летописи не говорят ничего. Он скончался 29 мая 1500 г.[1905]

Иван Васильевич был женат на Агриппине Васильевне Бабич-Друцкой[1906], от брака с которой оставил сына Ивана[1907].

Иван ИвановичРод. в 1496 г. — ум. в 1534 г

После смерти отца, в 1500 г., Иван Иванович, само собой разумеется, должен был находиться под опекой матери и бабки, так как ему было в год смерти отца только около четырех с половиной лет[1908]. Впрочем, бабка, Анна Васильевна, в следующем, 1501 г. скончалась[1909], а года через два после того (в 1503 г.) скончался и дядя Ивана Ивановича, Федор Васильевич. Замечательно, что Федор, помимо племянника, отдал свой удел Ивану III. По договору 1496 г. Федор Васильевич, если у него не будет детей (а у него их не было), уступает свой удел старшему брату Ивану, причем, конечно, разумелось и потомство последнего. Было ли тут какое-нибудь давление со стороны великого князя Московского, неизвестно; но удел уступлен, по-видимому, добровольно[1910]. Теперь, когда Рязанский стол занял князь-младенец, а управление сосредоточилось в руках женщины и, конечно, бояр, московскому князю не стоило большого труда окончательно присоединить Рязань к своим владениям; но он почему-то не хотел этого сделать, как и раньше его Василий Васильевич Темный. Впрочем, Иван Васильевич и без того распоряжался в Рязани, как в своей отчине: об этом красноречиво говорит наказ его Якову Телешову, который в 1502 г. должен был провожать кафинского посла через Рязанскую землю. Вместе с поклоном Иван III приказал сказать рязанской княгине-матери: «Твоим людем служилым, боярам и детем боярским и сельским быти всем на моей службе; а торговым людем лучшим и середним и черным быти у тобя в городе на Рязани. А ослушается кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество, их бы ты, Аграфена, велела казнити, вдовьим да женским делом не отпираясь, а по уму бабью не учнешь казнити, ино их мне велети казнити и продавати; охочих на покуй много»[1911]. А в договоре московского князя с литовским, относящемся к 1508 г., Иван Иванович считается, вместе с его землей, принадлежащим Москве[1912].

Из внешних событий этого княжения нужно отметить нападение на Рязань в 1513 г. крымского царевича Бурнаш-Гирея, который подходил к Переславлю и взял только один острог[1913]; другое нападение на Рязанскую землю крымского же царевича Богатыря в 1516 г. было, кажется, в связи с положением дел при великокняжеском рязанском дворе. Дело в том, что к этому времени в Рязани успели образоваться две партии, из которых одна, окружавшая молодого князя, стремилась сбросить с Рязани московскую опеку и устранить от дел во всем послушную московскому князю мать Ивана Ивановича Агриппину; другая партия, окружавшая Агриппину, напротив, тянула к Москве. Противная Москве партия указывала, конечно, молодому князю на Крым и Литву, откуда только и можно было ожидать освобождения от московской опеки. Иван Иванович, действительно, при помощи татар отнял власть у матери. Вероятно, в связи с этими-то переменами на Рязани и было нападение Богатыря.

Великий князь Московский Василий Иванович, получив известие от своих рязанских сторонников о тайных сношениях рязанского князя с крымским ханом Магмет-Гиреем, позвал Ивана Ивановича в Москву, но последний колебался и медлил. Тогда московский князь подкупил одного из самых доверенных советников Ивана, Семена Коробьина (по Карамзину, Крубина), который и уговорил своего князя не раздражать великого князя Василия непослушанием. Но как только рязанский князь явился в Москву, его посадили под стражу, мать его заключили в монастырь, а в рязанские города посланы были московские наместники, — в частности, в Переславль — известный боярин и воевода Иван Васильевич Образцев-Симский-Хабар. Это было около 1520 г.[1914]

В июле месяце 1521 г. Магмет-Гирей приближался к Москве, в которой по этому случаю господствовал страшный беспорядок. Вероятно, рязанского князя не очень строго держали, и он в этой сумятице бежал из Москвы и окольными путями начал пробираться к Переславлю, надеясь при помощи хана воротить свою отчину.

До выезда из Москвы он отправил в Переславль Димитрия Сунбулова с грамотами к своим приверженцам. Когда Магмет-Гирей возвращался от Москвы, в Переславле узнали о бегстве Ивана, и Хабар, собравши служилых людей у владыки, заставил их поклясться в том, что они будут биться с беглым князем, если он подойдет к Переславлю вместе с ханом, что не будут называть его своим князем и, если можно, поймают его. Благодаря искусству немецкого пушкаря Иордана, искусно управлявшего артиллерией, Хабару удалось отбить хана от города. Между тем Сунбулов и посланный с ним какой-то Наска пойманы были московскими воеводами и отправлены в Москву. Здесь их допрашивали под пыткой, и Сунбулов назвал тех лиц, к которым он послан был с грамотами; самые же грамоты, по его заявлению, на дороге отняты были у него татарами, от которых, однако, он и Наска ускользнули на Коломну, где и были пойманы. Потом допросили двоих Кобяковых, которые отреклись от всяких сношений с бывшим своим князем. Но на очной ставке Сунбулов указал именно на этих Кобяковых, что князь Иван посылал его именно к ним и велел сказать им, чтоб они догоняли (наезжали) его в (селении) Пустыне; Глебовы, Олсуфьевы, Калемины также отрицали на допросе сношения свои с Сунбуловым, а следственно, и с князем Иваном. Этот допрос, во всяком случае, показывает, что князь Иван из Москвы направился к Переславлю, был неподалеку от последнего и завязывал сношения с преданными ему рязанцами; но, видя бесполезными все свои усилия возвратить свою отчину, бежал в Литву и там получил от Сигизмунда I в пожизненное владение местечко Стоклишки в Ковенском повете. Крымский хан хотел переманить князя Ивана к себе, чтобы иметь в нем, как претенденте на рязанское княжение, так сказать, пугало для Москвы. С этою целью он отправил к Сигизмунду посольство, чрез которое требовал выдачи ему бывшего рязанского князя. Сигизмунд ответил хану, что князь Иван приехал к нему свободно, по опасной грамоте, свободно может и отъехать, что он советовал ему отправиться к хану, но рязанский князь ни в каком случае не хотел ехать в Крым. Сигизмунд несколько раз призывал к себе князя Ивана и уговаривал его отправиться к хану; наконец, ему удалось уговорить его: Иван согласился поехать к хану, но с условием, чтобы тот дал ему «заставу» (залог, ручательство), что если он не посадит его на рязанском княжении, то должен будет отпустить его. Ответ хана неизвестен; знаем только, что князь Иван остался в Литве, где мы, благодаря указаниям Литовской метрики, видим следы его пребывания там в 1533 г. К этому году относится жалоба берестийского жида Абрама на князя Ивана Ивановича, набравшего у Абрамова отца разного товара, за который остался должен 118 грошей, которых не хочет платить. Иван Иванович позван был в суд, который нашел жалобу жида справедливой, и Сигизмунд решил дело в пользу этого жида. Между прочим, любопытно в этом деле читать о товарах, какие брал князь Иван; это — синий атлас на золоте, зеленый атлас тоже на золоте, парьпурьян (материя) и перстни. Как видно, последний рязанский князь, живя в Литве, вполне усвоил себе привычки литовских магнатов — ходить в золоте и не платить долгов[1915].

В том же 1533 или в следующем, 1534 г. Иван Иванович скончался, не оставив потомства[1916].

Удельные княжества Муромо-Рязанской земли

Удельное княжество Муромское

Из удельных княжеств Муромо-Рязанской земли мы знаем только Муромское и Пронское. Но нет никакого сомнения в том, что были и другие уделы, неизвестные нам, может быть, только потому, что они, по незначительности своей и по незначительной деятельности князей своих, не обращали на себя внимания летописцев; надо при этом иметь в виду и то обстоятельство, что до нас почти никаких договоров великих князей рязанских с своими удельными князьями не дошло, а в этих договорах только и можно было бы ожидать более определенных указаний на уделы; притом собственно местных рязанских летописей до нас не дошло, а летописцы, оставившие нам известия о рязанских князьях, могли называть многих князей, за неимением сведений о них, не по уделам их, а вообще по Рязанской земле; если же пронские и муромские князья и называются по их уделам, то потому, что эти уделы были виднее других. Итак, были уделы и кроме Муромского и Пронского. При обозрении княжения великого князя Ивана Васильевича мы уже говорили, что в 1496 г. этот князь заключил договор с братом своим Федором, владевшим Перевитском, Старой Рязанью и третью из переславских доходов; по этому договору, в случае бездетной кончины Федора, удел его переходит к старшему брату; если бы, следовательно, у Федора были сыновья, то эти последние наследственно владели бы отчиной своей. А договор и наследственность по владении — одни из первых признаков удельного князя. Очевидно, Федор был князь удельный, но он нигде не называется князем по своему уделу.

Муром был уделом не Рязанским, а Черниговским, и старее Рязанского удела; уделом Рязанским он называется только потому, что впоследствии Рязань стала выше всех городов Муромо-Рязанской земли и имела князей, у которых был общий родоначальник с муромскими князьями.

До нас не дошло известий о времени основания г. Мурома (теперь уездный город Владимирской губернии на левом, высоком берегу Оки), но что он существовал уже до призвания Рюрика, это не подлежит сомнению. Передавши факт призвания князей, древний летописец, давая понять разницу между пришельцами-варягами и туземным населением, так говорит о докняжеских обитателях городов, занятых потом князьями, а по смерти Синеуса и Трувора — княжескими мужами: «Перьвии насельници в Новегороде Словене… в Муроме — Мурома»[1917]. Припомним, что Муром не участвовал в призвании князей и при приходе последних был, следственно, вне сферы их власти, а между тем уже чрез два года по призвании князей, когда умерли Синеус и Трувор, Рюрик отдает в управление мужам своим, кроме Белоозера, Полоцк, Ростов и Муром; последний, следственно, был завоеван в первые два года по призвании князей; очевидно, он существовал еще до князей.

По смерти Синеуса и Трувора, как уже сказано, городами, а следовательно, и Муромом управляли княжие мужи, а в конце X или в самом начале XI в. в Муроме посажен был отдельный князь, сын Владимира Святого Глеб[1918]. Житие муромских князей: Константина, Михаила и Феодора[1919], житие, которому во многом нельзя доверять, передает, что Глеб не мог ни обратить муромцев в христианство, ни покорить их, и жил верстах в двух от города. Как бы то ни было, но Глеб княжил в Муроме до 1015 г., в котором был убит[1920].

По смерти Глеба в Муроме сидели, вероятно, посадники великого князя Киевского. В 1019 г. великий князь Ярослав за что-то разгневался на новгородского посадника Константина Добрынина, так усердно стоявшего за его интересы в борьбе его с Святополком[1921], заточил его в Ростов «и на третие лето повеле его убити в Муроме на реце на Оце»[1922]. Из этого известия некоторые[1923] выводят заключение, что, по-видимому, Муром, наряду с Ростовом, в княжение Ярослава играл незавидную роль ссылочного места для опальных бояр. Мы, впрочем, отмечая это известие, обращаем внимание только на то, что в Муроме распоряжается великий князь Киевский. Вскоре затем раздоры Мстислава Тмутараканского с братом его, великим князем Ярославом, окончились тем, что братья в 1026 г. поделили отчину так, что за Ярославом осталась правая сторона Днепра, а за Мстиславом — левая[1924], следственно, и те земли, которые составили впоследствии Черниговское княжество с Муромо-Рязанским уделом. Впоследствии, по завещанию Ярослава (умер в 1054 г.), Чернигов или Северская земля, к которой причислялись долина р. Оки и Тмутаракань, достались Ярославову сыну Святославу.

В 1076 г. Святослав Ярославич скончался, оставив пятерых сыновей: Глеба, Олега, Давида, Романа и Ярослава. При жизни отца Глеб сидел в Новгороде, Олег — во Владимире-Волынском, Роман — в Тмутаракани; неизвестно, где сидел Давид, которого по смерти Святослава видим в Смоленске, а младший, Ярослав, находился, вероятно, при отце; как можно догадываться, ему-то и предназначались в удел Муромо-Рязанские земли. В 1078 г. Глеб убит был в земле Заволоцкой чуди[1925]; в то же время Олег, лишенный Владимира-Волынского, ушел к дяде своему Всеволоду в Чернигов, где и жил некоторое время. Это, однако, не значит, что он не имел удела: так как вскоре после занятия Всеволодом Черниговского стола мы видим в Муроме Олегова посадника, то, очевидно, Муромо-Рязанские земли предназначались не одному Ярославу, но вместе и Олегу. Но Олег в 1078 г. почему-то бежал из Чернигова не в Муромо-Рязанский край, а в Тмутаракань[1926] к брату, откуда начались его попытки овладеть Черниговом под дядей. Попытки эти при Всеволоде (умер в 1093 г.) были неудачны; но в 1094 г. он, при помощи половцев, отнял Чернигов у Владимира Мономаха[1927].

До конца XI в. северные земли Черниговского княжества, слабо населенные преимущественно финским племенем, мало обращали на себя внимание черниговских князей: Святославичи заняты были больше на юге; в северных же землях признаки жизни заметны были только в Муроме. Муромские земли соседили с восточными Владимирскими уделами, как Стародубский и Суздальский, а потом Суздальско-Нижегородское великое княжество; но летописи ничего не говорят об отношениях муромских князей к соседним удельным князьям Владимирского великого княжества; они передают только такие факты, которые указывают на подчиненное отношение муромских князей к великому князю Владимирскому. Что касается других, более отдаленных соседей, то за XI в. летописи отмечают одно столкновение муромцев с камскими болгарами. Муромцы пограбили болгарские суда на Оке и Волге; болгары обратились с жалобами к Олегу и Ярославу Святославичам, но, не получивши, вероятно, удовлетворения, в 1088 г. напали на Муром и овладели им[1928]. Однако они держались там недолго, потому что вскоре мы опять видим в Муроме наместника черниговского князя.

В 1095 г. произошли несогласия между Олегом Святославичем и великим князем Святополком, на стороне которого был Владимир Мономах; почти в то же время сын последнего Изяслав из Курска пришел в Муром и, захватив Олегова посадника, остался там. Когда Олег, изгнанный из Чернигова Владимиром Мономахом, подошел в 1096 г. к Мурому и потребовал от Изяслава, чтобы тот ушел из его отчины, на что Мономахович не согласился, произошла около Мурома битва, в которой пал Изяслав. После того Олег уже сам покусился на Мономахову волость: взял Ростов и Суздаль. Брат Изяслава, Мстислав Новгородский, очистил эти города и далее преследовал Олега, который, поручивши Муром младшему брату Ярославу, бежал в Рязань[1929]. Однако Мстислав оставил в покое как князей, так и города их. В 1097 г. князья, наконец, съехались в Любече и здесь поделили между собою волости: за Олегом, Давидом и Ярославом Святославичами навсегда утверждены были волости, которыми владел отец их: Чернигов, Муромо-Рязанские земли и Тмутаракань[1930].

По кончине Давида Святославича (1123 г.) старшим в роде черниговских князей оставался брат Давида Ярослав. Но в 1127 г. его выгнал из Чернигова его же племянник, сын гордого Олега Всеволод. Великий князь Мстислав клялся, что накажет Ольговича. Всеволод, по примеру отца, прибегнул к помощи половцев, но, случайно не получив ее, смирился и просил прощения у великого князя. В числе окружавших последнего людей дядя и племянник имели своих доброхотов; впрочем, на стороне дяди было старшинство и, следовательно, право. Но племянник взял верх, и Ярослав, бывший по делу с племянником у великого князя, возвратился в Муром и там вскоре (1129 г.) скончался[1931].

Из того факта, что Ярослав, лишившись Чернигова, сел не в Рязани, а в Муроме, видно, что последний считался выше Рязани, и только, как увидим, в княжение Ярославова внука, Глеба Ростиславича, Рязань приобрела первенствующее значение в Муромо-Рязанской земле.

По смерти Ярослава Святославича дети его так разместились в Муромо-Рязанской земле: Юрий сел в Муроме, а Святослав и Ростислав — в Рязани. Заметим, что под последней разумеется вся Рязанская область. Семья муромо-рязанских князей была уже многочисленна, и члены ее так или иначе разместились по разным волостям, и при этом не видно, чтобы размещение это сопровождалось какими-либо распрями; напротив, видим, что князья действуют сообща против кочевников-соседей. «Князи рязанстии, пронстии и муромстии, — сказано в одной летописи[1932] под 1131 г., — много половець побита». Из этого же летописного известия видно, что в каждой волости было по нескольку князей.

В 1143 г. скончался Юрий Ярославич, не оставив, по-видимому, потомства[1933]. Старший, т. е. Муромский, стол перешел к следующему брату, Святославу, который сидел в Рязани, а в последнюю перешел младший из братьев, Ростислав, может быть, из Пронска. Через два года (в 1145 г.) Святослав скончался, и в Муром перешел Ростислав, оставивший в Рязани меньшего сына своего Глеба[1934]. Но после Святослава остался сын Владимир; неизвестно, дал ли ему какую-нибудь волость Ростислав или нет; если даже Владимир и получил какую-либо волость от дяди, то не хотел довольствоваться ею, а желал занять стол отца своего. В 1146 г. занятие Киевского стола Изяславом Мстиславичем, помимо старших в роде, и несчастная судьба Игоря Ольговича подняли на ноги почти всех князей: брат Игоря, Святослав Ольгович, приглашал черниговских Давидовичей к совместным действиям для освобождения Игоря, но Давидовичи больше заботились об удержании за собой своих волостей, чем о судьбе двоюродного брата. Тогда Святослав обратился за помощью к Юрию Долгорукому, обещая ему содействие в достижении им Киевского стола. В это-то время в Новгород-Северский к Святославу Ольговичу «прибеже от строя» (стрыя, т. е. дяди Ростислава Ярославича) Владимир Святославич[1935]. Он помогает союзникам в надежде, конечно, что достигнет, при их помощи, отцовского стола, лишь заручиться бы ему их благоволением[1936]. Юрий Долгорукий действительно послал в Рязанскую землю детей своих, которые заставили Ростислава бежать к половцам[1937]. Весьма вероятно, что Юрий воспользовался этим обстоятельством и доставил Владимиру отчину его Муром. Надо, однако, заметить, что впоследствии обстоятельства изменились и Владимиру не удалось удержать Муром за собой: по крайней мере, летописи говорят, что он в 1161 г. умер в Рязани, на Рязани[1938], а это значит, что он скончался не в Муроме, а или в самой Рязани, или вообще в собственно Рязанский земле.

После Владимирова сына Юрия, скончавшегося 19 января 1174 г.[1939], осталось несколько сыновей, из которых нам известны Давид, Владимир и Игорь[1940]. В это время муромские князья были, можно сказать, вполне подручными великому князю Владимирскому; но после убийства Андрея Боголюбского они, кажется, надеялись освободиться от опеки владимирского князя: по крайней мере, суздальцы на вече, состоявшемся, по убиении Андрея Юрьевича, по поводу избрания князя, изъявляют опасение подвергнуться нападению не только рязанцев, но и муромцев[1941]. В борьбе Юрьевичей (Михалка и Всеволода III) с их племянниками Ростиславичами, находившимися в свойстве с Глебом Рязанским, муромские и рязанские полки действительно помогают последним[1942]. Далее, впрочем, муромцы не пошли, а в княжение Всеволода III муромские князья вполне были подручниками его. Всеволод и относился к ним как к своим подручникам, защищая их от врагов их: муромцы находились в торговых сношениях с волжскими болгарами; это, однако, не мешало им грабить болгарские суда на Оке и Волге; особенно сильно болгары ограблены были муромцами и рязанцами в 1183 г.; два раза болгары жаловались на эти грабежи Всеволоду III, и хотя этот последний предпринимал некоторые меры против грабителей, но грабежи не прекращались. Выведенные из терпения, болгары опустошили окрестности Мурома, доходили на судах до самой Рязани и, набрав множество пленных и скота, возвратились домой[1943]. Вследствие этого, в 1184 г., на болгар поднялся сам великий князь, пригласив с собой в этот поход и южных князей; в походе участвовал и муромский князь Владимир Юрьевич[1944]. В 1186 г., когда Всеволоду III пришлось вмешаться в раздоры, возникшие между рязанскими и пронскими князьями после нового дележа ими волостей, с владимирскими полками ходили на выручку Пронска и муромские князья, Владимир и Давид Юрьевичи[1945].

Со временем отношения рязанских князей к великому князю Владимирскому уладились: между ними восстановилось полное согласие. Это видно, между прочим, из того, что на свадьбе великокняжеского сына Константина во Владимире в 1196 г. пировали и рязанские князья: Роман, Всеволод и Владимир с сыном Глебом; были и муромские князья: Владимир, Давид и Игорь[1946]. В частности, муромские князья все больше и больше отдалялись от Рязани и подпадали под сильное влияние великого князя Владимирского, так что в начале XIII в. сохраняли только тень самостоятельности.

В 1228 г. скончался один из сыновей Давида Юрьевича, «месяца априля, святые неделя праздныя»; на той же неделе скончался схимником и сам Давид[1947]. В Муроме сел другой сын Давида Юрьевича, Юрий. Тогда же, т. е. в 1228 г., как кажется, вследствие наклонности к иноческой жизни, в Муром пришла к «братьи» своей, с согласия мужа, сестра Юрия, бывшая за великим князем Владимирским Святославом Всеволодовичем[1948].

Отметив участие Юрия Давидовича в походе владимирских полков в 1228 г. на мордву[1949] и заметив, что муромские князья (не названы поименно) участвовали и в походе 1232 г. на ту же мордву[1950], летописи в продолжение с лишком пятнадцати лет ничего не говорят о деятельности муромских князей. Может быть, Юрий дожил до нашествия Батыя и даже погиб от татар[1951].

При обозрении рязанских князей мы встречались с едва преодолимыми генеалогическими трудностями; но в генеалогии муромских князей встречаются еще большие затруднения: летописи часто упоминают муромских князей, но не называют их поименно или дают только одно имя, а родословные полны противоречий. И наши историки вследствие того также впадают в противоречия[1952].

Заметим в заключение этого вступления, что нам ничего не известно ни о границах, ни о городах Муромского княжества, в котором знаем только один город, Муром. А между тем не могли же все муромские князья сидеть в одном городе!

Теперь перейдем к небогатым фактами биографиям муромских князей.

Ярослав Юрьевич1237–1248

Сведения, которые можно извлечь из летописей о муромских князьях, отличаются отрывочностью, неясностью. Так как в Муроме совместно княжило по нескольку лиц, а в летописях по большей части они не называются по именам, то весьма естественно приурочить тот или другой факт не к тому лицу, которое было действующим, а к тому, которое нам известно по имени. Может быть, и Ярославу мы припишем то, что принадлежит другому лицу.

Предполагается, что Ярослав занял Муромский стол после отца своего, Юрия Давидовича, т. е. в начале второй четверти XIII в. В таком случае ко времени его княжения будет относиться поход владимирской рати на мордву. В этом походе участвовали муромские и рязанские войска. Поход был удачен. Это было в 1232 г.[1953]; затем, в 1239 г., татары завоевывали Мордовскую землю и тогда же сожгли Муром[1954]; наконец, летопись называет этого князя по имени, хотя и без отчества[1955]: под 1248 г. в летописи говорится о женитьбе Бориса Васильковича, князя Ростовского, на дочери муромского князя Ярослава[1956].

Вот все, что мы знаем о Ярославе Юрьевиче!

Но имел ли он детей? Родословная летописная[1957] дает ему двух сыновей, Василия и Юрия Ярославичей; другие родословные никого не дают. В самом деле, если Ярослав в 1248 г. уже выдал дочь в замужество, то нельзя сказать, чтобы в этом году он был молод. Каким же образом сын его Василий, — ранее ли, позднее ли он родился сестры своей, вышедшей за Бориса Васильковича, это все равно, — каким образом он дожил до 1345 г., в котором умер, что несомненно? Оставляем этот вопрос открытым.

Василий ЯрославичУм. в 1345 г

До нас не дошло известий, кто княжил в Муроме после 1248 г., т. е. года выхода Марии Ярославны за князя Ростовского Бориса: сам ли Ярослав был еще жив и некоторое время княжил, или кто-нибудь другой. Во всяком случае, до 1345 г., т. е. почти в течение целого столетия, мы не встречаем в летописях ни одного имени муромского князя. Знаем, что в 1281 г. Андрей Александрович, оспаривавший великокняжеский Владимирский стол у старшего брата своего Димитрия, поднял против последнего татар, стоял с ними около Мурома, созывая к себе на помощь русских князей, между тем как татары все пустошили около Мурома. Далее, в 1288 г., опустошал Рязанскую, Муромскую и Мордовскую земли один из ордынских князей. Но при этом ни об одном из муромских князей не только по имени, но и безыменно летописи не говорят[1958].

Только под 1345 г. в летописях говорится, что умер Василий Ярославич Муромский[1959], сын неизвестного — по крайней мере, нам — Ярослава, и положен в Борисо-Глебском монастыре, на р. Ушне, в нескольких верстах от Мурома[1960].

Юрий Ярославич1346 — ум. в 1354 г

После Василия Ярославича Муромский стол занял Юрий Ярославич, очевидно, брат его, и, надо полагать, занял непосредственно за Василием, так как в летописях за период времени от 1345 до 1351 г., в котором является на сцену Юрий, нет ничего такого, что заставляло бы предполагать противное, например спор о наследовании Муромского княжества и т. п.

Юрий Ярославич, по летописной заметке, в 1351 г. «обнови град свой, отчину свою Муром, запустевший отдавна, от первых князей»; поставил двор свой в городе; за ним последовали бояре и вельможи, купцы и черные люди; храмы при нем были обновлены и снабжены иконами и книгами[1961]. Но эта домостроительная деятельность князя была насильственно прервана.

Федор Глебович1354 г.?

В 1354 г., когда Юрий Ярославич был занят обновлением Мурома, на последний нападает какой-то князь Федор Глебович, как видно, родич Юрия; он выгоняет Юрия из Мурома и сам садится на Муромском столе. При этом странным кажется замечание летописца, что муромцы рады были Федору: «яшась за него», человека, по-видимому, еще неизвестного, между тем как Юрий уже проявил свою деятельность по обновлению города.

В том же 1354 г. Федор Глебович, в сопровождении многих муромцев, пошел в Орду, конечно, для ханского утверждения на захваченном силой княжении. Спустя неделю в Муром является Юрий и, собрав — по выражению летописи — «остаточные люди», тоже пошел в Орду судиться с Федором. «И бысть велик суд», говорит летопись, перед ордынскими князьями. Федор оказался сильнее: Муромское княжество досталось ему, в его же распоряжение выдан был и Юрий. Федор держал его в крепком и тягостном заключении, в котором бывший муромский князь и умер[1962].

Потомства Юрия Ярославича, как и Федора Глебовича, мы не знаем.

Затем мы встречаем в летописях только названия «муромский князь», без обозначения самых имен: при обозрении княжения Олега Ивановича Рязанского мы видели, что в походах знаменитого князя весьма часто участвует и муромский князь; при преемнике его также упоминается муромский князь, хотя еще в 1392 или 1393 г. Василий Димитриевич вывез из Орды ярлык, между прочим, и на Муром[1963]. Но уже в 1408 г. мы видим в Муроме московских наместников[1964].

Удельное княжество Пронское

Княжество Пронское так названо по главному городу его, Пронску, на левом берегу р. Прони; в древнейших списках летописей он называется Прынском[1965].

О времени основания г. Пронска до нас не дошло известий; в летописях же он начинает упоминаться со второй четверти XII в. В одной (Никоновской) летописи под 1131 г. мы читаем: «Князи рязанстии и пронстии и муромстии много половец побита»[1966]. По поводу этого летописного известия Карамзин[1967] замечает, что в лучших и древнейших списках летописных этого нет, что о Пронске еще нигде не упоминалось. Но мы не имеем оснований отвергать известия и Никоновской летописи. В той же летописи под 1146 г. говорится о Святославе Ольговиче, когда он заключил союз с Юрием Долгоруким: «Князь же Святослав Олгович иде в Рязань и быв во Мченске, и в Туле и в Дубке на Дону, и в Елце, и в Пронске и прииде в Рязань на Оку и поиде вверх по Оке и пребыв в граде Осетре и тамо отступи от него князь Иванко Берладник»[1968]. Карамзин[1969] принимает это известие без оговорок, но велика ли разница между 1131 и 1146 гг.? Как бы то ни было, но несомненно, что Пронск в конце XII в. существовал: в 1186 г., когда старшие братья — Глебовичи (Роман, Игорь и Владимир) — задумали погубить, с корыстной целью, младших братьев, Всеволода и Святослава, последние начали укреплять Пронск, под который пришли потом старшие Глебовичи. Но об этом мы сейчас будем говорить подробнее.

Итак, в первой половине XII в. Пронск уже существовал. Выше мы уже высказывали предположение, что, когда, по смерти Ярослава Святославича (умер в 1129 г.), Муромский стол занял сын его Юрий, младшие братья последнего, Святослав и Ростислав, сели на Рязани, под которой должна разуметься в данном случае вся Рязанская область, так что, предполагается, Святослав занял Рязань, а Ростислав — Пронск; по смерти Святослава (умер в 1145 г.) Ростислав перебрался в Муром из Рязани, которую занял после Святослава, а теперь отдал младшему сыну Глебу.

Старшие Глебовичи: Роман, Игорь и Владимир — занимали Рязань[1970], а младшие, Святослав и Всеволод, — Пронск. Вскоре после этого старший из Глебовичей, Роман, позвал пронских князей к себе, чтобы разобрать какую-то вражду их с Игорем и Владимиром; но младшие Глебовичи узнали от бояр, что их хотят схватить, и стали готовиться к обороне. Старшие Глебовичи начали пустошить Пронскую волость. Тогда великий князь Владимирский Всеволод Юрьевич послал на помощь пронским князьям свои полки, к которым присоединились, конечно по приказанию Всеволода, и муромские князья, Владимир и Давид Юрьевичи; услышав об этом, Роман с братьями поспешно ушли в Рязань. Всеволод Глебович, оставив в Пронске брата Святослава, сам отправился на встречу к полкам великого князя, которые нашел в Коломне, и известил об уходе Романа из Пронской волости; отсюда он проехал во Владимир посоветоваться о текущих делах с великим князем. Отсутствием Всеволода воспользовались старшие братья и опять осадили Пронск; великий князь Владимирский через послов своих хотел помирить братьев, советовал им напрасно не проливать крови, но рязанские князья гордо заявили, что они не имеют нужды в советах. Между тем Святослав мужественно выдерживал осаду, несмотря на то что жители Пронска сильно страдали от жажды. Старшие братья начали уговаривать Святослава, чтобы он вышел к ним, что они не сделают ему никакого зла, только он не приставал бы к брату Всеволоду. Посоветовавшись с дружиной, Святослав отворил городские ворота и целовал к братьям крест, а последние действительно оставили его в покое, но семейство Всеволода, его дружину и многих владимирцев, еще прежде присланных великим князем Всеволодом на помощь князьям Пронским, взяли с собой в Рязань. В это время Всеволод Глебович был на пути из Владимира в Пронск; узнав о судьбе своей волости, он захватил Коломну и отсюда, известив обо всем великого князя Владимирского, начал делать набеги на волости братьев[1971].

Великий князь Владимирский сильно раздражен был происшествиями в Рязанской земле; он требовал от Святослава, чтобы тот возвратил ему владимирскую дружину, посланную им на помощь пронским князьям и теперь захваченную рязанскими князьями; эти последние вскоре одумались и отправили послов к великому князю, которому говорили: «Ты отец, ты господин, ты брат… мы воевали с братом [Всеволодом Глебовичем] за то, что он нас не слушает, а тебе кланяемся и отпускаем твоих мужей». Всеволод Юрьевич, по обстоятельствам, отсрочил поход, но не отложил его: тогда рязанские князья обратились к посредничеству черниговского епископа Порфирия, к епископии которого принадлежали и Муромо-Рязанские земли, и владыка отправился во Владимир; туда же и с тою же целью прибыли послы и от черниговских князей, Святослава и Ярослава Всеволодовичей. Дело мира совсем уладилось было, но двусмысленное поведение епископа Порфирия, во Владимире говорившего одно, а перед рязанскими князьями — другое, вследствие чего с последними не могли прийти ни к какому соглашению владимирские послы, только раздражило великого князя, который чувствительно наказал за то Рязанскую землю[1972].

Вскоре (1187 г.) опять возгорелась война; виновником ее был Всеволод Глебович, которому братья не хотели возвратить Пронска. Ко владимирской дружине, шедшей на Рязань, пристали Владимир Юрьевич из Мурома и сам Всеволод Глебович из Коломны. Войска эти попустошили рязанские волости и села[1973], но летописи ничего не говорят о конечных результатах этой войны. Однако видно, что Всеволод Юрьевич смирил рязанских князей, которые опять являются его подручниками, а в Пронске мы видим Всеволода Глебовича. Со временем между великим князем и князьями Рязанскими восстановилось полное согласие; это видно, между прочим, из того, что в 1196 г. на свадьбе великокняжеского сына Константина во Владимире были и Глебовичи Рязанские: Роман, Всеволод и Владимир с сыном Глебом, не говоря уже о муромских князьях[1974].

К началу XIII в. некоторые из Глебовичей умерли; около 1207 г. в Пронске умер Всеволод, после которого остался сын Кир-Михаил. Смерть старших Глебовичей повлекла за собой новый раздел Рязанской волости, а затем и распри: недовольными оказались Глеб и Олег Владимировичи, внуки Глеба; они обращались по этому делу к великому князю Владимирскому, но, кажется, не получили удовлетворения и на время затаили месть. Случай к последней скоро представился: в 1207 г. Всеволод Юрьевич выступил в поход против Всеволода Святославича Чермного, занявшего не по праву Киев, и звал с собой рязанских князей. На берегу Оки к нему пристали муромские и рязанские князья, и здесь же великий князь получил секретное известие, что Глебовичи что-то замышляют против него в сообществе с Ольговичами Черниговскими. Донос этот сделан племянниками Глебовичей, Глебом и Олегом Владимировичами[1975]. Всеволод Юрьевич пригласил рязанских князей в свои шатры на пир, а когда те собрались, он начал уличать их в коварстве чрез своего боярина и муромского князя Давида, после чего шестеро из рязанских князей были схвачены и отправлены во Владимир. На другой день (23 сентября) Всеволод Юрьевич пошел к Пронску, все предавая по пути огню и мечу. После упорной обороны граждане, мучимые жаждой, отворили ворота. Укрепив их крестным целованием, Всеволод оставил у них князя Муромского Давида[1976]. Олег, Глеб и Изяслав Владимировичи, остававшиеся на свободе, были недовольны тем, что Всеволод отдал Пронск не им, а Давиду Муромскому: в 1208 г. они подступили к Пронску с половцами и послали сказать Давиду, что Пронск — их отчина, а не его; Давид беспрекословно уступил им город, а сам ушел в Муром. Однако в Пронске опять сел Кир-Михаил, а Олег Владимирович вскоре скончался в Белгороде[1977]. В том же 1208 г. Всеволод Юрьевич прислал в Рязань на княжение сына своего Ярослава, и в Рязанской земле начались возмущения, за которые Рязань жестоко наказана была великим князем. В 1209 г. у Всеволода Юрьевича несколько связаны были руки делами новгородскими; Кир-Михаил и Изяслав Владимирович, пользуясь стесненным положением великого князя, напали на его земли и произвели опустошения около Москвы; но в том же году они были разбиты наголову сыном великого князя Юрием, а в 1210 г. сам Всеволод прогнал их с берегов р. Пры[1978].

Вопрос о происхождении пронских князей, тех князей, которые были в Пронске по нашествии татар, остается запутанным и нерешенным до настоящего времени: одни (Строев) считают князя Александра Пронского лицом неизвестным по происхождению, другие, напротив (Щербатов), родословие пронских князей, сидевших в Пронске в тяжелую годину татарского владычества, ведут от Кир-Михаила и называют Александра Михайловичем. Но производить этого последнего, убитого в 1340 г., от отца, убитого в 1217 г., — явная хронологическая нелепость. Некоторые родословные, кажется, для того, чтобы избежать этой нелепости, дают Кир-Михаилу сына именем также Михаил, которого большинство родословных не знает. В последнее время с своими догадками о происхождении пронских князей (тех князей, которые дали фамилию, а не прозвище по уделу) выступил П. Н. Петров[1979]: он говорит, что известный полководец Димитрия Донского, князь Димитрий Михайлович Волынец, сын Кориада-Михаила Гедиминовича, имел от первого брака сына Владимира, который и был князем Пронским и которого считают наши историки сыном Ярослава-Димитрия Александровича. В 1371 г. Димитрий Иванович послал на Олега Рязанского войска под предводительством Димитрия Волынца, который завоевал Рязань, и Москва посадила в Рязани князя от своей руки, именно сына Димитриева Владимира. Вот почему московские князья и поддерживают пронских. Очевидно, эта догадка о происхождении князя Пронского Владимира держится только на том, что отец Владимира называется Димитрием, а не Ярославом-Димитрием, как называет его в своем указателе к 8 томам летописей А. Ф. Бычков (а не Археографическая комиссия, как говорит П. Н. Петров), и что пронских князей поддерживают князья Московские. Но что Димитрий мог носить княжеское имя Ярослава — это скорее можно принять, чем согласиться с тем предположением, что на пронском княжении в половине XIV в. сел сын Димитрия Волынца. Неужели о таком знаменательном факте летописи умолчали бы? А что московские князья поддерживают пронских, это далеко не говорит в пользу того, что в указанное время в Пронске сел князь из-под руки великого князя Московского: московские князья помогали удельным князьям соседних земель в своих собственных видах, чтобы не дать усилиться великим князьям этих земель. Так они действовали по отношению к великим князьям Тверским, поддерживая князей Кашинских, для которых добились даже одно время полной самостоятельности; так действовали они по отношению к великим князьям Нижегородским, поддерживая князей Суздальских, так же действовали и по отношению к великим князьям Рязанским, поддерживая князей Пронских. И что же? Неужели и в Кашине, и в Суздале мы должны предполагать князей, посаженных из московской руки? П. Н. Петров останавливается еще на родственных связях потомков Владимира Пронского с литовскими княжескими домами и на том, как относились к этим связям московские князья: он говорит, что московские князья преследовали соседних князей за родственные связи с литовским княжеским домом, между тем как на такие же связи князей Пронских не обращали внимания, потому что эти последние, не в пример другим, роднились с литовскими князьями, не преследуя политических целей. Но уж коль скоро московские князья покровительствовали пронским (почему — это другой вопрос), то последние, роднясь с литовскими, и не могли иметь политических целей, вредных для Москвы, которая поэтому и смотрела равнодушно на эти родственные связи; притом не всегда и не все русские князья роднились с литовскими исключительно по побуждениям политического характера: роднились с ними и московские князья, и суздальско-нижегородские, — но что же из этого? Не было ни одного случая, чтобы московские князья преследовали каких-нибудь князей, именно из-за браков с лицами литовского княжеского дома: князья родственные с литовским княжеским домом чрез браки только тогда пользовались этим родством (например, тверские), когда московские князья налагали на них руку помимо всяких соображений о их родственных связях.

К сказанному прибавим еще, что в летописях можно найти указания самих князей Пронских на кровное родство их с князьями Рязанскими. Так, в Никоновской летописи (V, 14–15) под 1408 г., где говорится о занятии сыном Владимира Пронского Иваном Рязани под Федором Олеговичем, известие о примирении этих князей сопровождается такой иллюстрацией, сделанной составителем летописного свода: Федор и Иван взяли мир и любовь и укрепились крестным целованием, «глаголюще: почто дьявола тешим всуе, втуне бранимся и кров христианскую проливаем? род един есмы, братия и сродницы: будем в мире и любви»… Подобные речи измышляются, конечно, самими составителями летописных сводов, но действующие лица и их отношения, родственные ли или политические, измышляться не могут, так как первые только и могут основываться на этих последних, как на действительных фактах.

Итак, по вопросу о происхождении пронских князей можно пока довольствоваться, но нашему мнению, только теми разъяснениями, какие находим в «Истории Рязанского княжества» Д. И. Иловайского и на которые в своем месте мы уже указывали.

Ярослав РомановичУм. в 1299 г

После нашествия татар, при первых рязанских князьях — Ингваре, Олеге и Романе, — Пронск был соединен с Рязанью. Последний из названных князей оставил троих сыновей: Федора, Ярослава и Константина[1980]; из них Федор сел в Рязани, а Ярослав — в Пронске. Константин, надо полагать, также получил что-нибудь в удел, но что именно — неизвестно. Так как Ярослав был и на Рязанском столе, то биография его и помещена в отделе о князьях Рязанских.

Михаил ЯрославичУм. в 1303 г

Разные родословные, а за ними и историки, приписывают Ярославу Романовичу только одного сына — Ивана. Но есть хотя и темное, тем не менее несомненное свидетельство летописное, что у Ярослава был не один сын. Так, в одной летописи[1981] под 1300 г. говорится: «Рязанскыи князи Ярославичи… у Переславля». Форма множественного числа не оставляет никакого сомнения в том, что у Ярослава был не один Иван. И мы имеем свидетельство одной правой грамоты второй половины XV в., что у Ярослава был еще сын — Михаил. Из некоторых мест летописей можно вывести комбинацию, которая еще больше осязательно покажет, что у Ярослава, кроме Ивана, был еще сын и именно Михаил, что загадочный Александр Михайлович Пронский есть сын именно этого Михаила. Именно: в некоторых летописях[1982] Александр Михайлович, которого убил Коротопол, называется двоюродным братом последнего. Таким образом, отцы их — Иван и Михаил — должны быть родными братьями и, следовательно, Ярославичами.

Мы не знаем ничего о княжении Михаила Ярославича, так как летописи молчат о нем. Вышеприведенное место из летописи (1300 г.) до того темно, что невозможно из него вывести ничего положительного. Издатель летописи замечает, что в этом месте пропущено какое-нибудь слово: или «бишася», или «смиришася». Весьма вероятно, что по смерти Ярослава между дядей (Константином) и его племянниками — Ярославичами — произошло какое-нибудь столкновение, но какое, из-за чего — это остается загадкой. Может быть даже, что в связи с этим столкновением был приход в следующем году на Рязань московского князя Даниила и взятие в плен Константина Романовича.

Михаил Ярославич оставил единственного сына Александра, родоначальника собственно рязанских князей, через сына Ивана, и пронских — через Ярослава-Димитрия.

Александр МихайловичУм. в 1340 г

Об этом князе Пронском нам известно немногое. Летописи передают, что в 1340 г. Александр Михайлович отправился в Орду с выходом; на дороге встретил его рязанский князь Иван Коротопол, двоюродный брат Александра, который шел из Орды с Товлубием, посланным наказать князя Смоленского; Александр был схвачен Коротополом, ограблен, приведен в Переславль и там убит[1983].

Александр Михайлович имел двоих сыновей: Ярослава-Димитрия и Ивана, которого Никоновская летопись по ошибке называет Василием.

Ярослав-Димитрий АлександровичУм. в 1344 г

Ярослав-Димитрий Александрович сначала княжил в Пронске, конечно, совместно с отцом и братом, а после 1340 г. только с братом. В 1342 г. он прогнал Коротопола из Переславля и сам занял великое княжение. См. о нем в обзоре князей Рязанских.

Иван АлександровичУм. в 1351 г

С 1342 по 1344 г., когда Ярослав-Димитрий занимал Рязанский стол, в Пронске, конечно, должен был оставаться Иван Александрович, может быть, даже вместе с племянником своим Владимиром Ярославичем[1984]. Сведения об Иване Александровиче см. в обзоре князей Рязанских.

Владимир Ярославич-ДимитриевичУм. в 1372 г

Где находился Владимир Ярославич с 1342 по 1344 г., т. е. до смерти отца, в Переславле вместе с отцом или в Пронске вместе с дядей, Иваном Александровичем, неизвестно. Но по смерти отца своего, в 1344 г., когда дядя его должен был занять Рязанский стол, он, вероятно, был в Пронске. Положительных известий об этом нет. В летописях он не упоминается до 1365 г. В этом году мурза Тагай набежал на Рязанскую землю, взял и пожег Переславль, опустошил окрестные волости и селения и с большим полоном ушел в «поле»[1985]. В полоне великого князя Рязанского Олега Ивановича, наряду с Титом, князем Козельским, будущим сватом Олега, участвует и Владимир Ярославич Пронский[1986].

В каких отношениях в это время был великий князь Рязанский к Московскому, мы не знаем; но, кажется, между ними был какой-нибудь не дошедший до нас договор. Дело в том, что в 1370 г., при втором нашествии Ольгерда на Москву (к чему убедил его Михаил Тверской), полки Олега Ивановича ходили на помощь Москве, и именно ко Владимиру Андреевичу, который стоял тогда в Перемышле; во главе этих полков был Владимир Ярославич Пронский[1987]. В следующем, 1371 г. Димитрий Иванович Московский посылает свои рати на рязанского князя. Произошла известная битва на Скорнищеве. Что было причиной этой войны, подлинно неизвестно. Впрочем, передаваемый Татищевым повод к войне — из-за Лопасни — кажется естественным и правдоподобным[1988]. Хотя рязанцы и с презрением смотрели на москвичей, как не обладавших воинскими доблестями, — по крайней мере, так думает летописец, — но на Скорнищеве были побиты наголову: Олег с небольшим остатком бежал, а Переславль занят был Владимиром Ярославичем. Некоторые летописи говорят, что Владимира посадил в Переславле Димитрий Иванович, и это весьма правдоподобно, так как он, в качестве победителя, мог располагать Рязанским столом по своему усмотрению. Но в следующем, 1372 г. Олег подошел к Переславлю, выгнал из него Владимира Ярославича и привел его, по замечанию некоторых летописей, в свою волю[1989].

С одной стороны, то обстоятельство, что с ратью Олега Владимир ходил в Московскую землю, показывает, что он был в подчинении или, лучше, в послушании у Олега; с другой — занятие Владимиром Переславля показывает, что пронский князь был в послушании у великого князя Рязанского только благодаря твердому характеру последнего; при удобном же случае он стремился не только выйти из-под опеки князя Рязанского, но и занять великокняжеский стол. Вообще, между последними князьями Пронскими и князьями Кашинскими, по отношениям их к великим князьям своей земли и к великим князьям Московским, существует бьющая в глаза аналогия: кашинские князья стараются быть самостоятельными, пронские — тоже; кашинские при благоприятных обстоятельствах даже занимают Тверской стол, пронские в таких же обстоятельствах занимают Рязанский; кашинские в борьбе с великими князьями своей земли опираются на Москву, которая и помогает им, — у пронских повторяется та же история!

В том же 1372 г. Владимир Ярославич скончался, оставив единственного сына Ивана[1990].

Иван ВладимировичУм. ок. 1430 г

О первых годах княжения Ивана Владимировича в летописях не сохранилось известий (до 1401 г.). В этом же последнем году рязанский князь Олег предпринимал поход к Смоленску, по просьбе зятя своего Юрия Святославича, которого часть смолян желала видеть у себя как смоленского отчича и дедича. Об этом походе говорят почти все летописи, но только одна из них упоминает об участии в нем князей Пронских и Муромского[1991]. Затем, в продолжение лет восьми, летописи опять молчат о деятельности князя Пронского[1992]. Но к концу указанного времени, как показывают дальнейшие события, между пронским и рязанским князьями, несомненно, проявилась вражда. В 1408 г. мы видим Ивана Владимировича в Орде, откуда он воротился на Русь с ханским «пожалованием» и послом и сел в Пронске. Но в том же году он приходит с татарами[1993] на великого князя Рязанского Федора Олеговича, прогоняет его из Переславля и садится на обоих княжениях, Рязанском и Пронском: Федор Олегович бежал за Оку; однако в том же году он пытается воротить свою отчину: он выступил против Ивана Владимировича; бой произошел 1 июня на р. Смедве; пронский князь взял верх. В том же или следующем, 1409 г., при посредстве великого князя Московского Василия Димитриевича, войска которого помогали зятю его, Федору Рязанскому, соперники помирились, и каждый из них занял свое наследственное княжение[1994].

О последних годах княжения Ивана Владимировича или, лучше сказать, о второй половине его княжения до нас так же мало дошло известий, как и о первой. Знаем, что в 1416 г. неизвестная по имени дочь его вышла за сына великого князя Московского Василия Димитриевича, Ивана[1995]; а в начале второй четверти XV в. (около 1430 г.) он изменил политике своих предшественников, отступился от Москвы, где — по смерти Василия Димитриевича — происходили смуты и распри за великокняжеский стол, и отшатнулся, как и рязанский князь, в сторону Литвы: он сблизился с Витовтом, которому «добил челом, дался ему на службу». По договору, без воли Витовта, он не должен ни с кем ни договариваться («доканчивати»), ни давать кому-либо помощь; внуку литовского князя, великому князю Московскому Василию Васильевичу, мог помогать только с соизволения его, великого князя Литовского; а если у последнего с московским князем будет «нелюбье», то пронский князь помогает литовскому против московского[1996].

Кроме вышеупомянутой дочери, Иван Владимирович, от брака с неизвестной нам супругой, оставил сыновей: Федора, Ивана, прозванием Нелюба, и Андрея, прозванием Сухорукий.

Федор ИвановичXV в.

Федор Иванович, как и братья его, ни в летописях, ни в договорах явственно нигде не упоминается, по крайней мере не называется по имени. Но что дети Ивана Владимировича (и даже кто-нибудь из внуков) считались еще пронскими князьями, это не подлежит сомнению. В договоре Василия Васильевича с рязанским князем Иваном Федоровичем, 1447 г., упоминается пронский князь с братьею. Но уже Василий Иванович Рязанский (умер в 1483 г.) при кончине благословляет старшего сына своего Пронском (см. княжение Василия). Родословная «Временника» (№ 10), во многом, правда, неисправная, не делая никаких особых замечаний о Димитрии Андреевиче, внуке Ивана Владимировича, а также и о других внуках, Юрии и Иване, о детях их, напротив, замечает, что сын Димитрия Юрий, как и внук Ивана Ивановича, Иван же, по прозванию Шемяка, были боярами, а дети Глеба Юрьевича бежали в Литву. Таким образом, с полною достоверностью можно только одно сказать, что в 1483 г. Пронск уже был в руках рязанского князя.